Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

      — А давайте напьемся? — заговорщицким шепотом произнёс Каминари, стоило только Аизаве покинуть класс. Конечно, кому ещё могла принадлежать столь идиотская идея? Особенно накануне важных экзаменов за полугодие.       — Новогодние праздники скоро, успеешь ещё напиться, — Кьека, казалось бы, уже привыкла к таким выходкам соседа по парте, — экзамены на носу, как раз тебе бы лучше приложить все усилия, чтобы к ним подготовиться.       — А я чем собираюсь заниматься? Ты меня явно недооцениваешь, Кьека-тян. Ведь всем известно, что отдых — лучшая подготовка к тяжелому труду.       Джиро не нашла, что ему ответить и лишь глубоко и устало вздохнула.       — Ну серьёзно, как вам идея, ребята?! — Каминари явно был серьёзно настроен собрать веселую компанию для «подготовки к экзаменам».       — В чем-то ты прав… Нам и правда не помешало бы расслабиться и повеселиться… — с воодушевлением сказала Мина, потягиваясь на стуле.       — Я за любой кипиш, мужик!       — Я в тебе и не сомневался, Кири-бро!       — Так и быть, я с вами… — сдалась Кьека.       Компания, к несомненной радости Каминари, набиралась приличная. В итоге согласились практически все, кроме Ииды, который назвал такое времяпрепровождение недостойным для студентов столь выдающейся академии как UA, Бакуго, который просто назвал Денки тупицей, и ещё нескольких ребят, которые на выходные имели свои планы.       — Бакуго, мужик, ты уверен, что не хочешь с нами? — Киришима, как всегда, сверкал улыбкой во все 32 острых зуба, — пропустишь все веселье! Даже Тодороки согласился! — добавил он так, будто этот аргумент мог переубедить Бакуго на раз-два.       — Отвали, дерьмоволосый! Мне заняться больше нечем по-твоему? Да и какое мне дело на что там согласился гребанный двумордый?! Вы что все, с катушек посъезжали?!       — Окей, Баку-бро, если надумаешь, присоединяйся!       — Тц… И не подумаю!       После занятий ребята отправились в общежитие одной большой компанией, воодушевлённо обсуждая планы на вечер. Девчонки вместе придумывали что надеть, несколько человек вызвалось приготовить вкусняшки, кто-то обещал принести настольные игры, а Каминари с Киришимой решали главный организационный вопрос вечера — где раздобыть алкоголь.       Бакуго, наблюдая за ними, с каждой минутой все меньше сомневался в правильности своего решения. Пить в большой компании? Увольте. Кто знает, что и кому можно ляпнуть по пьяни, а надеяться, что всем на утро отшибет память от количества выпитого, как минимум глупо. Нельзя сказать, что Бакуго многое скрывал от других, он считал себя человеком достаточно прямолинейным и все что думает мог сказать в лицо и без предварительной подготовки. Ну почти все. Все-таки в некоторых своих чувствах стоит разбираться не под влиянием алкоголя.       В одном Кацуки был согласен с Каминари — перед тяжелым трудом нужно как следует отдохнуть. Но их представление об отдыхе кардинально различалось, поэтому, расправившись с домашней работой, он решил лечь спать пораньше. И спать бы ему крепко до самого утра, но нет, его разбудил настойчивый стук в дверь. Кого там черт принёс?       — Баку — бро, открывай, ты там уснул что ли?       — А как ты догадался, дерьмоволосый? — прорычал Бакуго, но дверь все же открыл.       — Хаа… Прости, что разбудил, — Киришима с неизменной смущенной улыбкой почесал затылок, — но без тебя точно не справимся.       — Там кому-то срочно нужно взорвать ебальник? — поинтересовался Кацуки.       — Ребята решили сыграть пару песен, нужен барабанщик.       — Что блять? Т-ты охерел?! Вы там все с головой не дружите?! Общежитие учителей совсем рядом! Представляешь, что сделает с вами Аизава если узнает?! — Бакуго продолжал громко ругаться, зачем-то все же спускаясь в общую комнату.       