Liebe Scherben

У Ани тёмные волосы. Ну, что ж, с этим можно жить, ровно как и с очередной коробкой шоколадных конфет, присланной Тилике. И ещё с миллионом его букетов и миллионом его приглашений на свидания, поступающих несмотря на то, что девушка каждый раз отказывается. Она всячески отшучивается, убегает, в спешке возвращая ему букет, и исчезает с очередным поручением. Тилике — неугомонный, он всё не может понять, что дело не в нём, это всё Ягер, которым Ярцева задыхается, без него не может прожить и дня. С ним всё сложнее, а Тилике Аня про него не может сказать, не хочет разочаровывать что-ли... Аня смотрит на него исподтишка, пока он осуществляет допрос Ивушкина. Клаус всегда улыбается этой самой надменной улыбкой (Ярцева не привыкла так часто сходить с ума), потом переводит взгляд на неё. И смотрит. Пытает своими идеально чистыми голубыми глазами, словно отлично знает, что она думает о нём. Думает о нём слишком часто для простой заключённой, работающей здесь остарбайтершей, чаще чем требуется. Он далеко не ребёнок и всё понимает, и в ответ лишь смеряет её своим взглядом с одним только словом: — Переводи. Аня забывает, что от неё требуется, но опомнившись переводит. Она не может перестать смотреть на него, хотя это строго-настрого запрещено, не может наглядеться. Другие же девушки, если были бы здесь, считали его красивым, несмотря на эти шрамы на правой щеке, ну, а она — она считает его самым лучшим. Умным и талантливым, безбашенным и гениальным. Он — офицер, штандартенфюрер, свободный от всех и вся. И Аня знает, что ему, такому свободному, никогда в неё не влюбиться. Он солдат, которому долг превыше всего, даже чувств девушки. И она плачет. Ну что ж, пока есть и Тилике. У Ани тёмные волосы. Ну, она темно русая, и что?... И чего Тилике пристал? Без разговоров о своей возлюбленной гауптштурмфюрер не может нормально прожить и дня. И губы у неё обычные, и глаза вовсе не такие уж пронзительно карие. Аня не верит, что в них можно тонуть, как в омуте, в котором Тилике плавает уже давно. Она смотрит на него только потому, что он успокаивает, берёт на руки и несёт в её комнатушку, когда Анютка засыпает в его кабинете, сорвавшись в очередной раз. Всё это он воспринимает, как должное. Но разве ж ему объяснишь? И Тилике снова и снова раздражённо кивает, мол да — она явно без ума от тебя, герр Ягер. Почему раздражённо — он сам не знает. Наверное, ревнует к своему начальнику эту темноволосую девчушку. Клаус довольно часто встречается с ней взглядом, но она всегда быстро отворачивается. Теперь. Наверняка она его ненавидит, сколько же нервов он ей потрепал, сколько из-за него она слёз выплакала ночами! Русская! Клаусу и дела-то до неё нет, за ним преспокойно пойдёт любая. Поползёт. Только бы если ему это было нужно. Но, ему не нужна любая. Ему бы её — тихую, скромную, но смелую, храбрую, немного упрямую, с горящим сердцем и большим запасом знаний в кармане. Он её, ну не то чтобы любит, а так, выделяет из других, восхищаясь её потрясающими знаниями немецкого языка. И вроде бы ничего, но не может. Долг превыше чувств, и это губит. Клаусу чертовски жаль — ему это всё не нравится, и то, что она нравится Тилике тоже. Но если уж выбирать, — Клаус знает, что не её. А она всё смотрит, и лишь глаза отводит. Неужели стесняется? Наверное, просто не хочет смотреть на него. Ему бы не влюбиться. Хотя Клаус сам не знает, способен ли на такое чувство, как любовь. Уехав, когда-то на фронт, он позабыл эти чувства и слово. Да и у него в семье не было никогда так заведено. Он не знает значения этого слова. В первую очередь для него всегда стояло отечество, да и солдату не должны быть важны эмоции. А она улыбается так заразительно, что мурашки