hana no saku niwa

вишня. Кровь. Липкая и противная она стекала по одноразовым перчаткам тонкими струями, пачкая кипельно-белый плащ рдяным разводами. Куроно выкинул уже бесполезные перчатки в ближайшую мусорку. К запаху крови и гнили прибавился тонкий аромат цветущей сакуры. Для Чисаки не существовало праздников или выходных, поэтому Хари проводил Ханами — праздник неспешного любования сакурой — в компании трупа очередной большой шишки, отказавшей в помощи Заветам, и мусорных баков. — Мы выбиваемся из графика, — раздался у начала переулка сиплый, глухой и такой родной голос Кая. — Ты закончил? — Да, я уже, — Куроно отряхнулся и, отправив труп в огромный бак, вышел к своему боссу, чья ненависть к разного рода грязи уже никого не поражала. — От тебя воняет его дрянным одеколоном, — Чисаки демонстративно отвернулся, уходя вперёд. — Советую принять ванну. — Разумеется, — годы жизни с молодым лидером Восьми заветов смерти доказали, что подчиниться его воли, это просто, безболезненно и несёт лишь плюсы. Хари и не понял, когда он успел так сильно привязаться к молодому господину. Сколько бы платиновый блондин не пытался проанализировать свою жизнь и понять, где он свернул с пути верного подчинённого на путь тайного воздыхателя, но все мысли сводились лишь к ярко-золотистым глазам, над которыми сейчас в недовольстве нависла надбровная дуга. Куроно был болен и гораздо более серьёзно, чем если бы это было только из-за причуды. Это страшное чувство заставляло его щёки покрываться лёгким румянцем под маской, когда их взгляды встречались; заставляло его сердце быстрее качать кровь по венам, а мозг — вырабатывать бешеные порции адреналина, которого киллер не испытывал годами из-за тренировок якудз. Хари был не уверен из-за недостатка данных, но что-то подсказывало ему, что той болезнью была… любовь. Глупая, ненужная, мешающая их работе любовь, до которой никому не было и дела, но Куроно был готов вырвать качающую кровь мышцу из грудной клетки и протянуть её Чисаки, чтобы тот попытался понять, что происходит с ним, чтобы наполнить смыслом слова: «Я отдаю тебе свою жизнь». Чтобы хоть на секунду узнать, что такое объятия любимого человека. На необъятном горизонте тёмно-оранжевого заката клубились стайками лепестки сакуры, создавая легендарную сакура-фубуку. Вот бы отпустить любовь по ветру вместе с вишней, оставив только идеологическую верность… Хари поднял руку вверх, словно пытаясь дотянуться до заходящего солнца. Меж тонких, но крепких пальцев застрял одинокий розоватый цветок. Целое соцветие оторвалось от семейной ветки и закончило свой путь на руке пропитанного кровью якудзы. А Куроно по-прежнему не понимал, чем заслужил такое счастье: быть подле человека, который был в одном шаге от того, чтобы изменить мир; любоваться им в минуты тяжёлых раздумий, быть ему крепким плечом во времена ненастий, быть, просто быть с ним, потому что он нужен. Вишня нашла своё последнее пристанище за ухом, в окружении тёмно-каштановых волос. — Этот цветок пахнет лучше, чем тот дрянной одеколон, — спокойно ответил на гневный взгляд парень, сворачивая в следующий переулок. — Возьми его. вишня — ты приковал к себе мое сердце. возьми его, если, полное любовью, оно может удовлетворить тебя. мать-и-мачеха. Кай был недоволен. Кай был в гневе. Кай был разочарован, а это было хуже всего, что могло только произойти. — Доставить партию наркотиков. Разве это так сложно для тебя? — когда Чисаки злился, он не кричал. Нет, он говорил так тихо, что хотелось вскрыться от невыносимости своего положения. Шёпот унижал похлеще грязных ругательств. — Молись всем богам, чтобы они не полезли изучать состав ампул. Вся наша работа может пойти насмарку из-за твоего промаха! Хари чувствовал некую неловкость. Он проехался носом, а после и задом по чей-то клумбе, пока пытался вернуть коробку препаратов, которые было поручено доставить в порт. Давно Куроно не ошибался так жёстко, поэтому в отместку Фортуна извозила его в грязи и пинком отправила обратно к Чисаки, на его беспристрастный суд. Парень прекрасно сдерживал гнев (на себя, никак иначе) внутри, и всё же не запланированные эмоции, вызывающие неоднозначное чувство, брали