Потухший огонёк

В канун Нового года я вышел на прогулку. Чем ещё заняться одинокому волку в столь ожидаемый многими праздник? Два варианта… Объедаться оливье под речь президента или найти ещё одну страдающую жертву праздника.

Я, неторопясь, проходил по запорошённым новым белоснежным снегом тропинкам. Метель намела огромные сугробы, было ощущение, что один из них находится у меня в капюшоне. На одиноких улочках ни единой души, как и ожидалось. Сейчас самое время провести с близкими. А что делать если у тебя их нет? Когда-то счастливый ребёнок в золотых подгузниках, а сейчас пустое место, никому не нужный сирота. Сколько раз хотелось остаться лежать в манящем снегу до потери пульса, в прямом смысле. Я находил силы, всегда находил их, потому что жизнь одна и я лишь потеряю единственную попытку на счастье. Слишком я молод, чтобы так позорно умереть, оставив после себя короткий отрывок из местных новостей. Ради этого стоит жить? Мы словно в режиме «хардкор» у нас одна попытка на то, чтобы сделать что-то важное за всю свою никчёмную жизнь. Может, подарить счастье одному или изобрести что-то, что осчастливит многих. Жизнь бесценна, её нужно трепетно хранить и искать любые пути отступления в благополучие. Жить и смотреть лишь в небеса, взлетая всё выше, выше к облакам, ища свою судьбу, ища свою дорогу с белыми и чёрными полосами. Снег красиво блестел и переливался в свете фонарей и гирлянд, что оплетали мостовые колонны, выстраивая причудливые узоры. Одинокая фигура сидела на краю моста, свесив ноги. Пепельные волосы покрылись белой снежной коркой, чёрная лёгенькая курточка была распахнула, и ветра терзали тело мальчишки. Серая толстовка взлетала, уходила в бок и возвращалась на место, оставляя болезненные пятна. Челка, с заледенелыми прядями, падала на глаза и била его по аккуратному лицу, он не обращал внимания, сидел неподвижно, смотря в даль. Словно каменное изваяние, которое одели в людские тряпки и забыли здесь. Заметив его, я поблагодарил все небесные силы за то, что нашёл хоть кого-то на столь пустынных городских улочках. И не спеша подошёл сзади, слегка скрипя свежим снегом. Парень даже не шелохнулся. Будто он уже врос в ландшафт и стал ещё одним неприметным сугробом. — Здравствуй, Егор. Что ты здесь делаешь? — спокойный баритон потёк из уст, наконец пацан обернулся. — Здравствуй, Эдуард. А тебе ли нет дела? — абсолютно каменное лицо не выражало ничего. Маска абсолютной безразличности, поражает сердце, оставляя тонкую ледяную корку. Был он словно не живым. Бездвижная кукла, которую дёргают за ниточки личная сотня жестоких дьяволов. Жива лишь оболочка, мёртвая душа куда страшнее. Будто так и задумывалось. Мёртвенный цвет лица и синие губы дополняли образ среднестатистического офисного работника. Живой мертвец, как обычно в наше время, жизнь погружена в наинтереснейший оксюморон. — Может и есть? Мой однокурсник сейчас сидит на краю моста и скоро умрёт от переохлаждения. Как можно пройти мимо такой интересной картины? — Что такого в том, что я могу умереть? — его глубокие серебристые глаза как всегда смотрели прямо в душу, словно рентген, видели всё. Ничего не скрыть от этих металлических не живых глаз. — Например, ты пополнишь годовую таблицу умерших? А если правда многим будет грустно от твоей смерти. Например мне, потерять такой редкий экземпляр гения. Не в моей компетенции. Зачем же тогда ректоры с тобой спорили по пол пары? — Может только ты и будешь грустить. Больше некому. Мерзкое предчувствие, того, что остальные придут потанцевать на могиле. Именно из-за ректоров. — Он отвернул голову обратно к реке. — Тебе