по коже. Но улыбается Тилике... У Ани тёмные волосы. Глаза же такие пронзительно карие, что хочется продать душу всем дьяволам мира, чтобы смотреть в них. На его взгляд она милая, прям прелесть, лишь только, когда не злится. А сколько у неё талантов? Наверное, много. Не зря же она — лучший переводчик в концлагере, умница, лучше всех наверное училась в школе. И на свидания ей ходить некогда, она же работает, сидит часами в своей комнате, уткнувшись в бумаги и переводит документы. Ну, так Тилике оправдывает её постоянные отказы. Тилике она вообще начала нравиться ещё, когда улыбнулась ему в первый раз. Он помнит, как вчерашний тот день, когда офицер отдал ей свой китель в прохладную погоду, лишь бы та не замёрзла. Именно тогда она и одарила его той самой нежной улыбкой, и именно тогда Тилике понял, что влюбился. С тех пор, он пообещал себе радовать её чаще. Клаус постоянно затыкает его, мол достал уже со своей Аней. А Тилике не может молчать. Клауса это бесит. Он уже не может слышать её имя из его уст. Потому, что это его имя и только его. А Аня гордая, даже не смотрит на него порой, злится. Но он-то всё видит. И когда на очередном допросе, они с Тилике работают, постоянно в его сторону косится. И бывает специально улыбается гауптштурмфюреру, когда Ягер смотрит на неё и тут же уходит (наверняка, чтобы не удержаться и не врезать ему). Ревнует. Всё-таки она в него влюблена, совершенно точно влюблена. И Клаус уверен, что если б он её позвал с собой, она бы обязательно согласилась. Да он бы и сам уехал с ней, хоть на край света. Аня больна уже третий день, практически не выходит из своей комнаты, и Тилике бегает туда каждое свободное время, хотя освобождается только к вечеру. Не выдержав однажды, Ягер залетает в помещение и встречается с встревоженным и бледным лицом Тилике. Офицер и не знал, что он так умеет. Вроде бы Аня быстро поправится, и болезнь ерундовая, а Тилике переживает за неё. И Ярцева следит за ним, провожая краем глаза уходящего из помещения штандартенфюрера. Восхищается его заботой и любовью, задумываясь про себя, что это с Клаусом?! Может, в нём и вправду осталось что-то человеческое?!... Что за глупая шутка. — Аня, — вот и как объяснишь ей, такой красивой: с косичками и блестящими глазами, что она должна лежать в постели, а не бегать по сырым подвалам и камерам в качестве перевода? А она стоит, смотрит, терпеливо выжидая его слов. Что ж, Клаусу не привыкать быть мудаком. А у неё лицо такое, что сейчас заплачет. И зачем она вообще посмотрела, когда-то в эти глаза? Он первый выловил её после допроса и выпалил резко это дурацкое «Быстро в кровать!» И, что ей было отвечать? Клаус же никак не мог придумать, как объяснить ей, что он бы пошёл хоть на край света за ней. Она бы не пошла с немцем, точно бы не пошла. Аня убегает, хоть и поражается его словам. Что ж, он заслужил. Ягер хватается за голову, прислоняясь к холодной стене. Он любит её, чёрт возьми, любит Анну Ярцеву с глубокими карими глазами и заплетенными косичками. Тилике приходит к ней, и она счастлива. И к чёрту, что она какая-то не такая: смеётся неестественно, постоянно оглядывается на кого-то. Сказав, что всё нормально, Тилике соглашается и ведёт её в кафе, чтобы выпить вкусного латте. Узнав об этом, Клаус идёт за ними. Ягер думает, что он тоже мог бы влюбиться, поэтому садится за столик рядом с симпатичной девушкой, пытаясь хоть как-то отвлечься от надоедливой Ярцевой. Не выходит. Аня плачет в своей комнатушке ещё целую неделю и не может говорить с Клаусом Ягером, всячески пытаясь избегать с ним встреч, донося бумаги до него лишь только через кого-то. На следующих выходных Тилике предлагает ей прогуляться в город. Узнав об этом, Клаус до боли