Дженк Карачай?

Вы когда-нибудь чувствовали, что больше не являетесь собой? Понимали, что ваша жизнь больше вам не принадлежит? Ощущали ли, что больше нет смысла? Нет смысла двигаться, нет смысла дышать, нет смысла думать и даже нет смысла, чтобы закрывать глаза? Вы больше не являетесь собой и в этот миг приходит осознание, что никогда и не было вас. С одним словом. С одним признанием. С одной правдой. Вы больше не сможете закрыть глаза. Глаза, которые увидели отвращение, ненависть и боль во взгляде смотрящего. Это не направлено на вас. Смотрящий испытывает это к себе самому. Он ненавидит себя, ненавидит себя за то, что заставил поверить вас в него, отвращение к себе от того, что слёзы градом катятся по вашему лицу, хотя вы даже этого не понимаете, продолжая всё также крепко сжимать его лицо. И боль. Боль за вас, боль за всё, что между вами было. Боль за то, что он допустил ошибку, за которую придётся расплачиваться вам обоим. Джемре неподвижно лежала на кровати, прижимая к себе одеяло. Не было ни слёз, ни эмоций, ни желаний. Не было даже мыслей. Теперь не было. Спустя десять дней не осталось ничего, что могло бы напомнить ту весёлую девушку, которая стремилась помочь каждому. Сейчас она больше напоминала статую. Такую же серьёзную и холодную. Холодную, но горящую ярким пламенем внутри. Сейчас она переживала все эти десять дней заново, словно они и не проходили. Шатенка стояла, почти что впиваясь в лицо мужа, с которым ещё этой ночью спала в одной кровати, крепко прижимаясь к его горячей коже, касаясь губами щетины. Стояла стараясь сдержать всхлипы, ведь это значило бы, что она поняла. А ей так хотелось оттянуть неизбежное, так хотелось забыть всё, что он сейчас сказал. Или хотя бы сделать вид, что она не слышала. Наверное, поэтому с её уст и слетело пресловутое «что?». — Прости меня, прости, — со слезами на глазах прошептал Дженк, поднимая руку и прикасаясь её щеки, стирая слезинку. Для неё это было словно ударом тока. Джемре отскочила, скидывая его руку с себя. Парень замер, зависая в этом движении и глубоко втягивая воздух, находя в себе силы, чтобы сжать дрожащие пальцы в кулаки и не отводить взгляда от любимой, которая смотрела сквозь него ещё минуту, а после развернулась и пошла в особняк. Медленно. — Джемре… — он бы предпочёл, чтобы она кричала, истерила, била его, но она лишь молчала. И это молчание было намного хуже. Это означало конец. Шатен шёл за ней следом, продолжая повторять её имя, пытаясь найти хоть одну щелку в стене, что встала между ними. Но девушка продолжала подниматься в их комнату, невидящим взглядом осматривая сестру, которая вцепилась ей в руку на крыльце и что-то повторяла. Перед дверью в комнату Джемре остановилась, всё-таки поворачиваясь к сестре и рассматривая её уже большой живот. — Малыш… — тихий шёпот сорвался с её уст, а рука ещё секунду назад дрожащая в воздухе легла на животик, осторожно поглаживая. — Невинный малыш… — после этих слов, шатенка зажмурилась, как будто надеясь, что сейчас откроет глаза, а это всё окажется сном. Самым ужасным сном. Но нет. Перед ней вновь сестра, напугано смотрящая прямо на лицо шатенки. Муж, который кажется задержал дыхание, когда жена заговорила. Муж. Любимый муж, который предал её самым ужасным способом в мире. Её тёмные глаза резко встретились с его зелёными. Такими яркими и полными отчаяния. Он чувствует отчаяние? Отчаяние? — Как ты мог? — вдруг закричала она, кидаясь на него и хватая за грудки, выплёскивая на него всю свою боль. — Как ты мог, Дженк! Зачем ты мне врал? Зачем ты был рядом? Зачем затеял эту чёртову игру! — стальная хватка усилилась. Ей было наплевать, что на них смотрят, было наплевать на то, как Дженк выкинул руку в сторону, останавливая кого-то. — Зачем