настолько не хочется жить? Ты ещё очень молод, столько может измениться в следующем году. Который, между прочем, уже через пару часов. — Я присел рядом с ним, на холодный заснеженный бетон. Взяв его за острый подбородок и повернув его голову. Выразительно посмотрев ему в глаза. — Во первых, что ты творишь. А так… Нет. Хочется. Но я ни что и никто. Мою жизнь уже ничего ни спасёт, даже спасательный круг. Не придёт добрый Дедушка Мороз и не заберёт меня в трудолюбивые эльфы. Думаю, только смерть может прийти за мной, дабы, помочь быстрее сгинуть, например задушит. Да и ради кого мне жить, ради себя жить мне не удаётся. Зачем жить в одиночестве и грезить о любви или хотя бы счастье. — Глубоко выдохнул, — Лучше бы ты меня нашёл уже уплывавшим по течению. — Это смешно. Считай меня новогодним чудом. — Я всплеснул руками. А моя улыбка говорила о том, что тридцать два ещё не предел. — Что же ты за чудо такое никудышное. Ужасно похож на человеческое существо. — Егор посмотрел на меня своим фирменным взглядом и протянул костлявую руку к моему капюшону. — Я отменная хуманизация. А это реквизит, не трожь. — Я словил руку парня, ледяную, словно схватил сосульку и посыпал его «реквизитом». — Очень смешно. Ты мне помогаешь умереть поскорее? Сам, вроде, на помощь приходил? — Ну, почему же? — Я стянул с себя тёплый вязаный шарф и намотал на его шею. Нахально накинув руку ему на плечи. — А если так? — Опять же, меня раздражает твоя близость и вседозволенность. И тебе не жалко шарф? Он ведь скоро будет плыть по течению вместе с моим бренным телом. — На этом моменте он отряхнул пепельные волосы и заинтересованно оглядел реку до горизонта. — Как ты пессимистичен… А если я тебя отговорю? — я активно игнорировал его едкие замечания в мою сторону. — А ты как самоуверен. Пока незаметно, что у тебя это выходит. И зачем тебе это? Я лишь бесполезная пыль. Её стоит лишь смахнуть и забыть. — Ты слишком самокритичен. Я не хочу убираться. Наоборот, поставил бы под рамочку столь прекрасный экземпляр и проводил бы изощрённые опыты. — Обворожительно улыбнувшись я дёрнул его за плечо. — Мне уже не нравятся слова про опыты. При всём при этом, я не стою и ворованного гроша. Я не заслужил и доброго взгляда в свою сторону, что я ужасного свершил, что удостоился, столь, ярого внимания, что меня пренепременно вводит в недоумение? — Егор блеснул глазами и втянул тонкую шею. — Меня лишь гонять холодным ветрам, и терзать рыбам в пруду. — Почему? Совесть не настолько жестока, чтобы убивать хороших людей. И что мне остаётся сделать, чтобы привлечь твоё внимание? — Я приподнял брови в недоумении, позже, поднял взгляд к небу, что разливалось роем светлячков желтоватого цвета, манило и гипнотизировало, заставляя выстраивать причудливые картинки больному воображению. — Не смеши. Что я могу тебе дать, плохого или хорошего? А есть ли что хорошее? Я одинок, моя единственная сестра умерла от рака. Моих родителей я даже не помню, лишь полыхающий, съедающий здание огонь, обуглившиеся детали и белый пепел, что разлетался по ветру вместе с тёмными густыми облаками дыма. Я работаю в ночную смену, чтобы оплачивать жильё, мне категорически не хватает времени на обучение, есть нечего, с зарплаты остаются гроши. Одежда вся протёрлась и выцвела, кроссовки износились до дыр. Меня ежедневно обливают помоями в университете. Огонёк потух, лишь пепел разлетелся по ветру. — Закончив своё повествование, он так же отвёл взгляд он чернеющего неба и сверкнул холодным грустным взглядом опустившимся в землю. Поджав тонкие губы. — Знаешь, минутка откровенности. Моя жизнь тоже не такая хорошая и