своё. Блондин стоял, потупив взор, не смея видеть в любимых глазах отвращение и разочарование. Те, кто звали Хроностазиса безэмоциональным, явно ошибались. В том месте, зовущемся душой, каждодневно бушевал ураган страстей, который был под чётким и выверенным контролем Хари. Но Чисаки мог одним только своим видом выбить парня из колеи, заставить чувствовать больше, чем положено. — Теперь придётся поднимать связи с уровней повыше, снова привлекать внимание к себе… — Кай продолжал отчитывать подчинённого как нерадивого ребёнка. — К тому же придётся снова выслушивать слёзы этой соплячки, чтобы сделать ещё одну партию. Если бы Куроно мог, то он тут же обнял бы Чисаки, чтобы доказать, что он не будет делать всё в одиночку. Но субординация, грязь и холод в глазах держал якудзу на расстоянии от своего босса. — Я всё исправлю! — хрипло сорвалось с полуоткрытых губ. Тёмные глаза бесстрашно метнулись вверх, чтобы встретить свою участь достойно. Но встретила его лишь мягкая насмешка и почти отеческий укор. — Наконец-то, а то я думал, что уже не дождусь этих слов, — Кай прикрыл глаза, откинувшись на спинку кресла. Сейчас он был в своей лучшей форме, когда никто не смел сомневаться, что перед ними настоящий босс якудз, который не погнушится самыми (как ни иронично) грязными методами, чтобы достичь своей цели.— Выкради партию обратно. И Мимика с собой прихвати, а то ему скучно. Хари нервно выдохнул, видя, что гнев заменила милость и на него не злятся так сильно, как казалось поначалу. В него всё ещё верили. Он всё ещё был самым верным союзником и преданным другом. На секунду краткая улыбка тронула тонкие губы, но тут же пропала в низком поклоне. — Я не подведу, — трепетно, со всей душой произнёс Куроно и быстрым шагом вышел из кабинета, чувствуя признание своей силы. Только когда Чисаки остался один в своём кабинете, он заметил на полу грязные следы чернозёма и несколько цветков Мать-и-мачехи. Спасибо старому боссу за хорошее образование, особенно в биологии и её отделениях. Парень осторожно поднял целебное растение, осматривая его состояние. Он чуть выставился за дверь. — Приберитесь здесь кто-нибудь, ну! мать-и-мачеха — чего должен ожидать я: любви или холодности? дельфиниум. Ухаживать за небольшим садиком старого босса было негласной заботой Хари, которую сам босс поручил ему когда-то очень давно, а старые привычки, как водится, обычно ничем не искоренить. Поэтому и сейчас Куроно с особым трепетом, совсем ему неприсущим в мафиозной жизни, поливал кроваво-красные ликорисы, что вошли в свой буйный цвет, редкие небесно-синие незабудки и, главную гордость сада, высокие стрелки живокости алого и голубого цветов. Куроно сам высаживал их под чётким наблюдением босса, не боясь испачкаться в грязи. Сейчас он понимал, что те небольшие мешки, что он закапывал, явно содержали нечто большее, чем просто подкормка для цветов, но человеческая плоть явно помогла цветам стать крепче. — Что ты делаешь здесь? — Чисаки медленно подошёл к парню со спины, за что чуть не получил по голове шлангом. — Это не очень вежливо. — Зато справедливо, — Хари даже не повернулся, занимаясь садом. Кай чуть сморщился, глядя на это копошение. Он искренне не понимал тяги своей правой руки к занятию садом из-за пустого уважения. — Мне стоило выкорчевать этот сад и заменить кустарной изгородью. Всё полезнее, — с усмешкой произнёс Чисаки. — Отец мог придумать способ пооригинальнее, чтобы избавляться от улик. — А мне нравится, — тихо ответил Куроно, коснувшись голыми пальцами пышной стрелки дельфиниума. — Не думал, что они приживутся на трупном яде, но эти цветы оказались намного сильнее, чем казалось. Кай подошёл ближе рассматривая кропотливую работу Хроностазиса со скукой. Цветы напоминали ему о старом боссе, об отце… Но желание разрушить сад разбивалось об непривычно нежный взор Хари на свою работу. Последняя фраза отдавала чем-то знакомым? Двое брошенных на произвол судьбы мальчишек, которых судьба свела в огромном доме, полном якудз. Иногда было проще умереть, но мальчики росли и боролись, видя то, что никто в их возрасте не видел. Они становились сильнее рядом друг с другом. Не было связи нерушимее, чем