играл? Зачем играешь? За что ты так со мной? Что я тебе сделала, Дженк? Я была рядом, всегда была рядом, всегда поддерживала тебя! Я отдала тебе всё! Я отдала тебе своё сердце! — на одном дыхании прорычала шатенка, мотая парня из стороны в сторону и замечая, как на его лице искажается боль. — Тебе больно? ТЕБЕ БОЛЬНО, ДЖЕНК? ПРЕКРАТИ, СВОЮ ИГРУ! — ещё немного и она сорвёт голос, в попытке перекричать свою боль. — ТЫ ОБМАНУЛ МЕНЯ, ОДУРМАНИЛ МЕНЯ, ЗАСТАВИЛ ВЛЮБИТЬСЯ В СЕБЯ, ЗАСТАВИЛ ПОВЕРИТЬ, ЧТО ЛЮБИШЬ МЕНЯ! — Дженк схватил её за плечи, останавливая и прижимая к себе. — Нет! Не трогай меня! Не прикасайся ко мне! — кричала она, пытаясь вырваться из его объятий, которые сейчас душили, а не дарили свободу и любовь. Но он не отпустил, а лишь крепче прижал к себе. — Отпусти меня! Отпусти меня! — сколько бы она не приложила сил, этого было всё равно мало, Карачай не отпустит её. Однажды он пообещал ей, что всегда будет рядом. Возможно, это и не тот случай, но он чувствовал, что должен быть здесь, должен терпеть то, как она царапает его кожу, стараясь вырваться, должен терпеть её визги и проклятия в его сторону. Должен терпеть её боль. Должен забрать эту боль. Они не знали сколько прошло времени, но парочка уже сидела на полу и Джемре словно вернулась в свою прострацию, безжизненно находясь в объятиях человека, которого считала своим любимым и невидяще смотрела на то, как Недим сидел около них на корточках, что-то обсуждая с Дженком и с сочувствием рассматривая её бледное лицо. «Ты уничтожил её» — донеслась до неё фраза Недима сквозь пелену боли и ужаса. «Я разбил её. Убил нас обоих одной пулей» — голос, который до этого казался ей таким родным, единственным, что могло бы её когда-то успокоить, сейчас был чужой и ненавистный. Словно зомби, она наконец-то смогла выпутаться из этих объятий, не замечая ни того, как все задержали дыхание, ни того, как она покачнулась, в попытке дойти до двери. Закоченевшая рука коснулась дверной холодной ручки, медленно проворачивая её и входя в их спальню. Воспоминания пролетали в голове словно снежинки во время вьюги. Неумолимо нанося удар по её сознанию. Подойдя к кровати, Джемре вцепилась в одеяло, поднимая его и держа в своих руках, медленно поворачиваясь к мужу, который уже стоял в проходе. — Мы укрывались этим одеялом. Укрывались, когда смотрели ужастики, и я пряталась под ним, в надежде спрятаться. А ты говорил, что я глупая, ведь ты рядом и если что спасёшь меня от монстра в шкафу, помнишь? Укрывались, когда ты сказал, что у тебя затекла рука и ты лёг ко мне. Тогда я построила между нами стену из подушек, а на утро оказалась спящей на тебе. Укрывались под ним последний месяц, доверяя друг другу все переживания, рассказывая сны, помнишь? — голос бы тих и полон разочарования, а взгляд её упал снова на кровать. — Мы лежали на этой кровати, Дженк. Ты столько раз признавался мне в любви по утрам на этой кровати. А теперь… Теперь оказывается ты лишил чести мою сестру на этой кровати… Вы зачали с моей сестрой ребёнка на этой кровати! — она шипела, откидывая одеяло в сторону и срывая простыню. — Я не могу поверить! Я так долго спрашивала у тебя про это! А ты лгал! Лгал мне! — подушки, игрушки, книжки — всё что было на кровати и на тумбочке около неё полетело в Дженка, который даже не пытался уклониться, а лишь вошёл в комнату, закрывая перед всеми двери. — Я подонок, знаю. Ужасный человек, недостойный твоей любви, Джемре… Я… — Вот именно недостойный! — вскрикнула она, переворачивая проклятое кресло, дальше в ход пошла в лампа, разбившаяся о стену. — Но есть проблема! Ты не подумал об этом раньше! Не подумал обо мне! Ты позволил мне влюбиться в тебя! — крик вновь сотряс стены этого особняка, казалось, что он и правда сейчас