Шоковая терапия

«Уничтожай.» Своих рук Генри не чувствовал, он мог только бессильно наблюдать за тем, как прикасается голыми, раскаленными докрасна, ладонями к деревянному полу избы, позволяя огню, резво перепрыгивая с одной вещи на другую, охватить пристройку целиком. Время для него текло с непостоянной скоростью, воспоминания о том, как он здесь оказался, для чего пришел, улетучивались сразу же, как он пытался к ним обратиться. Голова гудела, раскалывалась от переполняющих ее мыслей, обдумать которые у Генри просто не было сил, и сознание его в тот оставалось чисто, как белый лист; на время он даже позабыл свое имя, продолжая идентифицировать себя как третье лицо. Он дрожал от холода, вода, стекающая с его плеч, тут же замерзала при внешней минусовой температуре, образуя тончайшую ледяную корку на коже, что, впрочем, мгновенно таяла от огня, окружившего парня снаружи и пробивавшего его изнутри. Ночь выдалась беззвездной: не уходили с горизонта тяжелые дождевые тучи, низкое небо оказывало неизмеримо высокое давление, и снег казался практически черным без ласкового свечения голубой луны на нем; рядом возвышалась целая гора пепла, некогда бывшая деревянной избушкой, служившей пристройкой к скромному особнячку хозяйки его. Мир, на секунду вспыхнув, вновь погрузился во тьму, однако в какой-то момент времени — сразу же или чуть погодя — Генри почудилось, что вдалеке кто-то зажег факел. Сквозь бессмысленный шум, то и дело нарастающий и затихающий в его голове, он еле-еле различал человеческие шаги и голос, что умом готов был признать совершенно ему незнакомым, но, слушая, не мог избавиться от болезненного ощущения в груди, будто упускал из виду что-то очень важное. Только обернуться на свет он, как бы ни старался, не мог; оставался сидеть на снегу все в той же глупой позе: вытянув руки вперед и подогнув под себя ноги. — Ты чего устроил?.. — слабо-слабо, будто из-за глухой стены расслышал Генри. Внутри него, ни на секунду не замолкая, продолжал вопить огонь, перекрывая все остальные звуки, снова и снова подталкивая к тому, о чем думать сейчас совершенно не хотелось. Он достиг пика своих мрачных желаний, наконец стал тем, чего отчаянно боялся все последние несколько недель, и сейчас хватался за последнюю частичку себя, пытался оставаться в сознании, но постепенно теряя контроль над своим телом. И на мгновение происходящее показалось ему не более, чем дурным сном, глаза затянуло алой пеленой, будто он вот-вот собирался проснуться. Уголки губ сами собой потянулись наверх, и приходилось смириться с той мыслью, что другого выхода, как избавиться от своей проблемы, уничтожив ее, у него действительно нет. Огонь нашептывал ему это решение на самое ухо. И Генри резко поднялся с земли, обхватывая свое тело руками, как вдруг что-то пошло совсем не по плану. *** Когда он снова очнулся и обнаружил себя лежащим на обгоревшей земле в пыли пепла, он вдруг почувствовал себя самым одиноким человеком в Королевстве. Небо со вчерашнего дня оставалось неизменно пасмурным: на несколько километров вокруг монотонно белым, на линии горизонта сливавшимся с засыпанным снегом холмом. Генри поднялся на ноги и обошел поляну, на которой вдруг очутился, кругом. Только в отличие от прошлой ночи, он все прекрасно помнил: с того момента, как, дождавшись, пока Джетт уснет, вышел на улицу и направился в соседнюю избу, намериваясь заглушить свой внутренний голос, вылив на голову ведро с водой, до того, как, взбеленившись, Огонь, получив контроль над беззащитным телом Генри, без разбора уничтожал любую, возникающую у него на пути преграду. Сейчас же Генри был совсем один, и все не мог понять, можно ли ему этому радоваться, или вчера он совершил самую большую ошибку в своей жизни. Морозный воздух приятно обжигал щеки, и Генри переполняла энергия, пока он снова и снова наматывал по бывшему дворику круги, следуя за цепочкой следов, которые ни с чьими больше, кроме как хромого воришки, было не спутать. И он следовал за ними до того самого момента, как они не оборвались у первого же уцелевшего дерева. Тогда впервые Генри вновь почувствовал Его присутствие внутри себя, мгновенно впадая в панику, и, подобрав с земли одну из стрел, разбросанных по поляне в беспорядке, и воткнул ее себе в грудь. «Дело сделано, — раздался где-то будто