эта. Чисаки хотел власти и силы, но чтобы платиновый блондин был подле него в момент триумфа, на расстоянии вытянутой руки, ни шагом дальше (или ближе). Хари поверил в его планы, поэтому отплатить возможно было только безоговорочным сокрушением всех соперников. — Приготовь операционную. Хочу опробовать новую технику на Эри, — Оверхаул прикрыл глаза, глядя с холодным повелеванием. — И чтобы без капризов. — Будет сделано, — Куроно поклонился и, убрав садовые принадлежности, скрылся в доме. Дождавшись, когда его правая рука покинет поле обозрения, Кай подошёл ближе к цветку, разглядывая его. Нехотя сняв перчатку, он впервые коснулся голыми пальцами маленьких бутонов не из-за необходимости применить причуду, а просто так, из обывательского любопытства. Из желания понять, сохранил ли цветок то тепло Хари или же киллер по-зимнему холоден как труп в земле. Дельфиниум не ответил ничем похожим на внешне неприступного Хроностазиса, за что и поплатился, развалившись от прикосновения причуды. — Какая жалость… живокость (дельфиниум) — ты смеешься над моей бледностью; — видно любовь тебе незнакома. мох. Уже третий день Хари не знал, где он находится. Хотелось спать, есть, в отхожее место, всё вместе и в разбросанном порядке, но из всего, что могло предоставить ему так называемое геройское правосудие и мораль, в камере, покрытой мхом на ледяных стенах, был старый порванный матрац и отсыревшая пачка сигарет, похоже оставленная предыдущим хозяином этих «хором». Воздух был ужасно спёртым и сырым из-за холода и растительности. Маску чумного доктора ему не позволили оставить, а выданная марлевая маска уже в десятки раз превысила все возможные сроки пользования ею. Теперь он понимал Кая, который был буквально в гневе и ужасе от окружающей его грязи и слякоти. Оверхаул. Чисаки. Кай. Куроно скрутило словно от реальной боли где-то в груди или в желудке. Мысли роем, огромной волной, ураганом начали свой бег в черепной коробке, медленно, но верно сводя своего хозяина с ума. Он до сих пор не знал, что произошло с Чисаки, где он, почему не пришёл, почему они проиграли? «Нет, мы не проиграли, я не верю!» — в бессильном гневе Хари ударил по матрац, поднимая в воздух стоп пыли и вредоносных споров. Парень ненавидел себя за то, что он посмел попасться даже не про-герою, а всего лишь стажирующемуся школьнику, который даже в себя не мог поверить. Потеря препаратов, потеря Эри давили на его неподъёмным грузом. «Это я виноват! Мне следовало приложить больше усилий, чтобы Кай гордился мною. Да… Кай увидит, что меня поймали, и будет разочарован… Я должен спастись, чтобы встретиться с ним!» Пока голова его ломилась и шла кругом от самобичевания, дверь в камеру открылась, и вошёл человек в полицейской форме, глядящий с пренебрежением на пойманного якудзу. — Наслаждаешься своим временем? — мужчина подошёл к нему. Куроно зажмурился от яркого света, бьющего прямо в глаза. — Долго мы вас выслеживали, но теперь уж никуда вы не денетесь. Хроностазис проигнорировал этот выпад, даже не поднимая головы. Он был готов к подобным психологическим пыткам. Стоило только пойти на сделку со следствием, и тебя тут же переведут в комфортабельную, современно оборудованную камеру, обеспечат всеми благами, а после — засадят в Тартар на пожизненное, даже не подумав смягчить обвинение за помощь в расследовании. Чисаки открыл ему глаза на героев и их прогнившее общество, так что это не было сюрпризом для парня. — Молчишь? Смело полагать, что это убережёт тебя, — следователь вздохнул и медленно пошёл к выходу. — Чисаки Кая, известного тебе под именем Оверхаул больше нет… Не успел он даже договорить, как Хари бросился на представителя власти, пытаясь задеть его часовой стрелкой. Но долгое заточение и голод сделали своё. Всегда точный Куроно критически промахнулся и свалился на грязный пол, прямо под ноги измывающемуся над ним следователем полиции. Даже яростный крик, полный боли и отчаяния не помог. Мужчина вышел из камеры, не оглянувшись на человека, для которого только что рухнул мир, с неба прямо на голову, разбившись на тысячи осколков, раскраивающих сердце на лоскуты. С хлопком железной двери свет угас в жизни Хари. — Зачем вы