обрушится на их головы. У неё не осталось слёз, чтобы плакать, но остались силы, чтобы вновь вцепиться в кофту, когда спальня стала похожа на разруху. — Ты эгоист! — Да, эгоист! Эгоист, который побоялся рассказать! Я — трус, Джемре, трус! — он сказал это разъярённо и полностью уверенный в своих словах, с вызовом смотря на жену. — Ты прав, ты трус! Трус, который хладнокровно разбил мне сердце! Чудовище! — последняя фраза сорвалась с её уст раньше, чем она успела её обдумать. Быстрее, чем поняла всё, что сейчас сказала. В этот же миг она отпустила его, делая шаг назад, замечая сколько боли принесла мужу эта фраза. Увидела вновь того Дженка, который поцеловал её в этой комнате, приняв за ночной сюрприз. Но теперь он принимал это. — Чудовище… — повторил он слова Джемре, покачнувшись и сделав шаг назад, опираясь рукой на комод! — Чудовище! — словно эхом донеслось с её уст, а руки вновь принялись крушить всё, что могло связывать их. Она желала уничтожить всё. Как он уничтожил её. Дженк растерянно двинулся к двери, хватаясь за ручку. — Я не хотел. Лучше бы я убил себя, чем сделал тебе больно. Лучше бы пустил себя пулю в лоб, чем видеть тебя такой. Я не хотел всего этого. Если бы я знал, если бы я только знал, что влюблюсь в тебя. Если бы я знал, что буду любить тебя всю оставшуюся жизнь, я бы не сделал. Никогда бы не сделал этого. — его шёпот наполнил комнату, а Джемре со слезами на глазах смотрела ему в спину, стараясь сдержать себя, чтобы не подойти и обнять его. Она хотела чтобы всё закончилось. Закончилось. — Это не имеет смысла. Больше ничего не имеет смысла! Всё! Кончено! Все твои слова лишь вопли! Ты трус, Дженк! Ты останешься навсегда тем маленьким ребёнком, который будет со своей мамой! Беги к ней, слышишь! Не говори мне всего этого! Уходи! Убирайся, Дженк… Кончено… — к концу монолог сошёл на шёпот и шатен знал, как сложно дались ей эти слова. Девушка хотела ранить его, и делала это успешно. — Я обещал не оставлять тебя… — Ты обещал любить меня… Обещал, что не вонзишь мне нож в спину… — Джемре затаила дыхание, сжимая свои маленькие кулачки сильно-сильно, до побеления костяшек, — Убирайся… — Джемре… — парень уже провернул ручку, оглядываясь на возлюбленную, которая низко опустив голову, пыталась держать себя в руках. — Уходи, Дженк, прошу… И он ушёл. Вышел за эту дверь. Оставляя её одну в этом хаосе, оставляя среди всей разрухи. А она обессилено упала на пол, обхватывая себя руками и рыдая во весь голос, повторяя один интересующий её вопрос. «Почему?» От воспоминаний того дня Джемре передёрнуло, и шатенка наконец-то двинулась, подавая признаки жизни, заставляя себя сесть на кровати. Каждый день из этих десяти она боялась, что он появится снова. Появится и скажет, как сильно любит её. Ведь тогда она бы простила. Простила, чтобы быть просто рядом. Она была всё это время в пристройке, в старой спальне, рассматривая разорванный на третий день календарь сестры. — Сделал, — сказала она сама себе, и это было первое слово за последнюю неделю. — Он сделал это с нами, девочка, рассказал, сделал. Одна и та же фраза срывалась с её губ снова и снова, пока она с трудом рассматривала проклятые сердечки на остатках бумаги. Джемре чувствовала, как по её щеке вновь течёт одинокая слеза, снова омывая разбитое сердце. Самое сложное ведь не простить, самое сложное найти себя снова, собрать все осколки в одно целое, научиться доверять. Научиться смотреть на человека снова, не видя перед собой то признание, как случается каждый раз стоит ей закрыть глаза. Но сейчас, спустя десять дней, девушка не была уверена, что сможет всё это сделать вновь. Она не могла бороться дальше, не могла бороться за них обоих. Впервые её руки опустились. Впервые она потеряла надежду.