сжимает пальцы на бокале с коньяком, и он разлетается на осколки, оставляя на коже мужчины раны. Он же не бежит их промывать, а лишь мечтает, чтобы Аня, как можно скорее надоела его адъютанту. На его взгляд они совсем не смотрятся вместе. У Ани тёмные волосы и разбитое сердце, но она не может ранить, кого-то из них. — Ты хороший... — тяжело выдыхает Ярцева, глядя гауптштурмфюреру прямо в глаза, и она устала это прокручивать у себя в голове каждый вечер, устала врать. — Ты совершенно не похож на других солдат, Тилике. Ты хороший, умный, красивый... — после последнего девушка улыбается краешками губ. — И ты не нацист. Ты совершенно другой, не такой, как они. Но... я так больше не могу, правда. — она опускает глаза вниз, боясь смотреть в его глаза. Она готова увидеть сейчас всё что угодно в них, но только не ненависть. Не злость на неё. — Ты не любишь меня. — кивает Тилике и разочарованно выдыхает, поправляя фуражку, и смотря куда-то в пространство. Он не ненавидит её, нет. Он всё сейчас понимает, он не глупый. — Прости. Но, только не принимай всё на свой счёт. Ты не виноват, это всё я... — Нет. — мужчина усмехается и отводит взгляд. — Я бы тоже не захотел быть с врагом. «Кроме Клауса Ягера», — мелькает в голове непрошенная мысль, но Ярцева отмахивается. Что за чушь. Она разумная. Она бы не стала. Тишина. Оба не знают, что говорить дальше. Оба понимают, что это не так. Они дорожат друг другом, но не могут. — И что, ты совсем-совсем никогда не сможешь полюбить меня? — почти с надеждой в темно-карих глазах спрашивает мужчина, и Ярцева ровным голосом разбивает его надежды. — Боюсь, что да, Тилике. В ответ он ей ничего не говорит, а лишь молча уходит. Не хлопает дверью, как во всяких фильмах, а тихо шмыгает носом и выходит за дверь. Он не мальчишка, чтобы обижаться, он всё понимает. Аня Ярцева любит Клауса, и он это знает, но теперь уже точно. От него пахнет лесом и мятой, нежели Ягер, что уже пропах горьким запахом курева. Чёрт возьми, да он его ненавидит! — Как там дела у переводчицы? — спрашивает штандартенфюрер у коллеги, когда тот является к нему в кабинет. Этим вечером Тилике рассказывает ему обо всём, срывается, соглашаясь выпить с Ягером его дорогущий коньяк. Признаться, Клаус был вне себя от радости, когда адъютант сообщил ему эту новость. Он уже представлял, как она будет реагировать на его признание в любви к ней. На её тон, на её глаза, на её серьёзное, но затем расплывающиеся в улыбке лицо. Он представляет, как будет говорить ей: «Я люблю тебя, Аня». И каждое его слово на этот раз будет раздаваться уже не тихим пронзительным голосом, а радостью. — Ты её любишь? — уже не трезвый спрашивает Тилике. — Нет. А внутри так назойливо щебечет — «Да, да, да, и ещё как!», — Клаус боится, что потеряет рассудок. А Тилике смотрит на него так презрительно, с недоумением, мол, как же так, она же так прекрасна. Клаус же знает, что так бывает, когда тебе разбивают сердце, но он заботится и о своём сердце тоже. Он любит её! А иногда любовь ранит сильнее долга, сильнее войны. — То, что я рассказал тебе, герр Ягер... Это уже ничего не изменит. — Я знаю, Тилике. Но мои слова тоже вряд ли что-то изменят, если ты на это надеешься. «Аня» А за Аней голубые глаза уже следуют повсюду, куда бы она ни сворачивала, где бы не оказалась. Грубый тон и голос, и слова, такие привычные на слух, но неприятные до дрожи по всему телу, когда он ровно произносит: — На расстрел. Наверное, Аня и правда его любит. Думает, что он в глубине души хороший, и ей следует посмотреть на него лишь с другой стороны. Аня знает, что Клаус Ягер в любовь уже не верит, а верил ли вообще? Но, она не знает, что ему оказалось намного болезненнее, чем ей. Не знает, что