Закаленная сталь

Майтимо действительно начал поправляться, хотя это происходило так медленно, что он сам поначалу этого не замечал. Он был поглощен многочисленными чудесами, которые происходили с ним. То, что он раньше считал естественным, было теперь незнакомым и новым: мягкая ткань ночной рубашки и одеял; вкус горячего, подслащенного чая; ощущение наполненного желудка; звук прекрасных голосов, или смех где-то в соседних комнатах; и более всего, отсутствие мучений. Все это ошеломило его в первые сознательные дни свободы. Его измученный рассудок был так слаб, что малейшая грустная мысль или впечатление заставляли глаза наполняться слезами, и иногда он прислонялся к плечу Финдекано и мучительно рыдал, не в силах ни остановиться, ни, хотя бы, понять причину своих слез. Любое прикосновение заставляло его вздрагивать или невольно уклоняться, даже если он видел, что это руки Финдекано, или Истимэ, или другого целителя. Когда прикосновение оказывалось добрым, когда, вместо того, чтобы причинить боль, его мыли теплой водой, или мазали душистым бальзамом, или помогали сесть и попить чаю или поесть бульону или жидкой кашки, он всегда удивлялся, и дело кончалось слезами благодарности. Так было даже через неделю. Он легко начинал плакать, но и легко начинал смеяться без достаточной причины, приходя в восторг просто потому, что листок выглядел так красиво в солнечном свете, или потому, что Финдекано улыбался, или потому, что в чае был мед. Поскольку помимо этого он нуждался в помощи в самых обычных вещах, даже в том, чтобы сесть или поесть, он стал чувствовать себя как новорожденный младенец. Однажды, опираясь на Финдекано, сонный после еды, он высказал это. Финдекано засмеялся. - Ничего, пока ты не стал называть Истимэ мамой, не думаю, что все настолько плохо, - сказал он. Майтимо посмотрел на него. - А, на самом деле это ты дал мне жизнь, - проговорил он. - Истимэ скорее даже больше похожа на отца. Может, мне начать звать тебя Нана Финдекано? - Тс! - произнес Финдекано, стараясь казаться суровым и осуждающим, а Майтимо снова засмеялся - просто потому, что мог смеяться. За чудесами последовали маленькие победы: впервые он почувствовал довольство, а не потерю, когда его тарелка опустела; впервые он смог посмотреть на правую руку без позыва на рвоту, когда Истимэ меняла повязки; впервые у него оказалось достаточно сил, чтобы сесть самому и взять миску без посторонней помощи. За окном листья на качающемся дереве стали красно-золотыми, и начали падать, кружась на ветру. Иногда один из них влетал в комнату через открытое окно - после лет, которые он провел в открытом пространстве, где ничто его не защищало от холода и ветров, воздух в маленькой комнате казался ему таким теплым, почти душным - и лежал на полу, пока кто-нибудь его не выбрасывал. Майтимо понял, что на этот раз ему не нужно бояться зимы. Но он по-прежнему быстро уставал, а как только он поддавался сну, возвращались кошмары. Тогда его сознанию казалось, что он снова в Ангамандо, или высоко на страшной горе. Не имело значения, что он был в безопасности и лежал в удобной, теплой постели в Хисиломэ: он чувствовал цепи, огонь и ледяные ветра, и возрастающую боль, и он бился, и кричал, не в силах избавиться от ужаса. Часто из этих снов его вытаскивал страж, или служитель, или целитель, и он просыпался, рыдая и расширенными, полными ужаса глазами смотрел на незнакомые, но эльфийские лица. Скоро те, кто будил его ночью, и убеждал, что это был всего лишь сон, уже не сострадали ему, а все больше раздражались. Как только он просыпался, они быстро уходили, оставляя его бодрствовать остаток ночи. Он слышал, как они разговаривают снаружи приглушенными, сердитыми голосами. В такие моменты он слишком отчетливо понимал, что ему здесь совсем не рады. Единственные дружеские лица, которые доказывали