Закаленная сталь

Неделя спокойного сна принесла Майтимо огромную пользу, думал Финдекано. Темные пятна под глазами почти исчезли, и хотя он был по-прежнему бледен нездоровой бледностью, кожа, по крайней мере, больше не имела сероватого оттенка. Конечно, он все еще далеко не выглядел здоровым, и любой, кто не видел его раньше, был бы потрясен его хрупкостью, худобой его лица, все еще ясно видимыми ранами. Но Финдекано-то его видел раньше, и разница казалась ему ошеломляющей. Об отъезде Майтимо они больше не говорили. Поскольку он был неизбежен, Финдекано решил притвориться, что его не будет. Втайне он надеялся, что отъезд будет отложен еще на некоторое время, что Феанарионы не захотят приезжать, или случится ранний снегопад, или еще что-нибудь в этом роде, что сделает переезд невозможным. В то же время, ему было стыдно за свое недовольство возвращением Майтимо к братьям. А Майтимо знал, что двоюродный брат обижен его желанием уехать, и не хотел делать обиду сильнее. Они беседовали о незначительных вещах, или читали друг другу старые стихи из книг, которые народ Нолофинвэ принес с собой через Льды. В книгах не хватало кожаных переплетов и чистых страниц в конце и начале. Майтимо спросил, почему, и сразу пожалел о вопросе. Финдекано, прежде чем ответить, посмотрел на него долгим, полным какого-то неудобства взглядом. - Тепло было нам нужнее, чем книги. Время от времени они играли в шахматы или шашки, и обнаружили, что равны друг другу по силам. О приближающемся расставании они не говорили. Так что Майтимо держал свое растущее беспокойство при себе. Чем ближе была Эленья, тем больше он сомневался в своем решении. Он снова попытался встать, и снова потерпел неудачу. Он не понимал, как ему вообще могло прийти на ум выйти из комнаты и отправиться на другой берег озера. И что скажут братья? Думая об их встрече, он видел себя прежним, таким, как до плена: сильным, красивым, здоровым. Он не мог примириться со своим новым, ущербным телом, да и не пытался. Что сделают братья, когда увидят, во что он превратился? Он боялся их реакции, не потому, что опасался, что они полностью отвергнут его – эту мысль он отказывался воспринимать всерьез – а потому, что боялся вызвать у них отвращение. Но он не смел высказать свои страхи перед Финдекано, и с каждым днем становился все более молчаливым и рассеянным. Рассвет Эленья был прекрасен. Бледный солнечный свет сиял на замерзших росинках за окном, но Майтимо не мог стряхнуть с себя мрачное настроение. Финдекано чувствовал себя не лучше. - Нам придется держаться официально, когда приедут твои братья, - сказал он, - надо по-настоящему проститься сейчас. Они заключили друг друга в долгие объятия, и Финдекано сказал: - Я бы хотел, чтобы ты не уезжал. К его удивлению Майтимо ответил: - И я тоже. Финдекано посмотрел на него со вздохом: - Слишком поздно, ты уже не сможешь остаться, да? - Боюсь, что так. Было бы глупо заставлять братьев ехать сюда, чтобы в конце концов сообщить им, что я не поеду, - губы Майтимо скривились в невеселой улыбке, потом он снова помрачнел. - Это может случиться. На самом деле я не знаю, смогу ли я ехать. - Если захочешь, то, вероятно, сможешь, - фыркнул Финдекано. – Ты самый упрямый мул, какого я когда-нибудь встречал. На этот раз в улыбке Майтимо мелькнула тень веселья. На мгновение он прижал к себе Финдекано. - Ты должен часто приезжать ко мне, - умоляюще сказал он. - Обязательно. Если позволят погода и мой отец. Майтимо вздохнул. Он забыл, что свобода Финдекано была ограничена пределами лагеря Нолофинвэ вплоть до особого распоряжения. До сих пор это не имело значения. - Как ты думаешь, твой отец когда-нибудь