Он был уверен в собственной непобедимости…
Вигдис — Виги, Виг, в особых случаях Дис — дочь Фрерина и его возлюбленной гномки, шестидесяти восьми лет отроду. Родилась в 2873 году Третьей эпохи — год, когда Фрерин по просьбе Торина отправился в Железные холмы узнать от Даина, нет ли вестей о Траине, и оказался схвачен орками Дол Гулдура на долгие годы. Его жена, Келла, гномка родом из Эред Луин, осталась без защиты и в момент, когда орки напали на поселение гномов, будучи беременной, получила серьёзную рану. Виг показалась на свет в семь месяцев, когда Оин, сдавшись мольбам Келлы, вытащил девочку, разрезав гномке живот, ибо надежды на её спасение не осталось. Недоношенная, маленькая, без всякой надежды на жизнь, маленькая воительница боролась за свою жизнь, крепко хватаясь за её края. Все гномьи силы ушли на то, чтобы выжить, так что девочка не вышла ростом — доставала Торину лишь до плеча, — за гномку принять с первого раза было непросто — худая да жилистая, — но с волевым характером и присущими лишь гномам упрямством да гордостью в глазах. Родители её, оставившие бедняжку так рано, — черноволосый, голубоглазый Фрерин и медноволосая, медоглазая Келла, — наградили ту каштановой, с огненными всполохами, копной волос и карими, почти чёрными, глазищами, которые порой сверкали не хуже молний в обрамлении чёрных нахмуренных бровей и распахнутых ресниц. Дис, мечтающая о дочери после рождения двух неугомонных сыновей, приняла девочку с тёплой грустью о пропавшем брате и его красавице-жене. Торин, сердце которого сковала тяжёлая цепь вины, приподнимал губы в улыбке, видя, как копошится в одеяльце маленькая частица его родной семьи, что рушилась по немилостивой воле судьбы. Фили, принявший груз старшинства, придерживал у кроватки увлеченно лопочущего что-то сестре Кили и не раз удостаивался беззубой улыбки будущей воительницы — Дис, конечно, старалась передать все свои женские хитрости племяннице (да что уж — дочери), но чем старше становилась девчонка, тем чаще избегала уроков вышивания прямиком на тренировку, где ждал выкованный любимым дядюшкой меч, не щадящий никого Двалин и пышущие энтузиазмом (и разгильдяйством) братья. Так, к 2941 году Третьей эпохи, в поход настоятельно стучался ещё один участник, упрямо не желающий оставаться в стороне — маленькая, но оттого не менее волевая гномка, готовая идти до конца и исполнить свою месть. Узбад, конечно, герой — ему видней, но ради такого можно нарушить приказ, раз даже Дис всё понимает и примиряется. И, кажется, становится понятней, куда смотрели принцы, пока тролли уносили бедных пони прямо из-под их носов — на мелькнувшую в сумеречной листве и от чего-то такую знакомую тень ростом с Ори…***
Вспоминая, как всё начиналось, и подумать было невозможно, к чему это приведёт. В то время даже помыслить о подобном было невиданной дикостью — влюбиться в Дракона. В Зверя, что обрёк целый народ на страдания и долгие странствия, что лишил дома и спокойствия. В чудовище, которое разжигало пламя ненависти в груди упоминанием одного только имени. Смауг. Золотой, Великолепный, Ужасный, Наихитрейший — как бы его не называли, суть оставалась одной, неизменной — Дракон — само зло, жестокое и древнее. А потом она очутилась в сокровищнице, поистине великой, достойной короля-под-Горой, и встретилась лицом к лицу с алым исполином. И пропала. Не помня себя от страха, бежала по бесчисленным улочкам замершего королевства под едкие выражения. Трясущимися руками насыпала серу в глиняный сосуд. Рычала что-то в ответ, смахивая непрошенные слёзы под громом раскатывающийся