обратное, принадлежали Финдекано и целительнице Истимэ. Никто больше из членов семьи не приходил навестить его, в том числе и братья. В ночные часы, когда пытался не уснуть, у него было много времени подумать о причинах этого, и прийти к различным объяснениям. Все они были весьма печальными. Конечно, Финдекано скоро заметил темные тени под глазами Майтимо, а также потерю его начавших было возвращаться сил. Однажды, после того, как Майтимо поел, Финдекано, наконец, обратился к этой теме. Майтимо не сразу ответил. - Тебе часто снились Льды, когда ты уже был здесь? - спросил он, наконец. Финдекано пожал плечами. - Не помню, чтобы снились. Турво было тяжелее, думаю - он потерял жену… На лице Майтимо появилось огорченное выражение. - Я не знал, - он сделал глоток чая, потом вздохнул. - Ты должен мне рассказать все про Льды. И всем остальном, что вас постигло. - Финдекано понял, что двоюродный брат пытается ускользнуть от изначального вопроса, но не пытался его остановить. - Хорошо, - сказал он, садясь у постели. - Я тебе все расскажу. И он рассказал, как мог. К своему удивлению, он обнаружил, что прошлое кажется легче, когда он рассказывает о нем. Майтимо же, напротив, кусал губу, явно потрясенный рассказом. - Сколько страданий, - проговорил он, не глядя брату в глаза, когда тот закончил. - И это была полностью наша вина. - Не твоя, - возразил Финдекано, - и ты ничего не мог поделать, чтобы помочь. Он нашел, что этот поворот беседы неприятен - он ничего не принес, кроме раздражения ему и огорчения Майтимо. - Может быть, и нет, - ответил тот тихо, - но все-таки начала это моя семья. Последовало молчание, такое неудобное, что Финдекано достал гребень и придвинулся к брату, чтобы расчесать ему волосы. Майтимо прислонился к нему, закрывая глаза. Это было еще одно маленькое чудо - чистые, мягкие, опрятные волосы вместо спутанной грязной массы. Молчание сделалось дружеским. - Все-таки я хотел бы, чтобы со мной говорили, а не смотрели с ненавистью, - вдруг сказал Майтимо. Финдекано замер. - Может быть, они просто не знают, что сказать, - предположил он осторожно, избегая сказать что-нибудь такое , что могло бы усилить чувство вины у брата. - Или даже как обратиться к тебе. Майтимо коротко засмеялся. Его смех по-прежнему больше походил на кашель. - Они очень хорошо знают, как назвать меня, когда думают, что я не слышу. «Предатель» - это еще самое мягкое выражение. - По крайней мере, в лицо они тебе этого не говорят. Но ведь с твоим именем, правда, сложно, ведь так? - У тебя-то сложностей с ним нет. Пожав плечами, Финдекано заметил: - Это потому, что я могу называть тебя Руссандолом, а для них называть тебя по эпессэ было бы слишком фамильярно. Даже отец его не использует; если он тебя упоминает, ты у него «мой племянник». - Родич, по крайней мере, - сказал Майтимо, к собственному удивлению обнаружив, что мысль о том, что Нолофинвэ его недолюбливает настолько, что не желает называть по имени, тягостна. - Я должен как-нибудь с ним поговорить. Но у меня есть другие имена, кроме Руссандола. Хочу сказать, я очень хорошо понимаю, что никто не будет звать меня Майтимо. – Он поднял истощенную правую руку, оканчивающуюся перевязанной культей, и лицо его выразило отвращение. - Это была бы ложь. Но почему не Нэльяфинвэ? Финдекано посмотрел на него, откладывая гребень. - Ты же должен знать, почему это имя никому из моего народа не нравится. Это была дерзость, твой отец выбрал его просто назло моему. Это не подойдет. - Напротив, - сказал Майтимо и осторожно откинулся назад, на подушки. - Теперь оно подходит больше, чем когда-либо. Есть твой отец, он первый, есть дядя Арафинвэ дома, это второй, и есть я, третий – теперь я и в самом деле Нэльяфинвэ. Финдекано погрустнел и изучающе смотрел на лицо друга, обдумывая это утверждение и его последствия, но ничего