простая. Я когда-то был сыном богатого папика, юным мажором, позволял себе дорогую одежду, брендовые вещи, занебесных денег, развлечения… Но это было лишь до моего пятнадцатилетия. В день моего ужасного Дня Рождения. Сумерки, невидно не зги. А отцу надоумило съездить на дачу. У богатых тоже есть дачи, правда немного другого вида. Это не сад-огород, а огромный коттедж с бассейном. Проклинаю это место до сих пор. Я его не продал, оно до сих пор стоит, скорее всего его уже забрало государство. Оно стояло, а налоги не платились… Хотя обиду я должен держать на безответственного отца, что так невнимательно вёл автомобиль, ещё и выпил лошадиную дозу… Ха-ха. Мы выехали на встречку, белый свет фуры, скрип тормозов, резкий разворот, машину разделило на две части. Фура больше задела переднюю часть, а та, где был я отлетела в деревья. Я то особых повреждений не получил, до меня лишь долетели осколки и в голень врезался кусок металла, это пустяки, по сравнению с родителями. Водитель фуры остановился и засуетился вокруг родителей в молчаливом испуге. Шокированное лицо застряло у меня в голове, каждый миллиметр хранится в памяти, он подбежал ко мне и вызвал скорую, полицию. Как положено, невозможную тучу государственных служащих, и до журналистов как-то добралась эта ситуация. А пока я сидел и ждал превознемогая рвущую меня на тысячи таких же осколков, боль, смотрел на капот, и меня душило чувство несправедливости, грусти, ярости. Я был обижен на всё! Даже на себя. Мне было противно оставаться живым, я смотрел на блеск стекла и думал, почему остался жив. *** Смотря в эти безжизненные глаза я вспомнил как всё начиналось. Невзрачно, как во всех среднестатистических драмах. Или ещё каком-нибудь второсортном кино. Обычный университет, обычные первокурсники, но не обычный он. Не привлекающий внимания пацан, лишь его огненно-рыжие волосы, что спускались ему до плеч, заставляли заметить его. И эти глаза, холодные серые глаза, смотрели в душу. От этого испепеляющего взгляда спасала только его чёлка, что так уместно доходила ему до кончика носа и постоянно падала на лицо. Он даже не старался её убрать или отстричь, даже не собирал волосы в хвост, может, собирал ободком. Очень худой, но такой красивый. Острый подбородок, яркие скулы, маленький прямой нос, большие выразительные глаза с пустым взглядом и толстые резко очерченные брови придавали глазам особую выразительность. По тому, что на нём всегда было надето, я могу предположить, что он обожает тёмные толстовки и узкие джинсы. Привлекала его некая агрессивность. Нет, он никогда не был участником сплетен, я даже никогда его не видел в компании людей. Он всегда забивался где-то в углу на предпоследнем ряду и внимательно наблюдал за всем, я только мог предполагать, сколько мыслей роится у него в голове в данную секунду. Он чёртов гений. Постоянно спорит с ректорами. И всегда прав, учителя его показательно любят и скрыто ненавидят, за то, что он может их, без терзаний совести, опозорить перед учениками. Никогда преподаватели не могли переспорить его, от чего создавалось полное впечатление умника, в учёбе он строг и не терпит ошибок. Студенты дивятся его напора, а учителя восхищаются. Я же тихо сижу на задах и наблюдаю, как там, где ступит Егор, везде будет порядок. Ему дарованы удивительные качества справедливости и рассудительности. На лекциях он выглядит скучающим и тем не менее усердно записывает лекцию, спрятавшись за своими волосами, непременно бегая глазами по всему потоку. Однажды. Не так давно, он впервые не пришёл. Самые оперативные пустили слух, что он на похоронах, что его сестра умерла