простит нас? - спросил он - Нас? Ты имеешь в виду… - Дом Феанаро, - сказал Майтимо, - братьев и себя. Как ты думаешь, наши семьи когда-нибудь примирятся? Финдекано задумался. - Не знаю. Возможно. Иногда я думаю, что он никогда не простит, иногда - что он хотел бы простить, но вот сможет ли... Ты же знаешь, у нас достаточно причин для гнева, - сказал он, оправдываясь. Майтимо слабо махнул рукой. - Знаю. Не предлагаю вам не гневаться, или твоему отцу забыть о том , что мы сделали. Но, признаюсь, мне хотелось бы этого. Глупо, что наши дома враждуют друг с другом, когда есть враг, против которого мы должны сражаться вместе. Нам надо воссоединиться, если мы хотим, чтобы у нас был хоть какой-нибудь шанс. - Тогда начать должен ваш Дом. Майтимо поморщился. - Если только это не будет слишком самонадеянно. Полагаю, мне надо подумать об этом. Времени у меня достаточно, - горечь снова вкралась в его голос, когда он посмотрел на свои худые руки. - Попробуем занять твое время, - быстро сказал Финдекано. - Да и братья, конечно, найдут тебе занятие. - Он вновь обнял Майтимо. - Мне тебя будет не хватать. - Несмотря на то, что я просто бесполезный, жалеющий себя калека? - Не говори так, - сурово взглянул на него Финдекано. - Так говорит твой народ, - ответил Майтимо. - Плохо. Ты должен показать им, что они ошибаются, а не повторять за ними. Майтимо поднял правую руку. - И как именно я должен показать им, что я не калека? Финдекано вздохнул. - Я имел в виду слово «бесполезный». Хотя тебе, может быть, стоило бы начать с жалости к себе. - Пытаюсь. - Знаю, - уже мягче сказал Финдекано. – И да, я все равно буду по тебе скучать. - Он вздохнул, не желая расставаться. Но звуки рога возвестили о прибытии Феанорионов, и ему пришлось встать. - Ладно, будем надеяться, что все будут вести себя прилично. - И будем надеяться, что они по-прежнему будут хотеть моего возвращения, даже когда меня увидят. Финдекано возмутился. - Конечно, захотят. Да, я уже ухожу, - сказал он, когда дверь открылась, даже раньше, чем Истимэ успела что-нибудь сказать. - Вот и хорошо, - отозвалась она. – Я пока помогу нашему беглецу с завтраком, чтобы нас не обвиняли, что мы его морили голодом. Финдекано поспешно натянул свою мятую одежду и вышел, а целительница вошла и села на край кровати, протянув Майтимо миску с кашей. - Как ты себя чувствуешь? - спросила она, и Майтимо показалось, что ее голос был более холодным и деловитым, нежели обычно - Кажется, хорошо, - ответил он. Он настолько привык к боли заживающих ран и вечной пульсации в руке, что не придавал этому особого значения. В любом случае, по сравнению с муками последних лет это было облегчение. - Волнуюсь немножко. - Волнуешься, да? Я бы тоже волновалась. До другого берега озера далеко, и еще дальше для того, кто не может перейти комнату. Майтимо опустил голову. - Истимэ, я знаю, что ехать неразумно. Не надо мне этого говорить - я и сам боюсь. - Хм, - произнесла она. Ее лицо чуть смягчилось. - Ладно, ешь, пока не остыло. Пока он ел, она мыла его и в последний раз меняла повязки. - Тебе нельзя так часто опираться на спину, - сказала она. - Из-за того, что ты на нее давишь, она не заживает. Рубашка опять прилипла. Она сняла ее со всей возможной осторожностью, но некоторые раны, конечно, опять открылись. - Да, прекрасное зрелище для твоих братьев, - сказала она, и теперь в ее голосе послышалась нотка, которая смутила Майтимо - не страх ли? - Тогда я не покажу им спину, - он закончил завтракать, и поставил миску. Рука его задрожала, когда он протянул ее, хоть миска была не тяжелой. - В любом случае, это же не твоя вина. - А они знают об этом? - сухо