соврали ему, семпай? — ещё зелёный лейтенант полиции пытался догнать своего коллегу из другого отдела. — Ну, о смерти Оверхаула. Он же в Тартаре. — Дай я ему надежду, то он бы при первой же возможности сбежал, — старший мужчина прикурил сигарету от зажигалки. — Теперь же он будет как шёлковый. После такого сдаются все. «Кай, ради тебя… ради памяти о тебе… — истощённый Куроно вновь поднялся на обе ноги. — Я выживу! И Восемь заветов смерти будут жить!» мох — я буду скорбеть на развалинах минувшего, сохраняя всегдашнее постоянство, и не взирая на превратность времени. кипарис. Застать Чисаки читающим не было таким уж удивлением. Босс якудз поощерял чтение книг полезных их общему делу. Микробиология, органическая химия, спорная теория доктора Уджико о саморазрушение причуд. Всё, что могло пригодиться в исследованиях крови Эри и последующих из неё препаратов. Но художественная литература была редкостью в руках Кая. Как не пытался старый босс привить ему любовь к мировой литературной классике, но ничего не выходило (хотя «Преступление и наказание» Достоевского захватило его ненадолго, пока Раскольников не сдался с повинной). Хари в этом плане был практичнее: читал, что просили, делал скучные анализы и выносил мораль произведения. Книги мало его трогали. Он просто не понимал их. Сейчас же Чисаки был так погружён в новую книгу, что даже не заметил, как к нему подсел Куроно, рассматривая обложку. — Француаза Саган. «Здравствуй, грусть» — безэмоционально прочитал киллер, приподняв бровь. — Звучит как дешёвый женский бульварный роман. — Если французский экзистенциализм 50-х годов для тебя бульварщина, то чем ты можешь удивить? — Кай отложил книгу, поправив маску на лице. — И ты уже со всем закончил, чтобы здесь шататься? — Прошу прощения. И да, я закончил, — Хари откинулся на спинку дивана, снимая маску. Из-за этого он ненароком заглянул в книгу. Там была отдельная иллюстрация, видимо, к одному из эпизодов истории. Отец и дочь прогуливались в одном из многочисленных французских курортов по тенистой аллее кипарисов, что тянулись словно в бесконечность. Чисаки взглянул на своего соратника, заметив светящийся интерес в безжизненных глазах. Он открыл книгу пошире, тем самым приглашая Куроно присоединиться. — Мне нравится эта книга, — как-то слишком легко сказал это Кай, перелистывая страницы. — То, что является отчаянием в одно время, совершенно забывается в другое. Или вот, послушай: «Все мы добиваемся только одного — нравиться. Я по сей день не знаю, что кроется за этой жаждой побед — избыток жизненных сил или смутная, неосознанная потребность преодолеть неуверенность в себе и самоутвердиться». Есть в этом что-то, что цепляет, правда? — Да, — Хроностазис по-прежнему рассматривал иллюстрацию с кипарисами, чувствуя непреодолимую тоску по чему-то незримому, тянущему вниз, но поднимаещему ввысь. — Ты когда-нибудь видел кипарисы в Японии? — Тебя волнует только это? — фыркнул Оверхаул. — Я бы хотел быть похороненным под кипарисами. Очень благородные деревья, а на побережье Средиземного моря красиво, — тихо произнёс блондин. Босс якудз замер, с удивлением глядя на подчинённого. Он никогда ещё не слышал подобных разговоров от него. Хари не то что бы был всегда на позитиве, но и прежде депрессией он не страдал. Якудзы всегда должны быть готовы к смерти, вот только смерти Куроно Чисаки никогда не представлял и даже не задумывался о таком. Для Кая его правая рука был всегда подле него. В горе и радости, в болезни и здравии… — Глупые мысли, — шатен отвернулся, чтобы не выдать волнения в глазах. — Я не похороню тебя под кипарисами. «Потому что ты всегда будешь со мной…» — Чисаки встал с дивана, оставив книгу, и вышел из комнаты, укоряя себя за маленькую слабость. Такую слабость, что человек тебе нужен постоянно, как воздух. Кай надеялся, что это всего лишь работа. Иначе и быть не может. Иначе нельзя. — «…потому что любовь самая приятная, самая настоящая, самая правильная вещь на свете. И неважно, чем ты за нее платишь» — вдумчиво прочитал Хари на раскрывшейся странице. — Да, действительно стоит почитать. кипарис — когда смерть прекратит безнадежную любовь мою, пролей слезу на моей могиле.