не сказал. Майтимо, казалось, снова боролся с изнеможением. Его веки опускались, но через несколько секунд он снова поднимал их. Финдекано несколько неуклюже похлопал его по плечу. - Тебе надо поспать. Но Майтимо покачал головой. - Это не приносит ничего хорошего. Только сны. Помоги мне не спать. Пожалуйста. Снова опечалившись, Финдекано сказал: - Ты недостаточно силен, чтобы обходиться без сна. - Я недостаточно силен, чтобы выносить воспоминания, - ответил Майтимо. - Лучше побыть в обществе, чем спать. Пожалуйста, займи меня чем-нибудь. Он резко сменил тему, глядя в стену мимо Финдекано. - Почему братья не желают меня видеть? - Уверен, они хотели бы этого. Но отец сказал им не приезжать. Он считает, что если бы они вошли в лагерь, произошло бы столкновение. И, возможно, он прав. Несмотря на удручающий ответ, Майтимо ощутил глубокое облегчение. - Значит, это не потому, что они меня больше не любят. - Конечно, нет, - воскликнул Финдекано, хотя и не был так уверен, как хотел показать. Но, хоть братья и не сделали ничего для спасения Майтимо, наверняка хотя бы кто-то из них желал бы сейчас увидеть его снова? - Не думай о себе так плохо. - Трудно не думать, - пробормотал Майтимо,- когда тебя окружают те, кто считает тебя никчемным. Не ты, - поспешно добавил он, увидев лицо Финдекано, - но твои стражники даже не пытаются делать вид, что любят меня. Да и твой отец тоже. Кусая губу, Финдекано ответил: - Они не имеют в виду ничего плохого, им просто трудно справиться с ситуацией. Не забудь, что твой отец… - он остановил себя. - Ладно. Не обвиняй их слишком. - Я и не обвиняю. Я просто сказал правду. Финдекано вздохнул. - Они к тебе привыкнут. - Надеюсь, им не придется привыкать, - Майтимо взял руку Финдекано и крепко сжал ее. - Пожалуйста, попроси своего отца поговорить со мной. - Попрошу, если ты будешь спать. - Это жестокое условие, потому что когда я сплю, я вижу сны. - Может быть, на этот раз тебе приснится что-нибудь получше, - Финдекано не нравилось, что их беседа постоянно принимала мрачный оборот, и он попытался смягчить ее. Он поднялся и подмигнул брату. - Например, я. ------------ И действительно, он приснился Майтимо. Но от этого сон совершенно не стал лучше, потому что страхи воплотились в его сознании. Во сне Финдекано был схвачен, и теперь орки мучили его вместо Майтимо, а его, беспомощного, заставляли смотреть. Финдекано не кричал и не молил - как всегда храбр, подумала какая-то странно далекая часть сознания Майтимо - но страдание его было очевидно, и скоро Майтимо стал умолять орков отпустить брата, но безрезультатно. Становилось все хуже и хуже, пока Майтимо сам не закричал вместо Финдекано, плача от вида жестокостей, при которых он присутствовал, от вида крови, огня, злобы. «Делайте со мной что хотите, но отпустите его, не мучьте больше», - закричал он, и они, наконец, схватили его за плечи, которые взорвались болью - и, не успев осознать, что проснулся, он обнаружил, что сидит на кровати в Хисиломэ, а руки на его дрожащих плечах принадлежат его дяде. - Финдекано, - всхлипнул Майтимо, не совсем проснувшись, - где он? - Снаружи, с воинами, - ровным голосом ответил Нолофинвэ, но нахмурился, при всем своем хладнокровии. - Он сказал мне, что ты просил о встрече со мной. - Да, - сказал Майтимо, падая на подушки, зарываясь в них лицом, и заплакал от боли и облегчения. Нолофинвэ отступил на шаг. - Ну, ну, - сказал он сурово. - Мой народ очень огорчается, когда слышит, что взрослый эльф плачет как ребенок. Майтимо кивнул, стыдясь своей слабости, но не сразу смог ответить. Прошло время, прежде чем он решился заговорить. Тогда он сказал: - Я прошу прощения. Я не нарочно это делаю, уверяю тебя. Нолофинвэ начал мерить шагами маленькую комнату. - Некоторые считают, что ты делаешь это нарочно, в надежде добиться жалости и