творится в его душе, когда тот огрызается на неё, орет, и, едва ли не бьёт по лицу. Она просто не понимает, что так надо. Верит, что это настоящие его чувства, и он презирает её, глупая... — Мне жаль, Тилике. Если хочешь, я провожу тебя до твоей комнаты, мне всё равно идти по пути... — Нет, спасибо, — пожалуй, слишком резко отвечает он ему, а ведь Тилике только что открылся ему полностью, излил душу и вот так сейчас просто уходит. — Я хочу побыть один, спасибо герр Ягер. Он поднимается со стула и кривой походкой уходит, растворяясь за дверью. Ягер ждал, что, что-то подобное в скором времени произойдёт, но он не думал, что будет так тяжело врать ему, что Клаус не любит её. И глаза Тилике... Ягер никогда не сможет их забыть. Они были опустошенны, бездонны. Аня в то время сворачивает не туда и идет в ту сторону, куда ей идти вовсе не следует. Клаус четко издал приказ, чтоб она не приближалась к Ивушкину, но она не слушается, в очередной раз навещая его в ремонтной. Они почти закончили, танк готов к испытаниям. Ярцева понимает, что это для неё может плохо кончится, но Коля для неё единственный лучик света в этом мрачном месте. И Аня хочет уже уйти отсюда подальше, сбежать с ними из этого проклятого концлагеря, проклятого, потому что именно здесь она встретила те самые голубые глаза и навечно влюбилась в них. И за этот долбанный год, она ой как уже настрадалась и хотелось побыстрее отнести ребятам слепок, чтоб они сделали ключ, а она потом выкрала карты. До ремонтной остаётся всего несколько метров, достаточно просто свернуть за угол, но внезапно девушку заставляет остановиться окрик сзади. Этот грубый голос она узнает из тысячи. «Чёрт» Аня словно врастает в землю. Шаги, шаги — и Клаус Ягер стоит прямо перед ней, смотря прямо в глаза. На её взгляд он холодный и жесткий, как айсберг. От него веет холодом, одеколоном и выпитым алкоголем. И она боится его. И влюблена в него по уши. — Куда собралась? — вполне миролюбиво начинает он, но весь напрягается, будто от её ответа зависит его душевное состояние. От его слов, на первый взгляд тихих, но она вздрагивает. — Никуда. — отмахивается та и отворачивается. — Я тебе запрещал к нему приходить. — он смотрит прямо на неё. Наблюдает за тем, как она отводит глаза, пытаясь не смотреть на него. Аня набирает в лёгкие побольше воздуха. Что это за допрос? Что в этом такого, что она просто приходит к танкисту, она им не мешает. Что он вообще привязался к ней? Как он узнал, что она здесь? Что он вообще здесь делает? В голове у девчонки столько разных вопросов, но из уст вырываются совсем другие слова, и сейчас она стоит перед ним — таким сильным, стальным Клаусом Ягером — чувствует себя почти безнадёжной и совсем безащитной. — Что в этом такого, что я туда прихожу? — слова сами собой вырываются из её рта, а глаза поднимаются вверх и невинно смотрят на него. — Ты не в том месте, чтобы задавать вопросы. — его взгляд серьёзный. — Это тебя не касается, я запретил тебе, значит будешь выполнять приказ. — уточняет офицер, будто от его слов в её голове, что-то поменяется, она же упрямая, всё равно будет стоять на своем. — Ты поняла меня? — Да. — она снова опускает вниз глаза. На неё жалко смотреть. Никуда и ничего нельзя. Ни с кем не поразговаривать, правда она к этому уже давно привыкла... Голубые глаза прожигают её почти, что с ненавистью. Но её нет, как такое вообще может быть?! Наверное уже привычка смотреть на врага так. «Вот я дурак» Клаус Ягер начал нравиться ей, когда в чёртовы выходные поймал её в той самой ремонтной. Она забралась на танк, а всё ради любопытства, интересно же! Экипажа Ивушкина не было. Девушка хотела было слезть обратно, но это у неё навязчиво не получалось, и Ярцева едва