спросила Истимэ, и Майтимо, кажется, понял. - Ты боишься, они подумают, что ты плохо заботилась обо мне? - спросил он, мрачнея. - Ты думаешь, они будут обвинять тебя? Она пожала плечами. - Случались и более странные вещи. Майтимо решительно покачал головой. - Ты столько сделала для меня, и сделала хорошо - так я считаю. Я чувствую себя гораздо лучше, так что жаловаться мне не на что. Если кто-то посмеет говорить иное, я этого не позволю. Она ничего не сказала, просто закончила свою работу, потом собрала инструменты и собралась уходить. Только когда она подошла к двери, Майтимо осознал, что сейчас она, и в самом деле, уйдет, и окликнул: - Подожди! Она повернулась к нему. - Что? - Это прощание? Она помедлила, пока он садился - прямо, не опираясь на подушки, оберегая спину. - Полагаю, да. - Тогда я хочу поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала. Особенно с учетом того, кто я. - Я делала это не ради благодарности, - сказала она. - И я стараюсь не смешивать личные чувства и работу. Майтимо прикусил губу. - Но теперь, когда твоя работа в отношении меня закончена, я, может быть, могу спросить: ты меня ненавидишь? Она странно посмотрела на него и покачала головой. - Нет. Когда выхаживаешь пациента, едва ли можно его ненавидеть, - Майтимо глубоко вздохнул и открыл было рот, но, прежде чем он заговорил, Истимэ продолжила: - Знаю, знаю, ты не совсем об этом спрашивал. Мне было больно - и теперь больно - из-за того, что твоя семья нам сделала. Но чтобы я их возненавидела? Нет. И когда тебя сюда принесли, было не важно, кто ты такой. Самое первое и главное было, что ты страдал и крайне нуждался в исцелении, и я стала работать. - Она пожала плечами. - Да что там, даже те, кто настаивают на мести, склоняются к тому, чтобы признать, что ты пострадал более чем достаточно. - Понял, - сказал Майтимо. - Благодарю тебя. Она кивнула со сдержанной улыбкой, и покинула его. Он наклонился к окну, пытаясь рассмотреть, что происходит снаружи, но оно выходило на другую сторону, и он увидел только знакомое дерево, теперь лишенное листьев, с печальными каплями росы на голых ветвях. Майтимо со вздохом откинулся на подушки и стал ждать. Когда дверь снова отворилась, он увидел дядю и двоюродных братьев, и среди этого множества народу был Макалаурэ - он так изменился, стал настолько серьезнее и взрослее, что Майтимо не сразу узнал его. Затем, вихрем коричневатых одежд и рыжих волос, вперед вылетел Амбарусса, заключая Майтимо в крепкие объятия, которые мгновенно лишили его дыхания. - О Нэльо! - закричал Амбарусса. - Нэльо, Нэльо, это ты! - Он взглянул Майтимо в лицо и нахмурился. – Ой, ты похудел. Борясь со слезами и смехом, Майтимо сжал младшего брата одной рукой и ответил: - А был еще худее. Здравствуй, Тельво, я тоже скучал по тебе. Нет, не надо! - вскричал он, потому что Макалаурэ шагнул вперед и упал перед Майтимо на колени. Нолофинвионы смотрели с неловкостью, ожидая за дверным проемом. Комната была слишком маленькой для такого количества народа. - Пожалуйста, не делай этого, - снова сказал Майтимо, и потянулся к руке Макалаурэ, чтобы поднять его. Конечно, он не смог бы, но Макалаурэ понял его намерение. Он встал. Он плакал, не в силах остановиться, не обращая внимания на присутствие дяди и двоюродных братьев. Теперь он тоже потянулся обнять Майтимо, шепча: - Я сожалею, так сожалею… - Мы все сожалеем, - мягко сказал Майтимо, обнимая его в ответ, как мог. – Я рад видеть вас снова, хотя «рад» - это слишком слабо сказано. Просто не могу поверить. Он обнимал их обоих, положив голову между их плеч. Он глубоко вдыхал их запах, по-прежнему родной после всех этих лет: яблоки, земля