доброты. Майтимо взглянул на него с изумлением. - Ты не можешь говорить это серьезно. - Я не шучу. Уверяю тебя, такое мнение высказывалось. С недоверчивым видом, Майтимо с усилием сел и потянулся за чашкой; горло болело после крика. Чай стал холодным и горьким, но он помог стряхнуть остатки сна. Сделав большой глоток, он снова заговорил: - И ты тоже так думаешь, - и осторожно добавил, - дядя? - Это то, что мне следует думать, - отозвался Нолофинвэ, - Принц Нэльяфинвэ - или я должен сказать - Король? От его тона Майтимо вздрогнул. - Я слышу, что твой народ зовет Королем тебя, - сказал он, пытаясь защититься. - Я об этом не прошу. - Но они тебя так называют. - Потому что считают это правильным. Ты мне не ответил. Майтимо тихо сказал: - Я не ищу жалости, и не могу надеяться на большую доброту, чему та, что уже была мне оказана. - Он думал, что слова его разрядят обстановку и успокоят дядю, но, к его удивлению и ужасу, Нолофинвэ понял его по-другому. - Не стоит иронизировать, - сказал он, поджав губы. - Финдекано рассказал мне о твоих жалобах. Майтимо удержался от гримасы. Нолофинвэ умел вести речи, и ему явно хотелось самоутвердиться. Майтимо очень желал бы, чтобы их беседа оставалась беседой близких, но, казалось, это невозможно. Это была не просто беседа, а состязание, а он не был уверен, что готов к нему. Все же, он был обучен политике и искусству произносить публичные речи, и не мог проигнорировать брошенный вызов. Несмотря на волнение, тихим голосом он ответил: - Но я не иронизирую, дядя. Воистину, после того, что было, ты мог бы заставить меня спать на холодной земле под дождем и кормить лишь черствым хлебом, поить протухшей водой, и я бы воспринял это как доброту. Это быстро остановило Нолофинвэ, и он глубоко вздохнул. И снова удивил Майтимо, тем, что кивнул и сказал: - Я понял. Но его взгляд почти сразу стал снова пронзительным. - А почему ты сейчас спросил про Финдекано? Майтимо чуть не застонал. - Просто так. – Он не хотел говорить дяде об ужасах своего сна. - Просто приснился кошмар. Конечно, это нисколько не успокоило Нолофинвэ. - Если он касается моего сына, я настаиваю на том, чтобы знать, - сказал он, снова начиная ходить. Племянник утомленно покачал головой. - Это не пророческий сон, дядя. Всего лишь пережитый страх. - «Просто» и «всего лишь»? Тогда бы, думаю, ты бы так не кричал. Расскажи мне. Зажмурив глаза, Майтимо сдался. - Мне снился день, когда Финдекано спас меня. Но во сне он потерпел неудачу, и они захватили его в плен, - проговорил он. Он услышал, как дядя втянул в себя воздух, и понял, что больше ничего объяснять не надо. - Этого я больше всего боялся, когда увидел его там, и теперь во сне это меня мучает. Некоторое время он слышал только, как Нолофинвэ меряет шагами комнату, снова и снова. Он открыл глаза и стал искать взгляд дяди, надеясь угадать его мысли, но лицо того было непроницаемо, как маска. Наконец Нолофинвэ остановился, сложив руки на груди. - С его стороны было глупо отправиться искать тебя. Майтимо внутренне сжался. Хотя он думал так же, когда это говорил другой, это была пощечина. Но он смог ответить спокойно: - Я согласен с этим. Нолофинвэ поднял бровь. - Но для тебя очень хорошо, что он это сделал, не так ли? - О да, и теперь, когда все закончилось удачно, я даже выразить не могу, насколько я счастлив, что он на это решился. Но, если бы он только собирался это сделать, и я мог дать ему совет, я бы сказал - нет, умолял бы его - не ходить. - Тогда мы действительно пришли к согласию, - сказал Нолофинвэ, и в первый раз на его лице появился намек на улыбку. Майтимо улыбнулся в ответ, с облегчением и благодарностью. Наконец он мог обратиться к теме, которую хотел обсудить прежде всего. - Финдекано сказал мне, что ты сообщил братьям о моем спасении. - Да, сообщил. - Благодарю тебя. Нолофинвэ милостиво