не упала. Аня чуть не свалилась с танка, вероятно, имея шанс сломать себе при падении пару конечностей. Но в этот самый момент подоспел он — подхватил на две сильные руки, а Аня в шоке успела только ухватиться за него. — Только попробуй ещё хоть раз вынудить меня спасать тебя. — и все остальные его слова, которые она не слышала и не слушала, а лишь продолжала смотреть на него. Аня знает, что она будет любить Клауса всегда. И встанет к стенке даже для расстрела. И будет всегда с ним, вечно. — В мой кабинет. Живо. — звучат, как пули его слова, и она, слушаясь, разворачивается, следуя за ним, хоть и вовсе не понимает с какой целью он ведёт её сейчас туда. Неужто в очередной раз Ивушкина допрашивать?! Конечно нет! И именно поэтому у неё внутри всё сжимается, к горлу подступает ком, ноги становятся ватными. Страшно. По дороге оба молчат, всё, как и подобает заключенной и офицеру: дистанция — один метр, и ничего лишнего, что могло бы вызвать у остальных подозрения. Подойдя к двери своего кабинета, Клаус медленно открывает дверь и пропускает вперёд Ярцеву, при этом не говоря ни слова. Аня судорожно сглатывает, будто заходит не в кабинет — на каторгу, но всё же делает несколько шагов вперёд, останавливаясь у входа, не смея пройти дальше. Мужчина заходит следом, останавливается у неё за спиной, и Аня слышит быстрое полязгивание ключей в замке. Всё. Это конец. Теперь она один на один с хищником, от которого можно ожидать всё что угодно. И без того ватные ноги начинают подкашиваться — Ане кажется: ещё минута и она точно упадёт. Стоит Ярцевой пошевелиться, повернув медленно голову в его сторону, как Ягер, всё это время усердно пытавшийся сохранять спокойный вид, с плотоядным блеском в глазах в один шаг преодолел расстояние между ними и, прежде чем девушка успела хоть что-то сообразить, сорвал пиджак и платок с её головы и с силой выбросил на пол. Притянув к себе, одним движением подхватил её на руки, резко обхватил затылок ладонью и со всей дури вмазался в её рот, неловко стукнувшись зубами. Рай... Он был напорист. Напорист и агрессивен. Именно поэтому, ответ от Ани последовал не сразу. Его поцелуй пах крепким коньяком вперемешку с горьким запахом курева. Она ненавидит, когда он курит, но разве ж ему запретишь. Его поцелуи оставляли на её губах горьковатый привкус, который ей казался сладким, до одури манящим. И целовал Клаус так, будто хотел проглотить — горячо, требовательно и до боли хищно, прижимал её хрупкое, такое худенькое тельце к своему сильно-сильно, будто боялся, что она вот-вот исчезнет, растворится. Опешив от произошедшего всего на мгновение, Аня открыла рот и начала слабо отвечать, улетая в мир влажных порочных поцелуев и настойчивых прикосновений. Осторожно стянула с его головы фуражку, всё ещё боясь до смерти, мягко взьерошила волосы на затылке. Слабый свет его кабинета приглашающе обволакивал их тела, спутанные в поцелуе. Окутывал и согревал, скрывая от лишних глаз, и кажется что, от всего мира. — Клаус... — неожиданно для обоих выдала Аня, не размыкая рук, не отрываясь от поцелуя — слово, а точнее имя, вырвалось само, между его грубыми, жадными и глубокими засасываниями. И, казалось бы, от своего собственного имени, но Ягер вздрогнул. Уж слишком сладко она сейчас это произнесла. Всегда привык откликаться на её голос привычными на его слух словами: «Герр Ягер, можно вас?!...» — всегда она звала так его. Непривычно. Он отстранился на секунду и, где-то в самом отдалённом уголке своего сознания, едва успел заметить, насколько не гармонирует свежий аромат её волос, подобно карамели, с таким привычным запахом его жилища, но эта мысль, проскользнувшая буквально за долю секунды, тут же безжалостно вытеснилась