Очарованные светом

Первой в солнечной сети запутывается Вегги: она, ненавидящая мужчин всей своей прогнившей душой, смотрит на Чарли, как завороженный огоньком мотылёк. Успокаивается под нежными прикосновениями тонких пальцев к щекам, забывает обо всем при взгляде на принцессу, добродушно и даже как-то смиренно улыбается ей в ответ. Отважная, боевая, даже скорее агрессивная, но такая безнадежно-глупая. Готова схватится за ангельское копье без раздумий, если кто-то посмеет обидеть или угрожать Магне. В аду не существует границ и правил, кроме одного: не убивать. Можно драться, можно раскатывать друг друга в кровавые блины, но ни в коем случае не убивать. Ты должен давать противнику шанс выжить. Вегги, прямая как рельсы, агрессивная как Цербер, Вегги готова же убивать. Ради своего огонька. Мотылёк отчаянно трепещет, бьётся о стеклянную преграду-спасение, не понимая того, что впереди его ожидает лишь сожжение. Первой в пропасть сиганула Вегги. Это вызывает колоссальное недоумение, возможно местами даже непонимание, но следующим оказывается Хаск. Грубый, ограниченный азартом и пойлом, закаленный всевозможным дерьмом как при жизни, так и в Аду. Он говорил, что разучился любить, что разучился вообще чувствовать хоть что-то. Ему противен энтузиазм принцессы, ее нескончаемая энергия и живая мимика. …Но еще больше его раздражает ломанная, как осколки побитого зеркала, улыбка; раздражает пустой, ничего не выражающий взгляд в пустоту, когда принцесса думает, что никто не видит; темные круги под глазами, нелепо и совсем неуклюже прячущиеся за пудрой и без того белоснежной кожи. Поэтому в баре, среди десятка цветных бутылок прячется небольшой пакет молотого кофе, а между стаканов затесалось пару совсем небольших чашек — на случай, если невыспавшаяся Чарли снова выронит ее из рук. Вторым в пропасть падает Хаск. Следом за ним оттаивает Ниффти. Нескладный подросток, едва-едва вышедший из стадии ребенка, не жалующий ни взрослых, ни женщин, ни тем более взрослых женщин. Чарли — взрослая. Чарли, если приглядеться, по-человеческим меркам примерно двадцать два. Только вот «взрослой» она оказывается лишь на вид, а в душе, даже если не копать особо усердно, тот еще ребенок. Ниффти кажется, что она смотрит на того, кто не будет над нею смеяться. Того, кто ее понимает, поддержит и загрузит, лишь бы вырвать из темных мыслей; того, кто ее слышит, а не просто слушает. Чарли — женщина, Чарли до зуда небрежная и невнимательная. Чарли рисует на листочке со списком дел Ниффти радугу, ее маленький портрет и каких-то странных существ, смутно похожих на бабочек. Чарли взрослая, Чарли женщина, но Ниффти доверчиво цепляется за ее ладонь, желая услышать, как поет принцесса. Третьей (по чистой случайности) в пропасть проваливается Ниффти. Энджи присоединяется резко и совсем не понимает, как оказывается в кругу по уши влюбленных в принцессу дурачков. Ведь он совсем недавно беззлобно посмеивался над ними, сидя за кулисами наблюдателем, ненавязчиво подталкивая на несуразные глупости, а тут — бац! — сам оказался на сцене. Прижимающим к себе Магне, находящуюся где-то между облаков и своих расстроенных чувств. На этот раз глупым дурачком чувствовал себя он. И даже отрицал. Недолго. В конце концов, Энджи умел искусно врать и увиливать со всеми, кроме самого себя. Пал он неожиданно, но уверенно шагая вперед. Словно думал, что это лишь иллюзия или он пойдет по воздуху, успешно минуя пропасть. Упс? Аластор — это высокие своды крепости, железные амбарные замки на вратах и бросающиеся в глаза надписи, вроде: «проваливайтеиневозвращайтесь», или: «осторожнозлыеолениахозяинещехуже», а возможно и: «ничегоблятьнетрогать». Аластор построил вокруг себя высокие стены, продержался в стороне дольше, чем кто-либо — до следующей чистки. Но чем выше и больше стен, тем громче они падают. Они жалостно покрываются трещинами, крошатся и падают, а ты не в силах поддержать даже одну из них, не зная, за какую именно хвататься. Чарли — его кривое зеркало. Принцесса с поистине солнечной улыбкой, которая сияет на черных губах в любой ситуации. Что бы ей не сказали, что бы не сделали, что бы не произошло — Чарли улыбается. Улыбка признак превосходства и силы, а Аластору нравятся сильные. Аластор шагает в пропасть с видом словно идет так, как он и планировал. Это просто смехотворно! Если демоны думали, что Люциферу плевать на дочь — они глубоко ошибались. Возможно, он никогда не ступит и ногой в старый дом, который теперь стал Happy Hotel, но присматривать за Чарли он не перестал. Он видит чужими глазами, слышит чужими ушами — и смеется над этими грешниками своими устами. Это выглядело третьесортной комедией от начало и до самого конца. Но Люцифер не удивлен. Чарли — это белая клякса на черном полотне, гребанная путеводная звезда, за которой последуют все. Люцифер смеется, гадая, когда же они заметят пропасть, в которую падают добровольно, желая ухватить кусочек чужого света.