Закаленная сталь

В первые дни он придерживался периодичности - долгие, быстрые переходы и краткий отдых. Он стремился увеличить расстояние между собой и лагерем отца, чтобы быть уверенным, что его не настигнут и не вернут назад; тогда цель его не будет достигнута. Удачей теперь казалось, что у них нет лошадей (они не смогли выжить во Льдах). Пешком же они вряд ли могли догнать его теперь. Он думал, что отец вряд ли одолжил бы коней у сыновей Феанора, даже если бы они ему их предложили. У Нолофинвэ не было такого бешеного характера, как у его сводного брата, но он был не менее горд. Однако ради безопасности Финдекано все же избегал прямой дороги, шел лесами и дикими полями, через небольшие ручьи и по крутым холмам, придерживаясь северо-западного направления вместо того, чтобы направиться прямо на север. Он оставался незамеченным, не считая случайных встреч с лесными эльфами, которые могли бы навести разведчиков отца на его местоположение. Поклажа неприятно ударялась о спину с каждым шагом, и ремни, удерживающие колчан, меч и завернутую арфу вскоре стали натирать. Несколько раз он испытывал искушение поменять тяжелую арфу на что-то более полезное в походе, но удержался, так как боялся обнаружить себя, или просто медлить и потерять направление. Затем земли стали более пустыми, и ему встречались только звери и птицы. К этому времени он привык к своей ноше, и потерял охоту расставаться с ней. Это был один из немногих предметов роскоши, который был сделан после перехода через Льды. Он упорно шел вперед, но отдыхать теперь все же приходилось. Время уходило на то, чтобы добывать еду: коренья и ягоды, грибы и орехи, семена дикой ржи и овса, которые он перетирал камнями и готовил кашу. Пару раз он подстрелил кролика. Уходящий год был добр к нему; большинство ночей были холодными, но сухими, а дни были ясными. Деревья гордо стояли в разноцветных листьях пламенных оттенков золотого, красного и медного. Роса блестела на паутинках. На рассвете и закате туман, укрывающий холмы и деревья окрашивались мягким розовым цветом. Если бы цель, которая вела его, не была такой страшной, Финдекано наслаждался бы своим путешествием. Но все же год явно клонился к закату, и, чем дальше он шел на север, тем более оголялись деревья и становились холодными дни. Горький ветер дул на юг, неся пепел, сажу и гниль. Теперь часто шел дождь, и это был не тот чистый, освежающий дождь, который он знал дома, а отвратительный на вкус, пробирающий до костей ливень. По временам, удручающая морось окутывала его как мокрый плащ. Она сыпалась непрерывно и проникала везде. Земли стали молчаливы, в них только свистел жестокий ветер. Даже стук дождя, казалось, стихал, точно задерживал дыхание. Теперь Финдекано знал, что находится недалеко от Ангамандо. Действительно, он достиг Гор Пепла утром следующего дня, после того как шел всю ночь (он не решился спать, будучи так близко к Врагу). Теперь дождя не было, но был ледяной туман и жгучий пар, исходивший из трещин в скалах. Земля была мерзлой, ее покрывали куски камня и пепел. Чуть поодаль шла крутая и неровная дорога к Воротам Ангамандо. Путь к ней преграждали глубокие трещины, провалы и огромные камни. Финдекано провел изматывающие дни, пробираясь через трещины и валуны в поисках тайного пути и не находя его. Часто приходилось надолго затаиваться от орков. Припасы подходили к концу. Он не решался спать. Он все карабкался и шел вперед , занятый отчаянным поиском. Часто он находил что-то похожее на темные туннели, но когда он шел по ним внутрь темной скалы, после многообещающего начала и долгого пути он обнаруживал, что дороги дальше нет, и приходилось поворачивать назад, со страхом, что у выхода ждут орки, готовые убить его. Каждый раз, выходя из туннеля незамеченным, он воспринимал это как маленькое чудо. Он отчаянно боялся, что ему недостанет удачи; и все же он не пропускал ни утеса, ни туннеля, потому что один из них мог , в конце концов, привести его в Ангамандо. Он не знал, сколько миль он прошел в бесплодных поисках. Боль в ногах и спине не могли сравниться с чувством крушения надежды. Все чаще сознание того, что ему, может быть, придется вернуться в лагерь отца одному, встретить гнев отца и убедиться в собственной неудаче, приходило к нему. Он все время отбрасывал его, но даже в самые оптимистические моменты - а их было теперь немного - он должен был сознаваться, что не знает, сколько еще он сможет так продолжать. Он заставлял себя продолжать идти, но