настойчивостью его губ, обрушившиеся на её с новым рвением, будто они были оазисом среди песков и последней надеждой выжить. В этой комнате все чувства обострены до предела: нервные окончания, подобны оголённым проводам, и малейшее прикосновение посылает электрический разряд по всему телу. Становится до нетерпимости жарко, однако, оторваться друг от друга невозможно. Клаусу слышны только влажные, бесстыдные звуки их долгожданного поцелуя, её рваные вздохи и невнятные всхлипы, вперемешку с гулким стуком собственной крови в ушах. Аня будто в забытье: отчаянно жмётся к нему, зарывается пальцами в его короткие волосы, несильно притягивая к себе за затылок. Так близко... но этого всё равно недостаточно. Его руки изучают давно желанное тело. Ему просто необходимо провести по её женственным изгибам, прижать к себе сильно-сильно, сминая складки мешающейся одежды, так, как он того желал всё время. И Ягер знает наверняка, что будет не в состоянии оставить без внимания ни единого участка её кожи. Она нужна ему больше кислорода, и офицер идёт к кровати, лишь чтобы подарить ей те самые ощущения, о которых мечтал так долго: помочь ей избавиться от платья и раздеться самому. Всё, что на ней надето сейчас — раздражающе лишнее. У обоих окончательно отказали тормоза. Сорвало крышу. Напрочь. И разметало черепицу. Даже фундамент смыло. Боже. Держась за плечи немца и сжав их так, что потом на них бы обязательно остались синяки, Ярцева и не заметила, как они оказались в постели. Толкнув девчонку на кровать и навалившись сверху, Ягер буквально впечатал её в постель, успев увидеть в широко распахнутых кофейных глазах яркие блестящие искры. Оба судорожно ловили ртом воздух. Спустя мгновение, Ягер вновь подхватил её под бёдра, немедля накрывая своим ртом её, такой мягкий, податливый. И Аня отвечает, с готовностью обвивая его торс ногами, недвусмысленно выгибаясь навстречу. Слишком откровенно. Взбудораженное воображение дорисовывает реальность, и тело наполняется сладкой истомой в ожидании продолжения.  — Герр Ягер... пожалуйста... — её мольба — спусковой крючок. Он жадно вжимается в её тело, выбивая из её груди вместе с оставшимся в лёгких воздухом, ещё один стон. — Клаус...  — Аня склоняет набок голову, заманчиво открывая ему доступ к шее. Ягер прерывает поцелуй и отстраняется, чтобы поймать томный взгляд её карих глаз из-под полуопущенных ресниц.  Её нескрываемое возбуждение заводит похлеще даже самой смелой фантазии. Эрекция становится почти болезненной. И Клаусу не нужно тянуться к выключателю, чтобы «видеть» её. Яркий свет, как третий лишний, только опошлил бы и без того отнюдь не романтическое происходящее. Ведь торопливость их движений, судорожность его дыхания и интимность её приглушённого стона туманило здравый рассудок. Тихо выдохнув, собирая последние остатки самообладания, Клаус ленно проводит языком вниз до выступающей косточки ключицы, оставляя влажную дорожку на коже девушки. Кусает, ощущая, как от такого незамысловатого действия её тело охватывает мелкая дрожь. Мало. Этого недостаточно. Ягеру никогда не приходила мысль подразнить её. Сейчас стоит попробовать. Не спеша поднимаясь обратно, ощущая под губами бешеный ритм её пульса, он издевательски медленно втягивает нежную кожу, оставляя на ней алую отметину. Она принадлежит только ему. И Аня знает это — всхлипывает в ответ, умоляя. Непозволительно тихо — Клаус хочет, чтобы она кричала его имя. Аня шумно выдыхает сквозь сцепленные зубы и ещё сильнее выгибает спину, как всегда чувственно реагируя на его прикосновения. Она сводит его с ума. И Аня точно знает, как заставить Ягера окончательно потеряться в собственных ощущениях. Сердце с грохотом тарабанит в груди, и его биение