Кошмары

Огонь пляшет в уродливом, припадочном танце, освещает такие же уродливые фигуры внизу, чёрные и красные от всполохов, — Дофламинго не должен их видеть из-за повязки, но видит. Ненависть тоже черна и красна, от неё кипит воздух, она коптит голые ступни, одежду, слизистые и лёгкие. Мышцы горят и немеют от напряжения: висеть копчёным куском мяса над прилавком и орать от обиды, страха и боли — омерзительно. Умирать от жажды. Задыхаться от унижения и бессилия. Тонуть в едкой, как дым, волне праведного гнева, заполняющего голову и внутренности, пока темнота внутри не станет больше и сильнее той, что снаружи, и не вырвется на свободу. Но как же всё равно страшно и хочется пить! — Почему вы не преклоняете колени?! Что за неуважение?! Кто-нибудь, дайте мне пистолет! — Они ведь семья тенрюбито, верно?! — Бывших! Теперь, даже если мы их убьём, дозорные палец о палец не ударят. — Давайте переломаем им все кости молотом! Или всадим в них тысячу стрел! — Тебе нужна сила, чтобы отомстить? — Братик, пожалуйста, остановись! Братик! — Дофламинго, Росинант… Простите, что у вас был такой плохой отец. — Там ребёнок с чьей-то головой! Это сын Хоминга! — Убейте Дофламинго! Его нельзя оставлять в живых! — Воинский номер 01746. Коммандер Морского Дозора Росинант… Дофламинго силится дышать, но вокруг темно, темнота давит на глаза, полнится звуками неровного дыхания. А ещё что-то держит, крепко, крепче нитей, и на секунду тьма разевает пасть и пожирает его. Только воздух вокруг и кровать под ним трясутся от Королевской воли. — Твою ж, — хрипит он. Горло саднит: видимо, орал, не слыша себя. Дофламинго морщится. Размытый в темноте силуэт склонившегося над ним монстра заслоняет весь мир. Тьма вновь разевает пасть: отец, мама умерла, потому что мы жили в таком грязном месте... тебе нужна сила... воинский номер 01746, коммандер Морского Дозора... я тоже — Ди… — Тихо, это я, Доффи. Глаза напротив горят жёлтой холодной злостью, а руки сжимают Дофламинго запястья. — Ло, пусти. Ну же! — Дофламинго не может расслабиться в этом живом капкане. Он почти вырвался из кошмара, но не из постыдной слабости. Адреналин кипит в крови, выворачивает суставы и жилы, скалит зубы. Жаждет всего и сразу. А ещё Дофламинго отчаянно хочет пить. Ло склоняется ниже, игнорируя приказ. Игнорируя тонкий, тревожный звон нитей в воздухе. Из носа Ло капает кровь, чёрная в сумраке. — Я держу тебя, а не удерживаю. Ты едва не разнёс всё крыло. Хрен с ним, дворцом, хрен со мной — я могу защититься и залечить раны. Ты. Ты можешь держать себя? Дофламинго прикрывает глаза и медленно выдыхает. Щенок обнаглевший. Стискивает кулаки. Держит он меня! Держит. Контроль — это власть. Медленно разжать пальцы, один за другим. Расслабиться под чужим весом и чуткой хваткой. Это не враг. Даже нити — казалось бы, всего лишь инструмент, бездумное оружие, неотделимая часть Дофламинго, и те узнали Ло и не пытаются убить или покалечить. Хлещут, танцуют вокруг худой вороной фигуры, как духи вокруг шамана. Злые, взволнованные, недовольные, алчущие. Опасные и покорные. — Хорошо. Вижу, начал соображать, — Ло кивает, слегка отстраняется, собранный и серьёзный, как на врачебном осмотре. Ло, его «Хирург Смерти». Говорят, смерть — это покой. Хирург тот же врач, удаляет лишнее, помогает излечиться, но Дофламинго никогда не рассматривал себя как… ущербного. Он недовольно кривит рот, стряхивает руки и растирает запястья: хватка у Ло железная и без Воли Вооружения, синяки к утру будут шикарные. Хмуро осматривается в поисках бутылки вина. Ло сидит у него в ногах неподвижно и прямо, его замерший тяжёлый взгляд давит. На губах и подбородке подсохшая кровь, и он, молчаливый и угрюмый, до дрожи напоминает Росинанта. — Когда-нибудь я найду лекарство от твоих кошмаров. Может быть, вырежу кусочек в нужном участке мозга, — Ло касается своего виска, и это вновь десятилетний мальчишка, обвешанный гранатами и в пятнах неизлечимой болезни, что обивал порог Спайдер Майлс много лет назад. Злобный одичавший волчонок. Ло ухмыляется — взросло и неприятно, стирая сходство. Но Дофламинго всё равно видит тени кошмаров за его плечом. Горящий в агонии Флеванс, тележку с трупами, кровь на снегу… Высокую фигуру в перьевой шубе. — А почему себе ещё ничего не отрезал? — фыркает Дофламинго и откидывается на подушки, облизывает пересохшие губы, шевелит пальцами. Где-то под раскиданными вещами и подушками прячется вожделенная бутылка. Немного не по себе от знания, что от тебя могут отрезать что-то поважнее руки или языка. То, что сделало таким, каков есть. Привело на своё место, собрало вокруг Семью. Важные поступки, решения, чувства… Несколько нитей обрываются, и Дофламинго не сразу понимает, что же произошло. — Такого удовольствия я тебе не доставлю. Ло перехватывает бутылку своим Пространством, и в руке Дофламинго — глиняная ваза с цветами, а он готов выпить даже подтухшую на жаре, мутную воду. Там, на стене, он мечтал о глотке чего угодно, хоть помоев, хоть кошачьей мочи. Ваза разлетается на куски, кровь на пальцах слаще любого вина. Затылок стискивает прохладная, притупляющая лихорадочные мысли ладонь, разворачивает Дофламинго лицом к Ло, и ко рту прижимаются узкие, солоноватые, с острым свежим привкусом вина губы — и Дофламинго сначала давится, проливая, но быстро входит во вкус и позволяет себя напоить. Дофламинго пьёт долго, просит ещё и ещё, обводит линии татуировки на влажной, гибкой спине, и знает, почему Ло не подчистит память ни себе, ни ему. Если Дофламинго забудет, всё станет бессмысленно. Если забудет Ло… он не забудет. Они слишком похожи. Свобода от прошлого — это не для них. На Дресс Розе, в его стране, его королевстве, никто не должен страдать, голодать или бояться чего-либо. Дофламинго заботится о своём народе: убирает тех, кто наводит смуту, защищает и развлекает жителей — и готовится к войне, которая уничтожит мир. Мир, в котором нельзя оступаться, иначе свои же предадут забвению, где люди — безумное стадо, готовое закидать камнями неповинных детей, где брат вынужден убивать брата, а Мировое Правительство прячет свою жадность и грехи за геноцидом. Пустая бутылка дребезжит по полу, Ло тянет Дофламинго на подушки, молча и ласково-властно, как врач, укладывающий больного в кровать. «Тебе надо выспаться, завтра карнавал, король должен объявить открытие. Доффи… ты хотел потанцевать, помнишь?» «Помню. С тобой». В конце концов, во всём мире останутся только два «монстра». Он и Ло. И они будут держать друг друга — пока один из них не расцепит руки. Есть кошмары, которые нельзя прекратить. Иначе всё потеряет смысл. Есть кошмары, которые обрывать и не хочется.