от рака лёгких. Весь день, просидев, как на иголках, я еле смог дождаться нового дня. На этот раз Огонёк пришёл, но он превратился в пепел, сначала я даже не поверил. Раньше, ярко-рыжие волосы, стали пепельными. Серые невзрачные волосы перестали приковывать внимания, остались лишь глаза, в которых потух один тлеющий огонёк. *** — Не считаешь это весьма ироничным? Меня забавляет твой подход к ситуации, в которой есть два выхода, либо мы вместе отдаёмся в обьятья леденящей жидкости, что разливается прямо у нас по ногами. Либо, я один… — он приподнял брови, я впервые увидел, как он слегка улыбнулся, выжидая моего ответа. — Я, пожалуй, не соглашусь. Думаю, есть ещё один выход. Во первых, ты замёрз. Это факт, твои зубы отбивают восхитительную чечётку, но это не очень подходящая для неё локация, а сам ты похож на заледеневшего мертвеца. Я уверен на шестьдесят три процента, что ты заболеешь и отморозишь себе то место, на котором сидишь. — Я застегнул его влажную, от снега, куртку, которая словно была легенькой кофточкой. Тонкая холодная, никак не согревающая. — Да, замёрз. И что? Я всё равно хотел уйти из этого тленного мира, пока не встретил тебя. — Он откинулся назад, показывая всю свою беспечность и полную отрешённость, — А точнее, ты пристал ко мне. И как ты меня можешь отговорить? Пока я не слышал весомых аргументов. Даже твоё своеобразное признание в заинтересованности. — Я усмехнулся и растянул милую улыбку. — Может быть, так? — Я притянул его ближе к себе, подтолкнув за плечо, между лицами оставались жалкие сантиметры, а мгновение, словно длилось пару секунд. Егор обжёг меня горячим воздухом, застыв в замешательстве, я затянул его в нежный, невинный, неглубокий поцелуй. Холодные, обветренные, податливые губы, что были настолько желанны, не сопротивлялись. Они даже отвечали, коротко, с опаской. Я прижал его ближе, чтобы было теплее и разорвал столь невинный, но прекрасный поцелуй. — Помогает? — Думаю, в каком-то смысле. Только у меня один вопрос… На кой-чёрт я тебе нужен? — Глаза заблестели по новому, лицо стало более расслабленным, а пацан обмяк, пригревшись около меня. — А ещё я понял, здесь ужасно холодно. Думаю, ты привёл достаточно весомый, но не объяснённый аргумент. — Есть смысл что-то объяснять? Думаю, это твой природный магнетизм. — Ладно, хорошо. Я бы ещё об этом обговорил, но сначала нужно отсюда уйти, в более благоприятное для разговора место. — У меня вопрос… Куда? — А куда мы можем уйти в новогоднюю ночь за тридцать минут до праздника? — я прищурился и опасливо сказал. — Идём ко мне… Я же не просто так сделал оливье? — Егор улыбнулся и кивнул. — Отличная идея, только твоя рука преграждает мне безопасный путь отхода. — Хм… Может быть, стоит сделать во-от… Так? — Я скинул руку и быстро поднялся. Егор быстро встал, и я наскоро схватил его за руку. Словно боялся, что он сейчас развернётся и прыгнет. — Неплохо. Мне нравится. — Егор засунул другую руку глубоко в карман, подозрительно взглянул на свою вторую скрепленную в замке из пальцев, и втянул шею так, что шарф закрывал нос. — Пошли. Я, если что, дороги не знаю и очень надеюсь, что ты меня не изнасилуешь в первой подворотне. Это, между прочим, сто тридцать первая статья. Не очень-то перспективно, не правда ли?! — Откуда мы столько знаем? — я саркастично кинул и шутливо улыбнулся. — Между прочим, вместе с тобой учусь на юридическом. — Егор не стал со мной шутки шутить. Лишь кинул тяжёлый взгляд и упёр в тротуар. С озадаченным лицом наблюдая передвижение плиток. — Гений, не обижайся, не зачем со мной зажиматься в угол. Ты и так слишком сжат, тебя лишком долго