кивнул. - Я хотел бы увидеть их, - продолжал Майтимо. - Позволишь ли ты им навестить меня? - Это даже не обсуждается, - быстро ответил дядя. - Во-первых, я не вполне понимаю, почему я должен приглашать их, ведь они ничего подобного не сделали, когда мы только что пришли и могли бы воспользоваться их поддержкой. Во-вторых, если бы я и склонен был пригласить их, это было бы не благоразумно, ибо мой народ не питает к ним любви и стал бы возмущаться. Нет, безопаснее для нас всех, если они не будут приезжать. Слышно возмущение даже по поводу твоего присутствия. - Понимаю, - со вздохом сказал Майтимо. - Прошу прощения за неудобства, которые я приношу. Нолофинвэ помрачнел. - Я этого не сказал. - И без слов мне это понятно, - сказал Майтимо. Он поставил опустевшую чашку. - Возможно, самым мудрым решением будет, если я не стану более злоупотреблять твоим гостеприимством. - Он на миг остановился, но продолжил прежде, чем Нолофинвэ смог его прервать. - Думаю, пришло время мне возвратиться к братьям. Дядя немедленно заговорил: - Ты не готов к поездке. - Я был не готов к поездке, когда твой сын привез меня сюда, и все-таки добрался. - Это было неизбежное зло. Это безумие. - Может и так, но это избавит тебя от меня. Твой народ, несомненно, это оценит. Нолофинвэ раздраженно втянул воздух, и Майтимо вздрогнул, удивленный. Он не хотел спорить с дядей, и определенно не собирался его обидеть. Несмотря на всю показную отчужденность, вдруг понял Майтимо, Нолофинвэ вовсе не так равнодушен, как хочет казаться. Но как можно было об этом догадаться? Нолофинвэ стоял теперь у окна, больше не глядя на Майтимо. - Ты неблагодарен, - констатировал он. - Нет, - тихо ответил Майтимо. - Пожалуйста, не думай так. У меня нет слов, чтобы выразить благодарность. Но я хочу снова видеть братьев, ибо я люблю их, и это невозможно изменить. И я скучаю по ним. И с тебя это действительно снимет хотя бы одно бремя, если я не буду больше огорчать твой народ своим присутствием. Нолофинвэ сказал со вздохом: - Все же не думаю, что для тебя разумно ехать. Приближается зима… - И тогда все кончится тем, что я останусь тут у тебя на месяцы. Я бы рискнул. - Я не смогу никого отрядить сопровождать тебя. - Тогда позволь кому-нибудь из лагеря братьев забрать меня отсюда. Нолофинвэ отвернулся от окна и теперь остановил на нем суровый взгляд. Майтимо ответил на него так спокойно, как мог. - Хорошо, - сказал дядя, наконец. - Я пошлю письмо. Но все же я считаю это неразумным. Может, к тебе и вернулись силы, но потерял ты гораздо больше. Ты даже ходить не можешь. Тебе надо подождать. - Не могу, - прошептал Майтимо. Нолофинвэ ничего не сказал на это, но в глазах его явно читалось неодобрение. Когда шаги его стихли в отдалении, Майтимо свесил ноги с кровати . Это оказалось труднее, чем он ожидал, и пришлось потрудиться, прежде чем они , наконец, достигли пола. Ногу с наложенной шиной он едва ощущал, пока лежал - теперь она сразу же начала люто болеть. Но он был полон решимости доказать, что дядя неправ, а потому, дав себе время привыкнуть , он столкнул себя с кровати и попытался встать. Падая, он едва успел схватиться за стену. Истощенные мышцы и незажившая кость отказались нести его вес, каким бы жалким он ни был. От усилий у него закружилась голова. Он стал задыхаться, и задрожал в холодном поту. Он стиснул зубы и сделал еще одну попытку, намереваясь порывом возместить недостаток сил. Порыва хватило на полпути до окна. Потом он рухнул. Он лежал, слишком измученный, чтобы подняться. Звать на помощь он себе запретил. Достаточно того, что он сам себя ввел в затруднительное положение, не хватало еще свидетелей. Во всяком случае, не так уж ему было неудобно сейчас, если не считать смущения и боли в мышцах. Можно дождаться, когда Финдекано придет со своих занятий, когда бы это ни случилось. Пол