Картина, что он застал там, превосходила самые смелые ожидания. Какой-то слабоумный додумался выпустить из комнаты зверинец, уехавшего к родителям Коды. И кролик на люстре был далеко не самым странным, что было в комнате.       Деку спал в кресле, обнимая коробку с принесенной им настольной игрой о приключениях всемогущего. Урарака парила в воздухе и пыталась… Изобразить лунную походку?! Рядом с Оджиро сидело разукрашенное лицо без тела, но за то в миленьком платьице. И, очевидно, никого это не смущало. Каминари, кажется, изрядно задолбался перетаскивать музыкальные инструменты из комнаты Кьеки. А Тодороки… На Тодороки вообще лучше было не смотреть. По многим причинам.       — Что за херню вы тут натворили?! И где четырехглазый староста?! Как он вообще позволил вам это?!       — Расслабься, мужик… Иида давно спит.       — Ааа, сука! Его вы значит не стали будить, чтобы он вам, идиотам, на барабанах сыграл?!       — Так он ведь не умеет…       — Бакуго… — Тодороки подал голос, заставив обернуться и все же взглянуть на него.       Он сидел, вальяжно развалившись на диване и выглядел, казалось бы, по-прежнему холодно и отстраненно, если бы не немного покрасневшие от алкоголя щеки, слегка прикрытые глаза, с дурманяще пьяным взглядом… Какая-нибудь девчонка непременно запищала бы — Красавчик!       — Бакуго, тебе кто-нибудь говорил, что ты невероятно сексуален когда зол? — задумчиво проговорил Шото.       — Я всегда зол!       — Дааааа… — Тодороки пьяно захихикал.       Уши Бакуго стремительно покраснели. До него медленно начинало доходить, что ему сейчас сказали. «Мудила что, флиртует со мной?!»       — Двумордому больше не наливайте, дибилы, — Кацуки изо всех сил старался не показывать своё смущение.       — Неет уж, Тодороки-кун говорит такие любопытные вещи, когда пьян, нам ведь интересно! — мигом запротестовала Ашидо.       — Тогда идите нахер, идиоты, выкручивайтесь из этого, — Кацуки обвёл пальцем комнату, — дерьма как хотите, а эту херню, — он указал на Тодороки, — я забираю. Ему уже явно хватит.       Тем более черт его знает, что этот хер может наговорить по пьяни, а ему, Кацуки, потом отдуваться.       Затем он схватил вяло сопротивляющегося Тодороки за капюшон толстовки и потащил к двери, ведущей на лестницу, под дружный гул одноклассников.       — Не забудьте про презервативы! — крикнул кто-то. «Потом выясню кто — убью!»       — Кацуки, задушишь — с придыханием проговорил Тодороки, которого все ещё держали за капюшон, как провинившегося котёнка за шкирку.       — Кто тебе разрешил, — Бакуго развернул его лицом к себе, — называть меня по имени?!       Тодороки глупо улыбался, глядя на него.       — Почему Мидории и Киришиме можно называть тебя милыми прозвищами, а мне даже по имени нельзя. А, Ка-цу-ки? — самодовольно произнес Шото. Бакуго отвёл взгляд, все-таки засранец говорил слишком смущающие вещи. Хорошо, что он решил увести его оттуда.       — Зови как хочешь, только заткнись уже! — и, схватив его за рукав кофты (чтобы не съебался), повёл в свою комнату.       — Ваа… Я ведь никогда не был у тебя… — Шото с любопытством разглядывал комнату, — Когда мы осматривали комнаты друг друга ты уже спал, я помню. Ты вообще кого-нибудь впускаешь к себе?       — Нет. И кажется я просил заткнуться! — отрезал Кацуки, копаясь в тумбочке. Нужно сделать болвану кофе.       — Значит, я у тебя первый? — Тодороки вновь пьяно захихикал, пошатываясь и держась за дверной косяк.       — Сядь там, — Бакуго, стараясь не обращать внимания на агрессивный флирт, указал на стул, сидя на котором он ещё несколько часов назад спокойно делал домашку.       — А мне больше нравится твоя кровать, — Шото, по-хозяйски, прошагал через комнату и плюхнулся в чужую постель.       — Куда блять в грязных шмотках?!       Тодороки забрался под одеяло и прикрыл глаза. Он выглядел слишком мило, чтобы орать на него, но ведь Бакуго не Бакуго если не орет.       — Ты чего добиваешься, болезный?! Я ведь и с окна выкинуть могу, не посмотрю даже, что ты в состоянии нестояния!       — Чего добиваюсь? — тихо, не открывая глаз, проговорил Тодороки, — тебя, ты мне нравишься, Кацуки.       Бакуго как обухом по голове ударили. Злость мгновенно испарилась. От раздражения не осталось и следа. Это признание? Как ответить на это? Взаимностью Пьяному? Никак. Половинчатый с утра и не вспомнит какую пургу тут нёс. Возможно, он сейчас даже не понимает с кем говорит.       — Пей, — Бакуго протянул ему свежеприготовленный кофе с лимоном.       — Не хочу… — Шото ещё глубже завернулся в одеяло, так что видно было только глаза.       — А я сказал пей, — Кацуки подхватил, вяло сопротивляющуюся завёрнутую в одеяло колбасятину из Шото, и усадил на кровать.       — У тебя такие сильные руки… — засранец наконец взял чашку.       — У тебя такие же, пей блять. Я не буду с тобой говорить, пока ты настолько неадекватен.       — Значит потом будешь?       — Потом ты пойдёшь в душ.       Бакуго суетливо копался в шкафу, негромко ворча, выбирая чистую одежду для Тодороки, а Шото сидел, завёрнутый в чужое одеяло, пил из чужой кружки и чувствовал себя самым счастливым в мире. Вот бы сидеть так всегда. В этой комнате, с этим человеком, матерящимся под нос, ругающим его, но все равно заботящимся. С любимым человеком.       — Ты допил? Пиздуй в душ тогда, вот шмотки, переоденешься.       — А ты мне поможешь?       — Тебе помочь дорогу найти? У тебя такая же комната, как моя, не заблудишься. Или может раздеть тебя?       — Раздень.       Самоконтроль. Лютый самоконтроль Бакуго. Если бы не он, они давно были бы в постели, на полу, на подоконнике, на столе за которым пару часов назад Кацуки спокойно закончил домашнюю работу.       — Я тебе не нянька! Быстро шуруй в душ, пока я не запихнул тебя под ледяную воду прямо в одежде. Шмотки чистые не забудь, придурок.       Возиться с половинчатым раздражало, однако он сделал бы это ещё раз. И ещё. И каждый день. Когда Шото ушёл в душ, Кацуки наконец смог присесть и выдохнуть. Сердце отбивало ритм мало совместимый с жизнью, а на щёки выплеснулся тщательно сдерживаемый румянец. Что из того, что наговорил половинчатый было просто пьяным бредом? В голове всплывали образы: закрытые глаза с самыми длинными на свете ресницами, пылающие щеки, томный голос: «Ты мне нравишься, Кацуки».       Бакуго тряхнул головой, чтобы отогнать навязчивое видение. Однако, другое навязчивое видение, от которого так просто избавиться уже не получится, выплыло из душа в одном полотенце. Бакуго забыл как дышать, а когда вспомнил было уже поздно, Шото упал на колени прямо перед ним, нагло заглядывая в глаза. Опасно близко. Вцепиться в мокрые немного перепутанные волосы, притянуть его на себя и хоть на секунду смешать их прерывистое дыхание. Поймать шершавым языком каплю воды, бегущую от уха к ключице. Сексуальное напряжение между этими двумя не разрежет ни один нож. Кажется, нужно вновь тряхнуть головой.       — Где одежда, которую я дал тебе? — Бакуго начинал вспоминать человеческую речь.       — А ты хочешь меня в одежде?       — Я хочу, чтобы ты наконец протрезвел и перестал нести херню!       — Проблема в том, что я выпил? Хорошо, я приду завтра, послезавтра и потом… и скажу тебе то же самое: я схожу с ума от тебя, Кацуки. Я готов смотреть на тебя так же пьяно и без капли алкоголя. Всегда.       Каждое его слово выбивало остатки воздуха из легких, срывало последние предохранители. Бакуго был пьян, Бакуго хотелось ещё. Это, кажется, называют любовью. Зажмуриться как перед прыжком в бездну и прыгнуть. Повалив на пол, шумно стукнув кулаком по паркету, не сдержавшись, отдавшись желанию. Пьянея ещё больше от прикосновений к пышущей жаром все ещё влажной коже, мучая чужие, пахнущие алкоголем губы своими, обкусанными и шершавыми, заставляя делиться воздухом, которого его самого так нагло лишили, хрипеть исступленно:       — Я тоже люблю тебя, пьяная скотина.