зажимали под пресом издевательств. — С этими словами я обнял его за плечи, ускорив шаг. До квартиры мы дошли целыми. Ни один коварный лёд не смог нас уронить, а метель не смогла достучаться до нас, разбиваясь о спины. Моя квартира не была богатой и выразительной. Обычная холостяцкая однушка, только идеально чистая. Я снял куртку и повесил в шкаф, обучённый манерам, я забрал и куртку Егора, оставив в том же шкафу. — Итак… Тебе нужно переодеться. У тебя одежда вся мокрая. И не спорь. Ещё было бы не плохо принять горячий душ, но, думаю, это потом… Идём, что-нибудь найдём тебе. — Я, тяжело шагая, зашёл в свою спальню и открыл небольшой шкаф-купе. Телосложение у нас было примерно одинаковое, только его тело было сильнее, гораздо накачаннее. Нашлась старая рыжая толстовка и серые джинсы. На нём отлично смотрелись мои вещи. Джинсы соблазнительно обтягивали тонкие, длинные ноги, а толстовка горела адским пламенем, как раньше его волосы. — Кстати. У меня для тебя подарок. Хотел его тебе подарить ещё в университете, но тебя, к сожалению, не было в последний день. — Я достал маленькую прямоугольную коробочку и направился в кухню. — Спасибо, Эд. Неожиданно. Я заболел. Кстати, уже без пяти. — Егор подбежал сзади и смущённо приобнял за талию. — Надеюсь, я не нарушаю ваше личное пространство. Думаю, пора включать телевизор и слушать бой курантов. — Думаю, ты прав. Шампанского нет… Но, думаю, и чай сойдёт. Из новогодних блюд у нас оливье… Всё-таки подготовился. — Я обворожительно улыбнулся, а он поцеловал меня в щёку. — И, всё-таки, ты новогоднее чудо. Надеюсь, не будет, как в сказке про Золушку. И ты не растворишься в следующем году — Егор переместился на стул и начал распаковывать подарок. — Что же может здесь быть… Например, ручка или ключи от склада с ручками. — Очень хотелось, но нет. Не получилось. — Я щёлкнул кнопку включения телевизора и заварил чай. — Это… Краска для волос… Рыжая? — Он смотрел на меня и поражался моей креативности. — Ага… Не нравится мне твой погасший костёр на голове. Огонёк был лучше. Да, и прозвище круче — «Огонёк». Не правда ли? — Весьма загадочно. Мне нравится. — Речь президента прошла мимо ушей, внезапно для нас, пробили куранты, взгляд устремился к сверкающему телевизору, что так любезно нам подсказал о празднике. — Загадывай желание! Я поднял расписную кружку и Огонёк, в раздумье, тоже. Быстро поднял взгляд, чокаясь. Мы отхлебнули. Не многочисленные блюда появились на больших беленьких блестящих тарелках. Ели мы молча, не решаясь заговорить. Под ежегодный «Голубой огонёк», что у всех сидел в печёнке. Так и сидели, пока еда не закончилась. — Что теперь? — Огонёк подал голос первый. — А теперь под горячие струи. — Жестикулируя руками, я указал на нужную дверь. — А если не хочу? — Он сдвинул брови и сложил руки на груди. — Ничего. Я заставлю! — В подтверждение своих слов, я подошёл к нему и подал руку. — Вставай. — Тяжело вздохнув, он схватил меня за руку и притянул к себе на колени, обхватив талию. –То-олько если с тобой. — Он томно прошептал мне на ухо закусив мочку. — Ты во мне настольно нуждаешься, после никудышного признания? — Я расслабленно лепетал наслаждаясь моментом. — А если так? — Он чмокнул меня в затылок и поднял на ноги. — Уговорил. — Ведь как можно отказать человеку, что просто так обнимает тебя. *** Эдди мне приглянулся сразу же. Может, потому что он постоянно наблюдал за мной и не скрывал свой интерес. Никогда не участвовал в моём осмеянии. Красивый худой парень, что постоянно сидел на задах, но был очень умён. Оптимистичный, бодрый человек, что постоянно улыбался и меня задевали его