был очень чист, и приятно пах пчелиным воском, и Майтимо вынужден был заметить, что пыли нет даже под кроватью. Кто-то был очень дотошен. Финдекано был в плохом настроении. Двоюродный брат, лежавший на полу, его не улучшил, даже когда он убедился, что это вина самого Майтимо. Помогая ему вернуться на кровать, он обнаружил, что то, что Майтимо посчитал за пот, была на самом деле кровь. Финдекано взорвался. - Куда тебя понесло и зачем? - рявкнул он, промокая вновь открывшиеся раны и стирая засохшую кровь. - У тебя опять идет кровь! - Я хотел пойти, - тихо сказал Майтимо. - Слишком рано, и ты должен был об этом знать, - сказал Финдекано, полоща ткань в тазу с водой. - Если еще раз так сделаешь, мне придется привязать тебя к кровати. Хотя он сердился не всерьез, Майтимо не понял этого, и его реакцией была паника. - Ты этого не сделаешь! - крикнул он. Его глаза широко раскрылись, и он отшатнулся от Финдекано, прежде, чем тот мог ответить. В любой другой день испуганное выражение на лице брата заставило бы Финдекано почувствовать себя несчастным, но сегодня это только подлило масла в огонь. В конце концов, он не виноват в том, через что прошел Майтимо, и не его вина, что двоюродный брат не смог сохранить неповрежденный рассудок среди ужасов Ангамандо. Поэтому он прорычал: - Не сделаю, если ты мне не дашь повода, - и Майтимо отодвинулся еще дальше, пока не прижался к стене. Финдекано стоял перед ним, стиснув в руках ткань, которой стирал кровь, и они пристально смотрели друг на друга. Глаза Майтимо были безумными и остекленевшими, а глаза Финдекано потемнели от огорчения. Оба тяжело дышали. Ужас медленно уходил с лица Майтимо, и его заменяло недоумение. - Что такого я сделал? - Ты серьезно спрашиваешь? - огрызнулся Финдекано с недоверием. - Иначе я бы вообще не спрашивал. Финдекано поджал губы, так что они стали одной едва заметной линией. - О, определенно. Ты хочешь меня оставить, подвергаешь себя опасности – а потом так невинно спрашиваешь, что ты сделал! Глаза Майтимо снова расширились, теперь уже от удивления. - Я не хочу тебя оставлять! - Нет? Кто же тогда просил моего отца послать за твоими братьями, чтобы они тебя забрали? Все, что Майтимо смог сказать, было: - О. - Вот именно - «о», - воскликнул Финдекано. - Здесь что, так ужасно? Я тебе так мешаю, что первое, что ты сейчас делаешь, как только достаточно поправился, чтобы я мог не бояться за твою жизнь - это бежать?! Майтимо вздохнул. - Едва ли убегу. И думаю, скорее это я мешаю. - Ты эгоист, вот ты кто. - Возможно. Но тогда ты должен быть рад от меня избавиться? Едва сказав это, он пожалел о своих словах. - Я не хотел этого говорить, - сказал он умоляющим голосом, боясь, что Финдекано после этого уйдет. Но Финдекано лишь упал на край кровати, качая головой. - Тебе не следует ехать. Даже отец говорит так. - Финдекано, я ужасное бремя для твоего отца. Похвально, что он смог не обращать внимания на возмущение и держать меня здесь, но очевидно, что не все в твоем народе способны на это. Рано или поздно это вобьет клин между тобой и ими, и я не хочу быть причиной этого. И я… - он придвинулся к Финдекано, беря его за руку. - Посмотри, я ведь сейчас весь - только боль и воспоминания. Я позабыл, кто я. Может быть, братья помогут мне вспомнить. - Потому что я не могу, - с горечью сказал Финдекано. Но он позволил брату взять себя за руку. - Не в этом дело! - Майтимо попытался поймать взгляд Финдекано, но глаза того были опущены. - Не в этом дело. Ты мне уже так помог. Но это… это не все. - Он вздохнул. - Я здесь ужасно бесполезен. - Чтобы подчеркнуть это, он поднял правую руку. - И как ты думаешь, что изменится, когда ты приедешь к братьям? В лучшую сторону? Дом Феанаро не славится добротой к тем, кого они считают бесполезным, - в бешенстве сказал Финдекано. За вспышкой последовало