***
Солнце, постепенно садясь, сверкает меж листвы у деревьев, немного из-за этого слепит, но не отменяет того, что зрелище это по истине потрясающее, завораживающее в какой-то степени. Небо покрывается розово-красно-оранжевой краской. В общем, всё, как нужно, при закате.
— Красиво. — почти одними губами шепчет Альфа, вдруг останавливаясь, так и замирая, глядя на солнечный шар, не успев обратно вогрузить шинель на плечи. Впрочем, пока без неё обойдётся. Тепло.
Мыслить в последнее время становится всё невыносимие, он слишком запутался. Запутался в ситуации, в себе. Сколько лет он пытается бороться с собой, со своими чувствами?
Устал. Очень.
Устал и от кошмаров, они все до безумия кровавые, каждый чёртов раз. А он — убийца, тот самый главный антагонист, руки которого покрыты кровью не по локоть, а по самое надплечье. Единственное исключение иногда — отец. Этот сероглазый мудак, убивший его мать. И который каждый чёртов раз совершенно по-разному убивает её. Его милую, добрую, нежную маму…
Рычит, совсем тихо, сипло, скаля зубы, всё больше хмуря густые брови. В конце концов не выдерживает — кричит. Да что там, буквально орёт, уже не в силах держаться.
От животного к человеку. От человека к животному. И так на протяжении нескольких чёртовых лет. Бесконечный круг, повторяющийся внутри. Теперь — не выдержал.
Больно. Очень больно. Настолько же больно, сколько противно. Противно от того, сколько же крови на его руках. Он — убийца, ёбаный тиран.
Как же он виноват…
В крике души
, которая у него есть сочетается всё: от боли к белой ярости. От белой ярости к сожалению. От сожаления к одиночеству. От одиночества к всё той же боли.
На боли завязано всё.
Бросает на землю шинель, мечется из стороны в сторону, как птица в клетке, и не может остановить эту дикость, это безумие. Срывается окончательно, колотит деревья, так что некоторые в конечном итоге падают. Через какое-то время хватается за голову, садясь на корточки, просто напрасно пытаясь придти в себя. А сам ведь тихо воет раненным зверем, причём во всех смыслах сразу — содрал костяшки, порвал рубашку, содрал кожу на предплечье.
И где же весь твой холод, Союз? Бесконечный слой льда, завладевший и глазами.
Когда-то были золотыми.
Как же, блять, больно…
Перед глазами снова то воспоминание…
***
— Я хочу знать, кого выпустил в дом, — заявил старший, подходя к «инкогнито», затем самостоятельно сдёргивая с него мокрую, а от того и прилипшую ткань. Глаза того расширились, а брови были вскинуты, когда ранее неизвестный поднял своё испачканое в грязи лицо, но даже так его возможно узнать. — Чт.?
***
Несколькими часами ранее…
Молодой юноша, волчонок, совсем тихо перемещается по коридору, сверкая ещё золотыми голубыми, словно кусочки льда, глазами. Но сейчас они выглядели более живыми, всё-таки, подросток, можно сказать ребёнок. Но уже имеющий определённый взгляд на мир, окружающих. Для этого были, есть и будут свои причины. Потому что порой судьба жестока, даже к детям.
И не только судьба.
Он идёт тихо, неспеша, неся под подмышкой довольно тяжёлую книгу, которую, кажется, поднять такому мальчишке, ещё не имеющему нормальную мускулатуру, зато имеющему мелкий рост, просто не под силу. Но он может, почти без труда. Свечи впереди зажигаются в своём обычном порядке — одна за одной и никак иначе. Так всегда было на его памяти, что свечи, словно живые, реагируют на любое движение рядом с ними. Конечно, он задавался вопросом «Почему?», но так и не нашёл ответ. А сейчас такое вопрос и вовсе не возникает — свыкся, уже считая это явление обыденным. Но за этим всё ещё интересно наблюдать.
Взгляд в какой-то момент, когда мысли в голове с лохматыми волосами уже более или менее устаканились, невольно метнулся в окно, где уже смеркалось, но, не смотря на это, продолжала сохраняться хорошая погода, включая звёздное небо с половинкой луны. Но всё же, облака постепенно сгущаются — будет как минимум дождь.
— Красиво, — почти одними губами шепчет маленький альфа, глядя в окно, затем и вовсе остановившись.
Дежавю? Определённо.
В данный момент он не думает почти ни о чём, просто любуется небом. Ему нравится иногда наблюдать за живностью по ту сторону окна, это довольно интересно, особенно, если есть свободная минутка. Почему бы её не посвятить своей любознательности в таком случае?
Так прошла минута, другая, а он так и не собирался двигаться с места, пока вдруг не увидел чей-то силуэт, до жути знакомый и не любимый. Отец. Пацан нахмурился. Но что он делает на улице в такое время суток? Созыв Стаи? Но ведь сегодня не полнолуние, к тому же, не полночь. Может, что-то случилось?