усиливается, когда девушка проводит ладошкой вниз по его торсу, останавливается ниже пояса и слегка сжимает, чувствуя под пальцами возбужденную плоть. И Клаус резко выдыхает, спешно поднимая на неё свой взгляд. Такого поступка он от неё никак не ожидал. Клауса накрыло удовольствием, когда её тоненькие пальчики потянулись к ремню его брюк. Последовал громкий «умф». Крепко выругавшись сквозь зубы, он со стоном перехватил её руки и сжал одной сильной рукой над головой. Наклонившись к её уху, тихо прерывисто произнес: «Я сам». Уткнувшись носом в её волосы и вдохнув их запах, Ягер обжёг Ане ушную раковину своим дыханием, затем без лишних слов резко вздёрнул её пылающее лицо за подбородок, грубо обхватил её нижнюю губу своими губами и потянул к себе, чтоб в следующий момент впиться в её губы своими и, слегка согнув колени, вжаться в её тело снова. Без лишних раздумий Ярцева приоткрыла рот, сама желая углубить поцелуй. Позволив собственному голоду взять верх над всеми остальными чувствами, Ягер с силой прижимался к девушке, давая ей возможность почувствовать своё собственное возбуждение. Целовал жадно, настойчиво проникая внутрь языком, раз за разом сминая губы и усиливая напор, Клаус с влажными чмокающими звуками скользил по её губам. Плавно водил ладонями по внешней стороне её бедра. Не разрывая поцелуя, Аня свободной рукой скользнула вверх по его плечу и, мягко обхватив затылок пальцами, слабо притянула к себе. Огладив внешнюю сторону бедра, Ягер добрался до внутренней, прошёлся по ней пальцами, а затем слегка надавил. Аня дёрнулась, болезненно застонав, дыша неестественно ровно и глубоко. Чертыхнувшись, Ягер нервно принялся растегивать ремень на своих брюках, а затем шёпотом коротко и ровно произнес: «Расслабься!» и, плотно ухватившись за бедра девушки, неторопливо вошёл в неё. Аня застонала, пальцы до боли впились в белую простынь, а неровное дыхание смешалось с тихими умоляющими стонами, прерывистыми вздохами, наполняющими комнату. Чуть отстранившись, Ягер склонился к Ярцевой, сцепляя руки её у себя на шее, прильнул к пылающим губам Ани и провёл по ним языком, ощутимо прикусывая нижнюю. Её ладонь настойчиво гладила его волосы на затылке, водила по широким сильным плечам. Отстранившись, Ягер вновь подхватил Ярцеву за ягодицы и уже глубже проник внутрь. Аня выгнулась дугой, издав громкий стон, и вцепилась в плечи немца так, что побелели костяшки пальцев. Клаус двигался аккуратно, плавно, пытаясь не причинить ей дискомфорт, ощущая, как горит и пронзительно саднит внизу живота. Анина податливость, вздохи и запах заставляли его сходить с ума. Ягер так её хотел, что уже становилось реально больно. Ноющая тяжесть внизу стягивалась тугим узлом и перекрывала поток крови к головному мозгу. — Клаус... — очередной стон, слетевший с её пухлых губ, оборвал все нити, ведущие к трезвому осознанию ситуации. Ягер усилил темп, проник в неё глубже, оперевшись руками по обе стороны её головы. Аня застонала громче, снова выгнулась, задыхаясь в собственных ощущениях. Растегнула жёсткую ткань на его груди, обводя каждый сантиметр тела. — Ты нужна мне... полностью... — сквозь рваные вздохи, произносит Ягер, тотчас ловя её руки и целуя каждую из них. — Ты просто не представляешь, как я о тебе долго мечтал. — снова стон. Клаус не перестает двигаться. Аня в ответ улыбается и замечает его дыхание уже у себя на шее. Ягер целует, Ягер ласкает. Снова стон. — Ты будешь моей? — хриплый голос над ухом. — Да. — о другом ответе не может быть и речи. Ане даже кажется, что наутро они не пересилят себя вылезти из постели. Насколько сильно взаимное притяжения? Думаю, не нужно слышать ответа, чтобы знать наверняка. В любом случае, им уже этот ответ не потребуется.