Сломить нельзя сломаться

Дениса жуть как бесит эта смехотворно-пассивная агрессия. Эти мне-похер-под-какую-юбку-ты-заглядываешь-в-этот-раз косые взгляды; я-бы-ради-тебя-на-всё упрёки; оставим-всё-как-есть поступки. Сплошная грёбанная противоречивость. Книга исписанная умудрённым шрифтом, для прочтения которой нужен ёбаный шифр. Или хотя бы немного ума и терпения, чтобы взломать непонятный только на первый взгляд код. Вот только Денису некогда исправлять прикрытые спортивными достижениями единицы в журнале. Он цельный кусок дерьма эмоций, сгусток всего тёмного и надломленного, что только может собой представлять семнадцатилетний подросток, поставивший на спорт всё, не подозревая, насколько шаткой была его позиция. И единственное, на что он способен теперь, это превращать других в эмоции. Срывать маски, играть на слабостях, давить на мозоли, качать адреналин. Дышать спесью искренней злобы и потаённым желанием оказаться на его месте; мечтой хотя бы раз побывать на вершине власти, а не в конце пищевой цепи их школьной экосистемы; и захлёбываться горечью правды того, насколько тошно иногда приходиться лучшим. Давиться одиночеством, которое когда-то называл единением с собой. Потому что вершина слишком мала, чтобы уместить ещё хотя бы одного. Даже если этот кто-то лучший друг детства, а теперь ещё и влюблённый в тебя пацан. Денис превращается в конченного мазохиста в попытках обратить Федю в нужную ему одному эмоцию. Его нужно затравить больше остальных, его нужно игнорировать больше остальных, его нужно вдавливать в шкафчики дольше остальных, его нужно опережать на километры дальше остальных. Сильнее, громче, упрямее. Так, чтобы точно чувствовать рвотный позыв, когда он бросает один из этих своих я-сидел-здесь-дольше-твоего взглядов, и ни за что не убрать ноги с парты, улыбаясь зациклившейся рекламе в телефоне. Снова. Подумать: «Федик». Подумать: «Сзади вид тебе всегда больше нравился». От осознания того, что это он, Дэн, всегда пялился на его зад, приходя вторым, - извечно вторым, сука, - правильно передёргивает отвращением. Если бы он только знал раньше, если бы он понял раньше. Никакая хрень с коленом не стоила бы и копейки Фаркаш, потому что всё встало бы на круги своя уже давным-давно: Федя с постоянными судорогами в запасных, он — на пьедестале. Ещё одном. Их никогда не будет мало. Денису никогда не будет мало; это почти что хобби — добиваться большего, заполнять себя тем, чем богаты другие. Жизнь паразита не так уж и плоха, пока рядом находятся те, кому есть, что предложить. Но в день, когда Федя начинает прятать от него взгляд; когда вместо того, чтобы огрызнуться, выплеснуться эмоцией, закусывает язык и притворяется слепо-глухо-немым, его по-настоящему становится мало. Денис не понимает, когда перестаёт это контролировать. Когда тошнота возникает не из-за того, что Федя смотрит, а потому, что прячет свой гейский взгляд. Когда мышцы крутит не из-за нескольких часов в воде, а из-за удара в дверь, за которой всхлипывал этот придурок, и по дороге домой тремор не оставляет конечность. Когда глубокой ночью набирает номер, забитый под цифру четыре, и полчаса выносит взявшему (взявшему трубку, блять, в три часа ночи!) мозг мерзкими гомофобскими ругательствами, потому что Федя оказался не Лерой, которой он звонил для сладких снов. Конечно, Лере. Кому ещё, как не Лере. Он же никакой не гамадрил. Таких не_гамадрилов ещё поискать нужно из всех не_гамадрил снг. Он бы и тут взял своё золото, он бы своё не упустил. Это Федя его упустил, приходит как-то к мысли Дэн. Ещё в тот день, как появился на свет в качестве папенького сынка. Дэн просто давал ему шанс исправиться, из раза в раз, а тот только и делал, что кусал кормящую руку. Под конец так вообще нагадил своей пидарской любовью. Федик. Как приговор. Его мамаше давно пора было посадить своего лгбт-сыночка за решётку. Закрыть где-нибудь, чтобы нормальных парней не допрашивали за влюблённость к нормальным девчонкам. Но никому и дела нет до Феди, даже когда Дэн рассказывает всю правду. Спасает всем пацанам задницы, а девушкам — ранимые сердца, и всё, что ему достаётся тогда в отместку — отсутствующий вид. Федя почти не шокирован, он возможно даже чувствует лёгкое облегчение. За него сделали то, на что у него была тонка кишка. Но даже это не возвращает его к той кондиции, горячей, манящей Дэна точки до того, как спалился. Как выдал себя на заднике, потянувшись в попытке урвать поцелуй. В тот момент Дэн понял, что дела нет как раз до него. Все срать хотели на то, что он изнемогает от жажды, медленно умирает на своих пьедесталах, убиваемый не чужими, а собственными, неизведанными прежде эмоциями. Лёгкие скуривают сами себя, почти забывая, что такое кислород. Его так мало, что в день, когда Федя поднимает взгляд на какого-то Стаса, Денис срывается вниз с...