Вдруг всплыли мысли о том, что он на протяжении всего дня не видел маму… Это пугает. Очень сильно пугает, она обычно мелькает в коридорах, либо сидит в гостиной, может, в библиотеке. Но сегодня её нигде не было. Вообще.
Стоило подумать о последнем, как в груди что-то защемило, а внутренний зверь тихо заскулил. Зверь всегда чувствует неладное, что смешивалось со страхом, стоило осознать. Мальчишка сорвался на бег: по коридору; вниз по ступеням, едва не падая; и снова по длинющему коридору к чёрному выходу. Он не знает, где его мама, он не знает, что на улице делает его… Отец. И он не понимает, что вообще происходит.
На улицу выходит уже тихо, но с дико бьющимся сердцем. Дальше идёт, нет, буквально скользит вдоль стены, делая иногда остановки, прислушиваясь. Книга под рукой немного мешает, но до этого уже нет дела. Чёрт с ней.
Вот, почти дошёл до угла, как раздаётся душераздирающий крик. Крик мамы.
И всё — больше нет ограничений, нет опасений, что его поймают, у мальчишки из рук падает книга, а сам он несётся сломя голову за угол, там, где поляна, там, где мама…
Мальчик столкнулся со своим худшим кошмаром, который будет преследовать постоянно. Утром, днём, вечером, ночью. Абсолютно всегда. Облитое кровью тело, кожа, разодранная когтями. И остекленевшие сиреневые глаза, некогда смотрящие на него с родительской любовью, сейчас смотрят куда-то вверх.
Он был готов сам закричать от боли, будто она ему передалась вся. Но в скорбь вмешалась слепая ярость. Рвущийся наружу зверь хотел уничтожить всё, что попадется ему на глаза, а сущность альфы для этого только давала толчок. Вот-вот маленькое неокрепшее тело мальчишки треснет и разорвется, как ненужный костюм, и выпустит и себя огромный ураган эмоций. Он превратиться в огромного волка, и завоет так, что это от него содрогнется весь лес.
И больше всего на свете хочется уничтожить Российскую Империю, этого старого мудака, чьи белые перчатки покрыты кровью. Алой кровью его матери.
— Союз., — начинает Империя, произнося это тихо, едва ли только одними губами, кажется, даже понимая, что сейчас чувствует его сын.
Но над детским умом уже доминировал праведный гнев.
— Ты убил ее! — юный альфа рычит, поддаваясь вперёд, и весь уже перекошен от злости. Золото в глазах раскалилось до максимального градуса, плавясь и превращаясь в бурлящее жетлое месиво. Теперь действительно золотые. Бесчувственный лёд растоплен подступающей яростью.
Союз на глазах начал раздаваться в плечах, увеличиваться в росте, чувствуя ломящую боль во всём теле. Первая смена ипостаси всегда болезнена, да настолько, что некоторые теряют сознание. Он — нет. Он уже не обращает на боль ровно никакого внимания, им движет животное чувство горя, откровенной мизантропии. Союз не осознаёт, как прыгает на мужчину, не осознаёт, не успевает, не хочет осознавать, как появившиеся некогда когти умудряются впиться в один из серебряных глаз — теперь то-ли орёт, то-ли рычит Альфа, роняя бедную, потрёпаную тушу Венецианской Республики на сырую землю, за несколько секунд сбрасывая с себя сына, оставившего на его лице несколько глубоких полос, из которых щедро сочится голубая кровь. Всё же, несмотря на начало смены ипостаси мальчишки, Империя всё равно сильней, даже будучи теперь пожизненно одноглазым. Российская Империя даже сейчас старше, могущественнее, сильнее.
Упавший наземь альфа только сейчас чувствует, что всё тело словно раздирает на большие куски, ко всему прочему колотит ливень, принося лишь больше боли. Кажется, он привязан к ней также пожизненно, как Империя к одному глазу.
В тот же миг, даже не успев полностью сообразить происходящее, подскакивает на ноги, накидывает на голову капюшон плаща, в котором был всё это время, а дальше бросается прямиком в лес, в его глубь, ещё дальше.
Быстрее, чем когда-либо до этого. Больнее втрое, чем когда-либо до этого.
«— Мама… Как же я без тебя?! Мама!»
Вой.
***
Совет сидит возле одного из деревьев, которое не успел повалить в порыве эмоций, облокотившись на него же и потирая при этом всём лоб в изнеможении. Наконец сумел прийти в себя, теперь чувствуя, как дерёт новообразовавшиеся раны. Хер с ними, потом разберётся. А ещё сменит рубашку. Но опять же потом.
Сейчас же, после того, как в голове было совершено пусто, туда снова начали лезть мысли, на этот раз не столь навязчивые и не схожие с отвратительными червяками, грызущими мужчину. Да и незначительные, по «скромному» мнению Совета.
