И нет в глазах твоих того, что когда-то сводило с ума.

      Дом был пуст, девушки разъехались на перерыв в съёмках по домам, не было шума и извечного гама, лишь тихим треском по темным ночным коридорам отзывалось эхо топящегося камина в кабинете директора. Только эта комната не пустовала, там сидела женщина, с бокалом красного вина и стоящей рядом, немного отпитой, бутылкой. Хоть алкоголь она не любила — не умела топить в нём своего горя, — но попытка, как говорится, не пытка.       Скрипнула входная дверь. Как она вообще может скрипеть, в такой элитной школе? Стук каблуков облетел дом, отозвавшись эхом в самых тихих углах. Неспешно шаги двигались в сторону единственного оживлённого кабинета. Женщина в строгом костюме, удивительно оттеняющем цвет её широко распахнутых синих глаз, насколько это было заметно в полумраке кабинета, вошла в комнату. Мария бросила на неё взгляд, она не увидела ни гримасы злости, ни улыбки радости — как обычно непроницаемо спокойное лицо своего названного директора. Однако, увидев коллегу, оно изменилось. — Ты использовала право вето, — Лаура подошла ближе к сидящей на диване Марии, — Ты хоть понимаешь, что больше у тебя его нет. Нет, и из-за кого? - первое впечатление обманчиво, женщина была зла, и все микровыражения кричали об этом, — Или увидев слёзы этой девчонки, сердце закололо? — женщина нарочито жестко подчеркивала слова. — О чём ты? — блондинка наконец подала голос, — Мне просто стало жалко всех девочек. Я видела, как ты была зла, не позволив остаться ни одной из них. Ни моё мнение, ни мнение Татьяны тебя не интересовало.       И правда, на церемонии выгона, Лаура слишком часто смотрела в сторону своего первого заместителя, следя за её взглядом, скрипя зубами и изнемогая от ревности, в которой она не признается под дулом пистолета. — Не девочек, а девчонку, — директриса не желала сдавать позиции и не хотела отпускать ссору, она не могла освободится от этих эмоций с вечера. — Не сомневайся, она не дойдёт до финала, скоро ты с ней распрощаешься, — каждое слово она произносила с нажимом, показывая своё превосходство.       Хоть Мария мягкий и ранимый человек, но с ней она общаться научилась. По началу это было тяжело, при любой ссоре глаза девушки наполнялись слезами, но сейчас она может общаться с ней на равных, даже научилась побеждать Лауру в спорах. — Не спускай всех собак на меня, — привычный мелодичный голос Маши испарился, уступая место жёсткому тону, — Думаешь, я не вижу, что ты нашла себе новую девку? — Маша, что за выражения? — Лукина подняла брови. — Камер здесь нет, образ могу не держать, — она убрала пустой бокал вместе с бутылкой в шкаф, — И выражаться, как хочу.       Заместитель вздохнула и театрально развернулась. — Ладно, прости, не девку, а «музу» нового сезона, так, вроде, обычно ты их называешь, — она шагнула ближе, продолжив. — Что, молодая кровь взывает? — Не говори глупости — женщина скрестила руки на груди, подсознательно защищаясь от нападок. — Ты прекрасно знаешь, что я смотрю на них лишь как директор модельного агентства, с профессиональной стороны и не более. — Ага, директор, — Третьякова замолкла, на секунду обдумывая, договорить ли фразу. — Директор, готовый трахнуть, оставшись один на один, — она замолчала, сама испугавшись своих слов, ведь прозвучало это очевидно жёстко, с ревностью, вырвавшейся на ружу.       Лукина не ожидала таких слов от Маши, на её лице появилось выражение подходящее по критериям шоку. Вероятнее, это оно и было. — Ты что думаешь, я не вижу, как ты на неё смотришь? — не дав опомниться от шока, Третьякова продолжила. — Этот взгляд я узнала сразу, ведь когда-то ты смотрела так на меня, а сейчас отводишь глаза.  — Ты поэтому делаешь ей так много замечаний?       Женщина не пыталась больше упираться, ведь как бы она не отнекивалась, это была чистая правда. При попадании в поле зрения этой девушки, на глаза падала белая пелена, скрывая яркие пляшущие огоньки, и лишь остатками сознания и голосами извне женщина контролировала себя. — Не равняй всех по себе, — Мария вздохнула, — я не такая мелочная.       Третьякова прошла к дверям, создав дуновение ветра, пробежавшего по волосам директора, и обернулась. — Увидимся завтра, — сказала она это мягким елейным голосом, будто и не было той ссоры и слов, брошенных в порыве злости.       Просто она знала, что в это раз победила она, спасла девушку, как доблестный рыцарь, директору нечего было возразить, и с чувством превосходства она покинула территорию, оставив Лауру в пустом доме, один на один с так и не унявшейся клокочущей злостью.       Две недели спустя.       Всё тот же кабинет, всё тот же бокал, всё та же бутылка красного вина, но на этот раз выпитая до дна. И две женщины, лишь они одни в этом месте изменились за столь непродолжительный срок, что-то надломилось в душе.       