Do not go gentle

На кухне что-то оглушительно загремело. Потом зашипело. Потом послышался голос тети Петунии. Она яростно ругала испорченный ужин и, кажется, даже бросила что-то тяжелое в стену. Дадли и Гарри даже перестали тянуть игрушечную машинку каждый в свою сторону и недоуменно посмотрели друг на друга. Характер у тети Петунии был не сахар, но раньше она редко выходила из себя. Ей не нравилось, как в эти моменты искажается и краснеет лицо. Это было попросту неприлично. Но в последнее время она становилась всё менее терпеливой. В семье Дурслей явно что-то не ладилось. Всё начало рушиться четыре года назад — с появлением в доме ещё одного ребёнка. Вернон Дурсль был помешан на планировании всего и вся. Когда у них с Петунией только-только завязались отношения, он составил подробный план: через сколько лет состоится свадьба, когда появится первый ребенок и многое другое, вплоть до количества и расположения туалетов в их будущем доме. Дадли родился на два месяца раньше срока и едва не умер в отделении реанимации новорожденных. Этого в плане не было. Как не было и сопутствующих расходов. Тогда Вернон работал сутками напролет, а Петуния жила между домом и больницей. Но у них всё получилось: Дадли вернулся домой почти здоровым, и, когда ему исполнился год, новоиспеченные родители наконец-то смогли выдохнуть и запланировать первый совместный отпуск. Отъезд наметили на второе ноября, а в ночь на первое на крыльце дома Дурслей появился истошно орущий сверток. Вернон и Петуния единодушно решили не брать ребенка под свою опеку. Но потом их навестил странный человек с длинной седой бородой, похожий на Гэндальфа. Он увел с собой Петунью и бесцеремонно захлопнул дверь прямо перед носом её мужа. После этого миссис Дурсль впала в странное состояние и как будто не слышала доводов Вернона. Казалось, что она под гипнозом. Под угрозой развода она вынудила его заняться оформлением опеки над племянником. На это ушли остатки их и без того скудных сбережений: у Гарри не было никаких документов, как не было и законных способов доказать его родство с Дурслями. Тогда же Петуния рассказала мужу о своей сестре и её «странных» способностях. Было очевидно, что Гарри их унаследовал. С самого начала с мальчиком что-то было не так. Да, он был очень тихим и спокойным, ел и спал по часам, никогда не будил Петунию ночью (чего нельзя было сказать о Дадли). Внешне его единственной странностью был шрам на лбу, похожий на молнию. Но при нём все розетки в доме начинали искрить, а электрические приборы ломались паранормально часто. Однажды утром Вернон обнаружил, что прутья кроватки Гарри обуглились с внутренней стороны. В доме постоянно что-то громыхало и взрывалось. Первым словом Гарри было слово «извини», потому что от бессилия Дурсли пытались достучаться до ребенка криками и шлепками. Гарри поселили в чулане под лестницей. Прежде чем он туда переехал, Вернон укрепил стены с помощью негорючего материала. В дни, когда Гарри злился, болел или сильно радовался, находиться с ним в одном помещении было попросту опасно. Тогда его запирали в чулане. Ребенок не понимал, за что его наказывают, и кричал ещё громче. Из-под лестницы в такие моменты иногда начинал валить дым, а в доме срабатывала пожарная сигнализация. Отношения Дурслей дали трещину. Вернон никак не мог понять, что заставило Петунию передумать и взять мальчика под опеку, а она каждый раз будто не слышала его вопросы о Гарри. Она становилась всё более склочной и раздражительной, во время ссор начала швыряться вещами и бить посуду, а однажды даже ударила слишком расшалившегося Дадли. Это было совсем не похоже на ту женщину, с которой Вернон когда-то хотел создать семью. Их разлад очевидно отразился и на детях. Дадли стал очень нервным. Он постоянно хотел есть и устраивал истерики, если ему не давали требуемое. Петуния так уставала от его криков, что, несмотря на строгие предписания диетолога, то и дело совала сыну то печенье, то пряник, то третью подряд котлету. В результате в свои четыре Дадли напоминал бочонок на толстых ножках. С Гарри было не легче. Истерик он не устраивал, но рядом с ним постоянно что-то падало, ломалось, взрывалось, загоралось… Из-за этого его было невозможно отдать в садик или няне — никто не выдерживал больше двух недель. В тот день Петуния была особенно не в духе. Дадли исполнялось пять. Вечером должны были прийти Полкиссы, ночью приезжала тетушка Мардж. Всё валилось из рук. Ведро с водой для мытья пола опрокинулось прямо на ковер. Коржи для торта подгорели так, что казались обугленными. Неудачное движение локтем — и ваза разлетелась на мелкие кусочки. Осколки больно впивались в босые ступни, хотя Петуния тщательно прошлась по ковру пылесосом. Мальчики чувствовали, что лучше не путаться под ногами, и тихо играли сначала в саду, а потом в гостиной. Они не подрались и даже не поругались, когда делили игрушечную железную дорогу. Они договорились, что будут играть красной пожарной машиной по очереди. Катастрофа разразилась из-за веточки садового дерева. Гарри принес её домой и не выпускал из рук. Ему нравился свист, с которым она рассекала воздух. Увлекшись, Гарри не заметил Дадли. Тот наклонился поднять игрушку, неловко повернулся — и веточка оставила царапину у него на лице. Рот уже открылся, чтобы издать громогласный рев, но тут из кухни снова послышалась ругань. Дадли передумал и закрыл рот, схватил веточку и потянул к себе. Гарри сжал кулак ещё крепче и с обидой сказал: «Это моё!» Несколько минут они, сопя, перетягивали игрушку каждый к себе, и наконец она разломилась пополам. Наступила тишина. И тут Гарри закричал: отчаянно, громко, как будто с этой веточкой он лишился своей единственной радости. Он кричал и кричал неестественно высоким голосом; разломившаяся веточка полыхнула зеленым пламенем и взмыла в воздух, дверь в гостиную с грохотом захлопнулась. Шторы из легкого тюля загорелись — на этот раз пламенем обычного цвета. Гарри замолчал. Его широко открытые глаза казались стеклянными. Дадли громко заплакал и побежал прочь из комнаты. Пламя перекинулось на книжный шкаф и полки с безделушками. Дверная ручка почему-то раскалилась докрасна. С другой стороны дверь пыталась открыть тетя Петуния. Дверь не поддавалась. Дадли рванул к окну, дернул раму, насколько позволял его рост, и в этот момент тяжелая балка гардины с тошнотворно влажным хрустом рухнула прямо ему на голову. Когда Петуния всё-таки смогла открыть дверь — на руках остались глубокие ожоги — она увидела задымленную гостиную. Гарри по-прежнему сидел с пустыми, ничего не выражающими глазами, а Дадли лежал на полу у окна в луже крови. Петуния бросилась к сыну. Он не реагировал. Пульс не прощупывался. Дыхания не было. Голова безвольно болталась на толстой шее, орошая всё вокруг каплями крови.