До конца года

      Воздух в комнате, как маленький сын улицы, грозящийся догнать родительницу в рекордно короткие сроки, щипал ноздри и заставлял поежиться. Во всём доме отключили отопление, из-за чего жильцы были вынуждены встречать новый год в обнимку друг с другом и обогревателями. За неимением второго гость хотел было потянуться к первому, но не тут то было: хозяин квартиры зарылся в документы, в последний момент строча четырьмя перьями сразу (одно в руке и три других — самостоятельно, на стопках книг рядом). Феликс недовольно фыркнул и обхватил себя руками. Как обычно это происходит, случилось то, чего он совсем не ожидал.       Их традиционный новогодний вечер пошел не так с самого начала. Сперва Феликс не смог расплатиться за алкоголь — карточка Чижевского почему-то не проходила, и пришлось очень срочно искать способ, как исправить ситуацию. Пришлось с рекордными усилиями вспоминать заклинания быстрой телепортации предметов и перемещать наличные всё того же волшебника с птичьей фамилией себе в кошелёк. Свои деньги Феликс почему-то постоянно забывал дома, а позже вообще стал сразу отдавать их Саше — всё равно в основном расплачивается он. После этого, выйдя из магазина, чародей поскользнулся на лестнице и чуть не сломал себе шею, попутно разбив только купленное вино. Тихими матами (рядом была детская площадка) и парой заклинаний бутылка и её содержимое приняли первозданный вид, но неприятный осадок всё же остался.       Так всегда бывает, когда тело резко теряет равновесие и на самый короткий шаг приближается к очень нелепой и грустной смерти — внутренности скручивает, желудок вместе с сердцем подкидывает куда-то к горлу, а потом также бросает назад, и сердце колотится, будто убежать хочет поскорее от места, где чуть не остановилось. Неприятный адреналин, в общем.       И теперь, когда Феликс уже настроился на то, что сейчас они посмеются над произошедшим, (он стерпит несколько колкостей о своём невезении), а потом пойдут строгать незамысловатые салаты, накрывать вытащенный в гостиную стол, а потом есть под речь президента, которую уже слышали миллион раз, об изменениях, будущем и прочем, прочем, прочем; сидеть в смешных красных шапках с белыми помпонами, смеяться с каких-то глупых шуток, чокнуться звонкими хрустальными бокалами под бой курантов из шипящих динамиков и под радостные крики соседей, у которых передача эфира идет чуть быстрее. И в глазах, как в шампанском, искрится гирлянда, отражаясь россыпью звёздного неба на вишнёво-черном и чисто-голубом; и пить на брудершафт, морщиться от лопающихся пузырьков, а потом сцеловывать попавшие мимо капли щиплющими губами, и дальше, дальше, дальше.       Поэтому и одет был Феликс соответствующе: чёрные штаны со стрелками, белая рубашка, подтяжки, да и всё — никак не ожидал, что очутится в маленькой комнатной зиме. Согревающего заклинания не сделать — Чижевский никак не мог разобраться со своими блоками и защитными заклятиями на квартире, поэтому почти любая попытка магии терпела поражение, вдобавок тревожа чародея зудящей головной болью.       Особенность его личных границ — до момента, как они сошлись, до того самого Нового Года, в доме никто кроме него не мог творить волшебство. Паранойя прошлого стальными корнями проросла в жизнь, поэтому через так тщательно выплетенные когда-то заклинания ныне пробраться не мог даже сам их создатель. Феликса это в целом не беспокоило, кроме сегодняшнего дня.       Особенного перца ситуации придавал хозяин торжества. Чижевский обнаружил незаконченные дела в самый последний момент и, кажется, совсем забыл про праздник. Ну и кто же, право, сможет помешать главному перфекционисту мира успокоить свои зудящие желания сделать всё идеально? Точно не любовник, чуть не погибший по дороге (!) и пришедший с шампанским и вином в руках. Феликс правда знал, что если сейчас Александра отвлечь, можно сломать себе жизнь на очень долгое время. Саша становился невыносимо нервным, дерганным и импульсивным, когда не мог сделать вещи так, как он уже решил их сделать. Если перед ним стоит какая-то цель, то он хоть бетонную стену головой пробьет, но ее достигнет. И сейчас за пределами всего вороха бумаг ему было явно всё равно на холод и праздник: лишь бы успеть всё в самим собой установленный срок. Феликс насупленно попытался хоть как-то привлечь внимание чародея.       — Саш, ты знаешь, сколько градусов на улице? — он подошел к столу и пальцами уперся в его поверхность.       — Мм? — красноречиво ответил Чижевский, отправив очередной исписанный лист в ровную стопку.       — Минус двадцать, Саша. Два-дцать, — укоризненно протянул-отчеканил адъютант. — А в твоей квартире, я думаю, не выше десяти.       — Ого, ты думаешь, — наигранно-удивленный тон всё равно звучал максимально отстраненно и безразлично.       Феликс скептически поднял бровь и поджал губы, размышляя, стоит ли обижаться на умалишенного. Он сложил руки на груди и протянул тихое «Мда». Чижевский вскинул свободную от пера руку в сторону, сделал пасс и вокруг стало заметно теплее; вслепую потянулся к адъютанту, и едва дотронувшись, отдернул пальцы. Феликс взвыл и отскочил, прижав к обожженному бедру ладонь.       — Упс, прости, перестарался, — Чижевский втянул голову в плечи, но всё еще не отвлекся от своего занятия.       — Допрыгаешься, с-сука, будешь один в своём ледяном королевстве жрать разогретые в микроволновке бутерброды! — адъютант раздраженно топнул, пытаясь выплескать злость в пол, а не на чародея, и ушел в ванную, промывать водой ожог. Очень бодрая попытка наложить согревающее заклинание сконцентрировалась в одном месте, оставив остальное тело всё также продрогшим и замерзшим, и после плескания в холодной воде и попытки как-то исцелить себя Феликс стал окончательно злым и настроенным начать следующий год с того, что будет думать, где бы спрятать тело одного очень надоедливого человека. На выходе из ванны он почти столкнулся с несостоявшейся жертвой: Чижевский соизволил оторваться от своей писанины и теперь держал в руках что-то огромное и ярко красное.        — Надень, мне его мама вязала. Очень теплый и мягкий, — он нахлобучил на маленькой тучкой хмурящегося Феликса свитер и чмокнул его в нос. — Прости, ты же меня знаешь. Пятнадцать-двадцать минут и я закончу, обещаю.       Он быстрым шагом вернулся к столу и возобновил многоголосый от количества перьев скрип бумаги. Юсупов устало вздохнул, поудобнее выправил рубашку под крупной красной вязкой. Свитер и вправду был очень мягким, а еще пах свежим стиральным порошком и совсем немного — Чижевским. Феликс зарылся носом в огромный ворот и замер, пытаясь уловить этот еле-еле заметный аромат. Успокоился и пошел на кухню мыть овощи, стараясь не замочить одежду.       Чижевский и правда закончил в обещанный отрезок времени и присоединился к нему. Вначале извиняюще сгрёб в охапку, крепко поцеловал и вжался в лицо, мурлыча глупости, а потом быстро включился в работу. Застучал нож по деревянной доске, захрустели сломленные огурцы и прочие жертвы гастрономических экзекуций.       — Тебе ведь уже не холодно? — спросил советник.       — Нет, но без свитера было бы удобнее, — Феликс в очередной раз высоко задрал руки, чтобы рукава не попали в еду и оставались закатанными на локтях.       — Но зато тебе очень идёт, — на такое адъютант саркастично поднял бровь, и чародей рассмеялся.       Думать уже совершенно не хотелось, поэтому они позволили себе быть радостными и хихикать без причины, травить глупые шутки и невесомо, между делом, ластиться друг к другу.       Всё наконец было готово, и речь, и шампанское, и искорки фонарей. Минута — вдохнуть, загадать желание, выпить. Феликс ощущал себя в большом и теплом коконе, с ногами забравшись на диван, сидел в объятиях Чижевского. Тот рассеянно водил пальцами по крупной вязке рукава, рассматривая свет гирлянды через бокал шампанского в другой руке. Под первый удар курантов Феликс немного рассеянно выпрямился, взял пальцами свой фужер и посмотрел в лицо напротив. Под второй и третий удар перед мысленным взором пролетали картинки всех прошедших 365 дней, как бы подводя итог. Под четвёртый отчего-то вдруг стало необъяснимо тоскливо и тяжело. Под пятый его свободную от бокала ладонь сжали пальцы Чижевского. Под шестой:       — Всё будет хорошо, Феликс, обязательно всё будет хорошо.       Под седьмой — неуверенная благодарная улыбка и тепло, от руки льющееся в самое сердце.       Под восьмой:       — У тебя в глазах будто бы звёзды, — Чижевский чуть наклоняет голову, и в его глазах тоже перебегают желтые огни. — Смотри.       Под девятый вокруг вспыхивают искры, чуть дрожащие и золотые. Они облаком парят вокруг, заливая комнату сиянием. Под десятый — один такой же дрожащий вздох, под одиннадцатый — взгляд в светящиеся глаза напротив. Двенадцать и тихий поцелуй, а потом щиплющий язык глоток шампанского. Чижевский чувствует громкие слова из чужого сознания, проносящиеся новогодним желанием, и внутри всё то ли щемит, то ли сковывает, и он отставляет бокалы на стол, и сжимает волшебника в слишком большом свитере в крепких, крепких объятиях, чтобы, как желается: до конца года, до конца жизни не отпускать.