за его спиной голос Огня. — Мы обрели долгожданную свободу.» Не слушая его, Генри надавил на грудь сильнее, и издевательски тонкая струйка крови потекла по его куртке и штанам. Он действительно думал, что в этот раз у него точно получится сделать что-нибудь с этим ядом, но как же сильно он ошибался. Все стало только хуже. — Еще нет. Генри еще не достиг своей цели. Ведь он так надеялся на то, что обнаружив Сердце волшебства, сможет наконец избавиться от своего ненавистного дара разрушителя. Он помнил, как еще на начальных этапах похода перед сном болтал с Джеттом — точнее это второй пытался бодро размышлять на тему даров, что откроются им в конце пути, дабы наполнить до сих пор сомневающегося в правильности выбора Барса Генри решимостью. Он продолжал эту тему и в конце тех испытаний, что выпали им на долю после того, как Сердце наконец было найдено. И в продолжении своего путешествия, то и дело останавливаясь в различных ночлежках, Джетт выискивал людей, обнаруживших свой дар, внимательно изучал различные ремесла, что были особенно популярны в той или иной деревне, и таскал Генри по кузницам, конюшням и другим подобным заведениям, предлагая попробоваться в том или ином деле, совершенно позабыв про то, что ему самому следовало искать свой новоприобретенный талант. Ведь у него он точно должен был найтись, ведь он был самым обычным человеком: склонным ко лжи, риску, но все еще таким забавным, таким хорошим. А Генри не стоило надеяться на то, что врожденный дар разрушителя действительно преобразуется в какой-либо иной. Он все еще был вынужден носить перчатки, не позволяющие огню обжигать Джетта, когда парни долго держались за руки, и Джетт все еще был вынужден прикладывать к губам Генри кусочек плотной ткани, если собирался прикоснуться к ним перед сном. Он всегда смеялся, проводя подобные ритуалы, называя Генри «горячей штучкой», и в целом старался всем своим видом показать, что готов мириться и с постоянными ожогами на своем теле. Но вся его решимость принять то, что происходило с другом, казалось, была лишь на словах, а деле он боялся Генри, и то и дело ловко уклонялся от его случайных прикосновений, и лишний раз старался не спорить с ним, создавая иллюзию идеальных взаимоотношений, даже если все это время планировал побег. Они лежали на одной кровати, образованной двумя, сдвинутыми вплотную, но не касались друг друга даже плечами, когда Огонь впервые за дней заговорил с Генри, нарушая тем самым наконец обретенным им покой, врываясь в его жизнь, не давая как следует отдохнуть после перенесенных испытаний. Парень тогда лежал, опершись на локти и уложив голову на ладони, и смотрел за тем, как неравномерно поднимается и опускается грудь Джетта, как тот периодически начинает ворочаться с боку на бок, мучаясь от очередного ночного кошмара. «Люди не меняются, — из ниоткуда вдруг возникла в голове Генри эта мысль. — И если ты действительно хочешь навсегда избавиться от призраков прошлого, ты должен уничтожить их. Всех до последнего перебить.» Это были чужие мысли, чужие желания, чужие стремления. Но тем не менее Генри был вынужден впускать их к себе в голову. Он все еще прекрасно себя контролировал, не позволял себе самому сойти с ума, напасть на друга, как велел сделать внутренний голос, но с каждым разом сопротивляться становилось все сложнее. Эмоции часто накрывали его с головой, когда он на некоторое время терял связь с реальностью, действуя импульсивно и необдуманно. Сейчас Генри помнил, что произошло вчера ночью. Помнил, в какую сторону бежал Джетт, пока он же, снося все на своем пути, гнался за ним, планируя наконец-то избавиться от того, кто долгое время отравлял его жизнь. — Это ты, — медленно произнес он, плетясь среди деревьев в сторону востока и останавливаясь на обрыве. Джетт действительно никогда не произносил этого слова вслух, но оно читалось в его вчерашнем выражении лица и было выжжено в памяти Генри, а сейчас пульсировало, болью отзывалось во всем его теле: «Монстр». И не стоило отрицать, что он действительно им является. — Уничтожить, — медленно повторил он за огнем, пробуя это слово на вкус. Мириться с больше нельзя было. И он прыгнул в едва замерзшую реку, легко пробивая всем своим весом едва возникшую на реке ледяную корочку, с головой погружаясь в холодную воду.