ямочки на щеках. Недлинные, всклокоченные пшеничные волосы, выбритые на висках. Добрые большие карие глаза, красивый прямой, чуть приподнятый нос и ромбическое лицо. Всегда джинсы и рубашка. Энергичный, выделяющийся, активно помогающий, но одинокий. *** Я взял какую-то старую одежду, чтобы и мне переодеться. Егор, не очень стесняясь стянул с себя толстовку, оголяя рельефный торс, каким не могу похвастаться я. Скинув рубашку, я обнаружил заинтересованный взгляд и улыбку. Джинсы тоже без проблем отправились в кучу. Я опасливо посматривал на Огонька, что прямо в боксёрах зашёл в кабинку вынув уже от туда закрывающий стеснение объект. — Вдруг стесняться будешь? — я резко посмотрел на довольное лицо и снял боксёры, продефилировав туда же. Оттуда уже доносился звук падающих капель, что звонко разбивались о дно, и, блестя и переливаясь, стекали по мгновенно запотевшему стеклу. Тёплая волна окатила меня, пробуждая неестественную слабость, приятно расслабляя уставшие мышцы. Меня обхватили такие же мокрые руки, мягко прижимая к себе, я почувствовал жар, адский жар, тело полыхало, прикосновения обжигали, тело двигалось против воли, стараясь быть ближе, даже когда ближе некуда. Мягкие, шершавые, тёплые губы прикоснулись к моим, забирая в плен мою нижнюю губу, нежно проводя языком. Переходя в более трепетный, развязанный поцелуй. Его язык легко проскользнул сквозь приоткрытый рот, проводя по ребристой поверхности зубов, переходя к нёбу и сплетая свой язык с моим, обживаясь в моём рту. Влажный, но такой невинный, это словно сказка, в которой не бывает страсно и развязанно. Трепетные прикосновения его длинных пальцев, спёрли у меня дыхание, лёгкие горели от недостатка воздуха, обжигая ещё больше, я словно полыхал в костре. Костре сладкой страсти, охваченный желанием вдохнуть я разорвал долгий поцелуй. Похотливо улыбнувшись, Егор уже целовал мои скулы, ключицу, плечи… Проводя дорожки из легких поцелуев, волнующих воображение. И вновь его губы находят мою шею и довольно болезненно втягивают тонкую кожу чуть прикусывая, оставляя засос, приятно зализывая. — Заявляю права на данного красавчика. — Он бархатисто шептал, прикусывая мочку уха и вновь возвращаясь к губам. Хоть не только я уже терся промежностью о его бедро, он продолжал меня испытывать. Жадно воруя страстные поцелуи, в моменты которых подкашивались ноги, а голову кружило в центрифуге. Его руки очерчивали странные узоры, проходя длинными волнами от шеи до бёдер. Считая и пересчитывая рёбра, исследовали плечи, проводя руками через впалый живот, идя по кругу или в невообразимых вариациях последовательностей, периодически мимолётно целуя. Его игра мучила, секунды превращались в минуты сладкой пытки. Когда же он находит своими тонкими, чуть грубыми, цепкими пальцами уже давно набухший горящий от напряжения член, меня пробила волна тока, наслаждение от рук любимого человека возбуждало больше, чем нахождение этих рук. На лбу выступила испарина, что быстро стекла вместе с быстро стремящимися вниз каплями. Егор нежно провёл кончиками пальцев от основания до головки, оставляя горячие дорожки наслаждения. Остановившись около головки, нежно массируя крайнюю плоть. При этом дыхание учащается, сердце выстукивает бешенные ритмы, пытаясь вырваться из грудной клетки. Руки начинают цепляться за ближайшие вещи останавливаясь, то и дело соскальзывая с талии. Пальцы, дразня, проводят к яичкам, и смыкая их у основания, проводит во всю длину, повторяя так несколько раз, нежно целуя меня, затыкая попытки простонать. Когда все же с моих уст срывается первый стон, пальцы начинают уже более уверенно