ошеломленное молчание. Майтимо убрал руку и свернулся, лежа на боку. Финдекано прикусил губу, потирая переносицу. - Прости. Это были жестокие слова. Майтимо пожал плечами. - Может, это правда, - он поморщился и продолжил: - Ничего, я должен привыкнуть к этому, теперь, когда я, похоже, буду жить. Чем скорей, тем лучше. Он закрыл глаза. Проклиная себя, Финдекано снова взял Майтимо за руку. Никакой реакции не последовало. - Ты по-прежнему их брат. Я не должен был говорить такой глупости, - сказал он. Майтимо слабым голосом ответил: - О, ничего страшного. Я понимаю. Финдекано покачал головой, но решил сменить тему, и спросил: - Ты хочешь уснуть? - А что мне еще остается? - А как же сны? Майтимо отвернулся к стене. - Полагаю, мне к ним тоже лучше привыкнуть, если только они вдруг не исчезнут чудесным образом, когда вокруг будут пять братьев, постоянно меня отвлекающих. - Понятно, - тихо ответил Финдекано. - Ну тогда постарайся спать спокойно. Но он не ушел, и не выпустил руку, и думал, что так сон Майтимо будет легче, тщеславно надеясь, что его присутствие отгонит кошмары. Он знал, что не может вечно сидеть рядом с Майтимо, и знал, что слишком самонадеянно рассчитывать, что само по себе его присутствие поможет тому спать спокойно. Но, хоть он и напоминал себе об этом, он невольно чувствовал себя довольным, когда за те долгие часы, что он сидел, бодрствуя и держа Майтимо за руку, не было ни криков, ни метаний, только раз –другой он пробормотал какие-то слова, которых Финдекано не понял. День шел к закату, и, наконец, пришел слуга с подносом еды и настойчивым советом Государя Нолофинвэ ложиться спать. Финдекано ел медленно, размышляя, не разбудить ли Майтимо, чтобы он тоже поужинал. Решил не будить, так как брат, наконец, спал спокойно, а поесть он мог и потом, когда проснется сам. Черты его разгладились во сне, и Майтимо был несколько больше похож на себя прежнего, если не обращать внимания на синяки, морщины и впалые щеки. Покончив с едой, Финдекано со вздохом поднялся. Не было смысла злить отца, но он очень хотел бы остаться с Майтимо, чтобы тот мог поспать, когда сон ему был так нужен. Уже открывая дверь, он услышал, что брат забеспокоился. К тому времени, когда он вернулся, пожелав отцу спокойной ночи, Майтимо метался под одеялами, сражаясь с невидимым врагом. Финдекано решительно сжал зубы и прикрыл фонарь, пробираясь к постели в свете луны. Он притронулся к плечу Майтимо, и спящий проснулся, задыхаясь, в испуге. - Тихо, - сказал Финдекано, неспособный придумать что-нибудь другое. - Это всего лишь я. - О, - произнес Майтимо. Он все еще часто и прерывисто дышал. - Да, - сказал Финдекано неуклюже. - Мне показалось, что тебе раньше спалось лучше, когда я был у тебя… - Не знаю, - последовал сонный ответ. - Это сейчас… - Майтимо вздрогнул и попытался сесть, превозмогая изнеможение. Финдекано покачал головой. - Тихо. Ты был спокойнее. Но мне велели идти спать… Майтимо поморщился, хоть глаза его опять закрылись. - Тогда иди . Не беспокойся обо мне, - пробормотал он. - Не будь глупцом, - ответил Финдекано. - Конечно, я беспокоюсь. И спать я пойду - но, мне кажется, рядом с тобой есть место? - О, - снова произнес Майтимо. Финдекано показалось, что он разглядел намек на улыбку на лице брата, но, может быть, это была игра теней. - Есть, наверно. Я могу втянуть живот, чтобы освободить тебе место… Финдекано улыбнулся, потому что в голосе Майтимо теперь зазвучала слабая надежда; и он разделся и скользнул под покрывала. Майтимо прижался к нему, и Финдекано осторожно обвил руками слабое тело брата, с сожалением вспоминая о том, какими сильными и надежными когда-то были эти худые руки, поднимавшие его в детстве. Очень скоро дыхание Майтимо стало ровным и спокойным. Финдекано долго не спал, задумавшись. Но Майтимо за все время ни разу не вскрикнул.