С человеком как с собакой, как бы это иронично не звучало в случае оборотней. Ему надо только выделить место, где спать, кормить, поить, и в нужной ситуации сказать «Фу!», если он начинает совать нос не в свое дело. Дальше он сам разбереться.
Вот Союз и не волнуется, что что-то может пойти не так с Россией. Парень явно не в том состоянии, чтобы устраивать бунт и предъявлять претензии. Он омега, а омеги обычно сговорчивые и послушные. Вождь своими глазами видел, как ломался россиянин, когда тот ему наврал про то, что случилось с детдомом. Про смерть его друзей. И друзей здесь, где людям не место, он вряд ли найдет.
И пойдет своей дорогой, когда охотники вновь покинут лес. Уже навсегда.
Для людей оборотни должны существовать только на страницах детской сказки или страшилки. И даже если этот парень начнет всем доказывать, что видел все это наяву, его сочтут поехавшим. А из четырех белых стен психбольницы он вряд ли сбежит.
Все равно Совет не должен допускать у омеги даже мысли о том, что он оборотень. Человек
гибрид не должен об этом знать.
Отчасти — для его же блага.
Голубая кровь не потечёт на глазах обычного смертного.
Чтобы нельзя было сравнить со своей.
И всё же актуальным остаётся вопрос, касательно как раз крови Федерации. Почему она голубая? У него в роду есть отголоски оборотня, что, в общем-то, логично, учитывая факт с цветом крови? Тогда непонятно, что он забыл в детдоме — обычно родители юных волчат боятся оставлять их одних как минимум до лет шести-семи, а тут, видимо, даже и не думали за мальчишкой присматривать, с ходу оставив выживать. Человек был против детёныша оборотня? А зверь? Зверь не мог позволить его оставить. Альфа(либо гамма или бета, он ведь толком не знает) тоже не мог позволить.
Оборотни-альфы слишком любят своих щенков, чтобы отрекаться от них, но
при этом и уважая свою пару. К омегам здесь относятся действительно уважительно, партнёр — нежно, ведь самки вынашивают потомство, заботятся о состоянии дома, к тому же, они бывают такими хрупкими, что и страшно дотронуться, не то, что наорать, а тем более ударить. У омег даже есть право выбирать. Но в целом самцы — это прежде всего воины и защитники, решающие основные проблемы, первые идущие в бой. Их аура тяжёлая, а феромоны в большинстве своём терпкие, сильные и хорошо запоминающиеся. Сильные, выносливые, стремительные — всё это имеет место быть.
И всё же, возвращаясь к мыслям, касающихся юноши, что-то здесь явно не так...
Но что — неясно. С появлением тех детей в лесу вообще стало как-то все размыто. И вернуться в обычный темп жизни тоже непросто. Не замечаешь, как твои мысли уходят в одну и ту же сторону, о чем бы ты не думал.
Это раздражает. Очень сильно раздражает. Альфа скалится, хмурясь, но надо брать эмоции под контроль, пока он тут весь лес с корнем не вырвал.
Только...
— Сбежал?! — вне себя от ярости рычал социалист, когда до него, хоть и намёками, но дошло о побеге России. Если бы прямо сказали, Альфа вскипел бы ещё сильней. Тогда от беты вряд ли бы что-то осталось почти сразу, а сейчас парень с бирюзовыми глазами висел в воздухе, подхваченный под шкирку мужчиной. Обосрался знатно.
Все нутро от злости перевернулось, как и несчастный, попавшийся под руку стол до этого. И сейчас был шанс пострадать у дворецкого, который теперь, уже схваченный за тиски, висит над землёй, терпя иногда сильную встряску, от чего даже чувствуется, как в голове что-то смещается.
По глазам, где вновь вариться золото, было видно, что Совет готов уже весь этот особняк вместе со всеми корнями разворотить, только после одной этой новости.
Кто же знал, что побег мальчишки так сильно его разозлит, что доведет чуть ли не до бешенства. От которого опять же страдают не только элементы мебели, но и Йоран. Пока что только он из живых существ.
В висках вместе с кровью лишь набатом стучит только одна мысль.
Где этого пацана искать? Он потерял наживку для охотников, таким образом, он, как бы это нелепо по отношению к Альфе не звучало, всех подвёл. И Великобританию, и всех тех, кого коснулась загребущая рука озлобленных людишек, возомнивших, что смогут искоренить нечисть.
Если РФ не найти, они и правда смогут это сделать.
Правда, буквально через пару секунд Союз вдруг услышал что-то с улицы, напоминающие голоса, среди которых — российский. Рычит, швыряет дворецкого на пол, а сам Слэшем и Ртутью, если не круче, вылетает на улицу.
И удивился, когда увидел, кто там ему Российскую Федерацию привёл, по пути ещё и угрожая, мол, ещё раз сунешься на Нейтральную — точно сожру.
Вдруг вспомнил, что шинель так в глубине леса и забыл.
Да что б вас всех...!