двигаться и доставлять великолепное чувство удовольствия, тело уже готово к разрядке, но яростно желает продлить момент. Снова, не зная куда себя деть, я сцепил руки кольцом на шее Огонька, запустив пальцы в его густую пепельную шевелюру, волнительно перебирая мокрые, некогда рыжие пряди. Тело, уже не в состоянии держаться, готовится к желанной разрядке, становится ещё жарче, с чувством, что температура уже больше сорока градусов. Мышцы напрягаются. Хоть и кажется что они уже на пределе. Тело пробивает приятная мелкая дрожь, низ живота раздаётся сладким спазмом, разливаясь приятной слабостью по всему телу. — Эдди… По твоему лицу видно, что мне удалось вас удовлетворить. Не хотите продолжения банкета? — Уже не способный на слова, я киваю и таю в руках Егора, что нежно хватает меня за плечи, выключая тревожные капли, что сопровождали мучительные ласки. Пересеча границу душа, моё тело снова начало двигаться. Я без колебаний снял банное полотенце с крючка и набросил его на голову Егора, непременно начав высушивать великолепные густые волосы. — До сих пор хочешь умереть? Если что, я могу это устроить… Как тебе смерть от удушья полотенцем? — Ты всегда меня будешь в этом упрекать? Души! — Как возможно не упрекнуть гения?! Вот именно. Никак! — Хмыкнув напоследок, я вырвал быстрый поцелуй в щеку, и обратил внимание на свой ежик, безразлично протирая тонкие иголки. — Эдди, как можно быть таким агрессивно-позитивным?! — Не знаю… Может быть, нужно увидеть родительские трупы, пробитые насквозь металлом и усыпанных осколками? Они так великолепно блестели, словно кровавые звёзды… — Может… Уверен, меня бы вырвало от такого зрелища. — Ха-ха, я даже не думал об этом. Во время разговора мы медленно, но верно приближались к спальне. Я на это обратил внимание лишь когда обнаружил себя лежащим на кровати, а надо мной нависал Огонёк, жадно поблёскивая серебристым взглядом, скользя и осматривая. Возвращая его к припухшим губам. Страсно притягивая меня за талию и затягивает в глубокий поцелуй, одновременно проводя свободной рукой по ребрам, переходя к соску, нежно лаская его, доходя до шеи, он отстраняется и впивается новым болезненным поцелуем, проводя от него длинную дорожку из коротких поцелуев приостанавливаясь у соска, вбирая его в рот, посасывая. Из-под него разносятся мои тихие стоны, в то время я снова перебираю пепельные локоны, чуть ли не вырывая их. Руки бродили по телу вызывая волны приятной мелкой дрожи, продвигаясь к ягодицам, сжимая их, тут же затыкая новым мокрым поцелуем. Через секунду я чувствую смазанный палец у отверстия, мне резко захотелось прекратить. Входящий в меня палец и заткнутый рот не дал мне и шанса. Стенки отозвались острой болью, мгновенно сжимаясь. — Расслабься, так будет проще. — Егор ласково улыбнулся, прислоняясь к моему лбу губами. Нежно начиная массировать стенки. Спустя несколько глубоких вдохов, мне удалось расслабиться, тут же в меня вводят второй палец, вызывая волну новой, не столь сильной боли, отвлекая меня поцелуем. Скоро там оказывается и третий, но я уже этого не сильно замечаю, под ласками желанных сладких губ. Внезапно из меня выходят пальцы, что очень настораживает, а то, что сосёт под ложечкой ещё и нагнетает. — Попробуй расслабиться, то что не будет больно, я утверждать не буду. — Конечно же, не дав мне и слова сказать, в меня резко входит, явно толще чем три пальца, гость. Я вскрикиваю от боли, царапая ему спину. Он останавливается давая мне привыкнуть, отвлекая меня новым поцелуем в мочку уха. — Потерпи, скоро будет приятно. Чем быстрее расслабишься. — Бархатный шепот старался отвлечь меня