смех. Слышала срывающийся в отчаяние зов, но прыгала вниз, натыкаясь на острые когти, и истекала кровью, ныряя за чёрной стрелой, устремившейся к сердцу исполина. Ртом хватала воздух, пока незнакомец стягивал рваную рану, растянувшуюся поперёк живота. Разглядывала краснеющую у сердца повязку и вглядывалась в хитро прищуренное золото глаз. — Как твоё имя? — Смауг. — Я серьёзно. Хочу поблагодарить своего спасителя. — Попробуй найти тело дракона на этом озере, гномка, если я вру. Время шло, раны заживали, пламя превращалось в вяло тлеющий уголёк. Чудище становилось человеком… Парнем. С рыжими кудряшками, веснушками и зеленеющими полынью глазами, в которых ясно просматривались золотые отблески алчности. Дорога до Эребора двух раненных заняла больше времени, чем планировалось, и своим пылающим огнём Дракон сумел растопить неприступное сердце. — Это ещё кто? — Мой спаситель. — И как зовут героя? — …Кан. — Кан? — Кан. Дальше — больше. Орки, битва, суматоха. «Я спасла тебя, отдай свой долг — помоги моему дому.» И Дракон расправляет крылья, и позволяет оседлать себя. Ало-золотая тень вновь накрывает выжженную пустошь, теперь лишь для того, чтобы успокоить сердце той, что тронула потаенную душу. Но лишь тормошит его сильней, оказавшись с кровоточащей раной меж лопаток, когда, поддавшись безумию, эльф замечает волшебное превращение. Шли месяцы, но Дракон, ставший героем Битвы, не думал открывать глаза, заставляя волевую гномку сдаваться своим страхам. — Что с гложет твоё сердце? — Дракон, укравший его… Вновь суматоха под Горой, маленькая фигура, связавшая, сама того не желая, свою судьбу с огнедышащим исполином, оступается и ныряет в пустоту, приняв кошмар за явь. Золотые глаза распахиваются, Вигдис находит себя парящей в крепких объятиях, чувствуя, как гулко и горячо бьётся чужое сердце, как сильными ударами кожистые крылья разбивают воздух. — Ты ужасный Дракон, Смауг, ужасный! — Называй меня Кан. Прошу. Козни, интриги роятся над Одиноким городом под Горой. Тьма сгущается на Востоке. Маленькая фигурка без тени страха стоит на бастионе перед возвышающимся ало-золотым, в лучах солнца, исполином. Винит его в устроенных бедах, со слезами на глазах упрекая в том, что Зверю никогда не стать человеком. — Исчезни прошу, улети далеко-далеко… — Я не смогу жить без тебя. — Ложь. Ты — чудовище. Такие не могут любить. — Не могут, — выдыхает, шепча, с горьким пеплом. — А ты — можешь. Захлебываясь своими эмоциями, в отчаянии делает шаг с обрыва, не сумев совладать с пожирающей болью разбитого сердца. Кан улавливает лишь последний вздох — волевая гномка не в силах жить после всего. Смауг не выдерживает, обращается человеком, с болью вспоминая, как ей нравились его рыжие, словно закатное солнце, что, насмехаясь, светит прямо в зеленовато-золотые глаза, кудряшки, и, склонившись над ней, оставляет слезу на бледной щеке и распадается золотой пылью, обволакивая девушку, заставляя сердце той зажечься вновь. — Люби Дракона, люби. И Дракон полюбит в ответ… Не может поверить, что дракон так просто исчез, думает, что он лишь улетел, как она и молила в отчаянии, но в зеркале замечает изменившиеся черты — золотые с алым всполохи в глазах и, светясь изнутри тем волшебством, понимает, что сердце Зверя способно любить. И, кажется, слышит, как разверзается поглощающая тишина вечной скорби под ногами так глупо похороненной любви. — Раз, два, три, Дракон, живи, прошу, живи. Но глаза так упрямо зеленеют, разглядывая золотую пыль на трясущихся руках.Согласно пророчеству, зло вновь овладеет землей с помощью сердца дракона.