Лаура злилась, но в то же время внутренне ликовала, хоть и понимала, что это неправильно. — Я же предупреждала тебя, что она скоро вылетит, — Лукина подошла сзади дивана к сидящей на нём Маше.       Она взяла пальцами подбородок заместителя, неглубоко впившись ногтями, пододвигая девушку ближе к себе, пока расстояние меж глазами не сократилось до нескольких сантиметров. — И незачем так убиваться, — нарочито спокойным голосом говорила женщина, в ее взгляде читалось упоение тем, что она сделала, а она отстояла своё. — Вы на этой неделе покидаете школу леди, — ученица пошла к выходу. — Можете попрощаться с вашей, — нарочная пауза, чтобы услышать замерший вздох, по правую руку, и только после него продолжив, хотя насмешка в её голосе была слишком явной, но никто этого не заметил, кроме той, кому она была адресована, — одноклассницей. — Конечно, куда уж мне, — Маша отшвырнула руку Лауры. — Ты-то всегда доводишь своих протеже до финала. Не сомневаюсь, доведёшь и эту.       Сегодня Мария нарушала правило «одного бокала», хорошего этикета и спокойного тона. Снова взяв в руки бокал, далеко вышедший за пределы первого, она продолжила. — Эта девочка ни в чём не виновата. Зачем? — Она – нет, но зачем вмешалась ты? — Лаура выпрямилась. — Оставила бы её без внимания, и, кто знает, может и в финал бы попала. Или сердцу не прикажешь? — В финале лишь одна победительница, — она ухмыльнулась, — и я почему-то догадываюсь, кто это будет, — Третьякова злобно сверкнула карими глазами. — Ты никогда ничего не уступишь, — хоть и звучало это как комплимент для Лукиной, но не в таком тоне и не из её уст. — Ни место, ни её, — пауза, — ни меня. — Маша, — получив моральную разрядку из-за скопившегося неудовлетворения за несколько недель, она успокоилась, даже начала чувствовать вину, но теперь была готова разговаривать спокойно и взвешенно. — Ты же знаешь, я люблю тебя. Но я не в силах изменить свой характер. — То есть директор целого учебного заведения, меняющего жизнь девушек, переворачивая их жизни с ног на голову, сама не в силах изменится? Забавно, — пьяная ухмылка Марии, и неспособность нормально выговаривать фразы начали умилять директора. — Может быть вам, Лаура Альбертовна, пора в отставку? — А может быть, тебе пора в кровать? — женщина села на диван, положив локоть на спинку мебели. — Мы поговорим, когда ты будешь трезва. — Нет, — Маша резко стала серьезна, — я не скажу тебе этого без алкоголя. — Она сделала паузу, — я думала, о том, чтобы уйти. — Куда ты хочешь уйти? — Лукина не поняла девушку. — Из проекта? — От тебя, — блондинка заглянула в глаза женщины напротив и впервые увидела там разочарование. — Но я не смогла, — она снова отвела взгляд. — К ней? — упавшим голосом спросила Лаура.       Тишина висела в воздухе, сгущаясь с каждой секундой, стекая по стенам, поглощая, кажется даже свет. Тишина могла значить лишь один ответ. — Поверить не могу, — хриплый сорванный голос, отведённый полный страдания взгляд, — променять года на неделю переглядок. — Но я здесь, — Маша взяла руку Лауры, — видишь. Это было минутное наваждение, но я не могла не сказать тебе.       Слеза скатилась по щеке первого заместителя и капнула на запястье директора. — Просто в один момент мне так надоело, — она замолчала, думая, говорить или нет, но раз сегодня день откровений продолжила. — Это снова началось, всё по кругу, заново. Из раза в раз, из года в год, всё повторяется, и повторится. — Но, ты же знаешь, — уж если откровенно, то отпираться смысла нет, — она не первая, — вздох, — не последняя, — женщина привлекла блондинку к себе, крепко обняв. — Но ты — единственная на всём белом свете, к кому мои чувства не угаснут никогда, — прошептав это ей на ухо, она почувствовала, как ей на плечо капают слёзы. — Я знаю, — Маша немного отстранилась от Лауры, снова посмотрев в её глаза, в которых тоже плескались слёзы, — но простить измену очень сложно. — О чём ты? — женщина удивилась, — Я бы никогда не поступила так.       Мария отстранилась, серьёзна, как никогда, и полным боли голосом сказала. — Физически может быть, и нет, — она стёрла высохшие слезы, — но морально, ты совершила это не единожды.       И снова звенящая тишина. Не подобрать красивые слова извинения, да и незачем, они не помогут. Вот так мы меняемся ролями, не успевая понять, кто тиран, а кто жертва, гоняя друг друга по кругу боли, лишь иногда останавливаясь, насладившись, казалось бы, совсем невесомым моментом, ради которого снова совершаем забег на второй, третий и сотый круги. Но вот снова, вместо того, чтобы ты хотела услышать она говорит лишь: — Я сделаю тебе кофе, — и снова уходит.