от боли, но это лишь заставляло сконцентрировать на ней внимание. Началось медленное неуверенное движение, вызывая волны колющей боли смешивающейся с чувством эйфории, от близости дорогого мне человека. С ускорением толчков боль уменьшалась, накатывала, бурлящая, волна удовольствия. Одним резким толчком Егор задел простату, вызывая очередную волну, отдающуюся сладким протяжным стоном, переходящим в более частые и короткие с каждым новым толчком, вызывая растягивающуюся боль внизу живота. Внезапно, с одним резким толчком, внутри разливается горячая жидкость, немного отставая я тоже кончаю, оставляя белое пятно на плоском животе. Огонёк падает рядом со мной, так же тяжело дыша и смотря в потолок. — В чем был смысл душа, снова нужно идти? — Спустя какое-то время спрашивает Егор. — Разжечь пламя? — Я приподнимаюсь на локтях пытаясь присесть, неудачно. Из-за резкой боли, я снова падаю на кровать. Трепещущие воспоминания заставляют откинуть боль, закрывая её неповторимыми картинками секса. Не подавая вида, я невозмутимо встаю и направляюсь в душ, превознемогая боль. — Не мучай себя! — Огонёк подбегает сзади и подхватывает на руки. Заставляя громко ойкнуть. — Опусти. — Я измученно выгибаюсь вниз, не предпринимая ничего. — Угу. Только в ванной. — Преодолев небольшое расстояние, меня оставляют в комнате и удаляются. *** Егор молча уходит в спальню и аккурат заглядывает в шкаф, в поиске новых тряпок для сна. Среди выглаженных рубашечек и пиджачков с брючками, нашлась небольшая кучка домашней одежды. Не зная другого выхода, я, не глядя выбираю вещи и натягиваю на себя растянутую серую футболку и синие боксёры. После недолгого преображения он падает камнем на кровать, прожигает потолок взглядом недоумения. И не понимает, что сейчас произошло. «Искра, буря, секс. Неправильная цепь. Хотя, если подумать, то в двадцать первый век сложно найти другую. Если ещё раз подумать я его лю… Мне он давно нравится, что ограничивать?!» *** После ещё одних банных процедур, мне приходится надеть пижаму и выйти из комнаты, которая пропитана недавними горячими воспоминаниями. Огонька я нахожу лежащим, расправив руки, с красиво рассыпанными волосами и вперившим взгляд в потолок. Не долго думая я ложусь рядом, обняв его. — Егор… — М-м-м-м-м? — Он поворачивает свою голову, встречаясь с моим взглядом глазами. — Я тебя люблю. — Шепчу я, коротко целуя его в кончик носа. — Я тебя тоже. — Егор, расплывается в легкой сонной улыбке. — Спокойной ночи. — Я утыкаюсь ему в плечо, уютно пристроившись для сна. — Спокойной ночи… — Он приобнимает меня свободной рукой. Меня мгновенно уносит волной приятного сна, из-за такого насыщенного дня. *** Я просыпаюсь один в кровати, на месте Егора — остывшая простыня. Донёсшийся съестной запах, говорит мне о его местонахождении. Я немедленно приподнялся, о чём очень сильно пожалел, но всё-таки справился с собой. Решив, сначала умыться, я застаю в ванной коробочку от краски и полу-пустой флакон дорогой бурды. Не задумываясь, я расплываюсь в улыбке и умываюсь. На кухне я вижу любимую рыжую макушку, карпеющую над навороченной плитой. — Доброе утро, Огонёк! — Я резко присаживаюсь на стул и наблюдаю за процессом. — Здравствуй, Эдди. Мне очень интересно, сколько стоило это атомное оружие. — М-м-м-м-м… Секрет фирмы. Впрочем, мне не жалко, только посмотри на результат. — Как загадочно… Ну и ладно… Кушать подано. — На деревянном столе появились тарелки с интересно украшенными панкейками. Я счастлив. А за окном порошит снежок, через хлопья которого пробиваются солнечные лучи, показывающие начала нового года, новой жизни вместе с Огоньком…