ноги теперь часто скользили, и ему трудно было не спотыкаться, и трудно было подниматься после того, как он прятался за камнями; голод и изнеможение брали свое. Он был безжалостен к себе, убеждая себя, что вынес и пережил худшее на Хэлкараксэ и, конечно, переживет снова, что у него нет права на отдых, пока он не найдет то, зачем пришел. Он отбрасывал и обнадеживающие, и отчаянные мысли, полностью сосредоточившись на поисках, пока однажды, вылезая из очередной трещины в камнях, он не посмотрел на жалкий пейзаж и не понял, что все эти виды, и все, что он обнаружил за прошедшие часы, кажутся знакомыми. Причиной этому ощущению было то, что он уже обыскивал эти скалы раньше. И не нашел никакого входа, кроме Ворот, через которые он никак не мог пройти, не будучи замечен и схвачен. Ему пришла горько-ироническая мысль о том, как похожи на Пелори эти горные стены. Хотя Моринготто так ненавидел Валар, осознал Финдекано, он все же им подражал. Не было другого пути в Валинор, кроме как через Калакирью, но Моринготто втайне сумел войти иным путем. Если это была противоположность Пелори - не затем, чтобы не позволить злу войти, но чтобы уберечь зло - Финдекано надеялся, что сможет найти способ перейти их. Но он обыскал уже каждую гряду и расселину в поисках возможности проскользнуть внутрь, и ничего не нашел. Он знал, что потерпел поражение, и что надо возвращаться домой. Он сделал все, что мог, и этого оказалось недостаточно. Все же он не мог с этим согласиться. Мысль о Пелори напомнила ему песню. Она вертелась у него в голове все последние часы, упорно и настойчиво, начиная уже раздражать. Несколько раз он поймал себя на том, что напевает, и когда он уже считал , что заставил себя думать о другом, она вернулась, вырастая из медленной, полной надежды мелодии до выражения бурной радости. Макалаурэ научил его этой песне, много лет, нет, столетий назад, когда он еще дружил с двоюродными братьями. Это была песня о первых эльфах, которые долго шли от Куивиенен к морю, пересекли его и достигли Бессмертных Земель, прошли через Калакирью, впервые увидев свет и величие Древ. И теперь она пробивала себе путь в сознании Финдекано, когда он был на совершенно другом, гораздо менее радостном пути, а Древа были мертвы. Потом он не мог объяснить, что подвигло его сделать то, что он тогда сделал. Может быть, изнеможение, которое победило разум, может быть, крушение надежд, которое сделало его безрассудным. Как бы то ни было, он снял со спины арфу, и, усевшись у крутой горной стены, запел древнюю песню, которая не оставляла его в покое. Он начал тихо, ловя мелодию, нерешительно перебирая струны; но потом песня завладела его голосом и руками, музыка хлынула из него; и голос его вознесся над пустошью, гневный и дерзкий, громкий и чистый. Его пальцы решительно легли на струны, и сквозь гнев он почувствовал явное удовлетворение от того, что принес красоту в эту несчастную страну. И тогда другой голос подхватил его песню. Это был неприятный голос, хриплый, орочий, грубый, как карканье воронов, которые слетелись в Алквалонде пожирать мертвых; и внезапно Финдекано вспомнил, где он и в какой опасности находится, и как глупо выдавать себя дурацкой песней. Но остановиться он не мог. Хотя голос звучал издалека, и у него еще была возможность убежать и спрятаться, если бы он двинулся с места немедленно, он остался и продолжал петь, закрыв глаза и ожидая своей судьбы, а искаженная песня возвращалась к нему как насмешка, издалека. И тогда он стал сомневаться. Плывшие с музыкой, его мысли сливались как ручьи, текущие через гористую страну, перепрыгивая холмы, сходясь, растекаясь, и наконец, достигая чистого озера. Эта песня написана после Великого Похода, в Валиноре. Ни один орк не стал бы петь эту песню. Ни один орк не мог знать этой песни. Его пальцы соскользнули с арфы, и он вскочил с бьющимся сердцем. Поспешно заворачивая инструмент, он осматривал окрестности в поисках места, откуда продолжала слышаться песня. Наконец он понял, что она шла сверху, и это было поблизости! Он посмотрел вверх. Прищурившись, чтобы лучше видеть в насыщенном паром воздухе, он разглядел что-то похожее на пару ступней, которые на расстоянии казались крошечными. Он прислонился к камню, снова сощурив глаза. Вскинув на плечи арфу, он позвал так громко, как мог: - Руссандол? Пение прекратилось, и настала тишина, показавшаяся ему бесконечной. Он слушал, напрягая слух, и отчаивался получить ответ. И, наконец, ответ пришел. - Финдекано!