и мокрые листья - это Амбарусса, и теплый аромат мыла и дерева от Макалаурэ. Он попытался удержать мысль о том, что это все на самом деле, что эти двое - действительно его братья, что он действительно снова обнимает их. Понадобилось время, чтобы это осознать. Они не скоро отпустили друг друга. Когда же, наконец, отпустили, Майтимо улыбнулся братьям бледной улыбкой. - Я так скучал по вам. Они стали тут же убеждать его, что скучали по нему, по крайней мере, так же сильно. Их слова звучали искренне, и он совершенно позабыл свои опасения, что они не захотят его возвращения. - Мы привезли тебе твою старую одежду, - сказал Амбарусса, единственный, кто не плакал, а широко и глупо улыбался. - Ну тогда мне надо ее надеть, - сказал Майтимо. - Но вам придется мне помочь. На самом деле, они все еще не заметили его увечий, а о руке их не предупредили. Теперь им пришлось заметить, и тут их радость омрачилась гневом. Хотя они прочитали в письме, что Майтимо «тяжело пострадал», и теоретически представляли себе, что Моринготто мог быть жесток, это были совершенно разные вещи – иметь отвлеченную идею о мучениях и видеть их следы на теле брата. Когда они увидели обрубок правой руки, это лишило их последнего равновесия. Теперь Амбарусса зарыдал. У Макалаурэ глаза высохли, но загорелись такой яростью, что Майтимо даже забеспокоился, где она найдет себе выход. Он попытался дотронуться до дрожащих рук Макалаурэ, но брат отдернул руки и закрыл ими лицо. - Уже почти не болит, - соврал Майтимо. Конечно, они ему не поверили. Охваченные скорбью, они оказались неспособны помогать ему одеваться. Финдекано окончательно вывела из себя эта сцена, и он вместо них стал одевать Майтимо в шелковую нижнюю рубашку. Он видал Майтимо в гораздо худшем состоянии, и уже притерпелся к этому зрелищу. Поэтому потрясение и бесполезные сожаления братьев только раздражали его. - Вы ему не поможете, если будете напоминать ему о боли, - сказал он, не удержавшись. - Все, что мы можем сделать, это смотреть вперед. Макалаурэ бросил на него обиженный, почти сердитый взгляд, но Майтимо согласился, что братья должны взять себя в руки. В конце концов, они помогли Майтимо облачиться в дорожную одежду, которую они привезли. В свою очередь, Майтимо был изумлен количеством одеяний, надетых на него. Он узнавал вещи, даже смутно припоминал, что носил их в отдаленном прошлом, но ощущение от них было незнакомым. Еще одна рубашка из тонкой ткани поверх нижней рубашки, затем штаны из мягкой кожи, расшитая туника из роскошной красной шерсти, и мягкий жилет поверх всего этого. После того, как он провел более десяти лет, прикрытый от внешнего мира лишь собственной кожей, такие многочисленные одеяния казались ему излишними. Но он не возражал, не смея больше откладывать свою поездку. Поскольку братья сдерживали испуг, увидев ободранную или покрытую шрамами кожу, то он счел себя обязанным удержаться от возражений, когда его облачали во все эти удушающие слои ткани. Однако следующая заминка произошла по вине самого Майтимо. Все шло хорошо, и он даже почувствовал, что способен стоять, если его поддерживают с двух сторон. Сломанная нога сильно болела, но он давно уже научился преодолевать боль, хотя это и требовало усилий. Если не считать смущения из-за того, что он нуждается в помощи в самых обыденных вещах, стоять с помощью братьев оказалось проще, чем он опасался. А потом он услышал звяканье цепей, и, прежде, чем сам смог понять, отшатнулся и прижался к стене. Лицо его, было посвежевшее при виде братьев, снова сделалось пепельным. Макалаурэ и Амбарусса уставились на него в смятении. - Что это? - спросил Майтимо, безрезультатно пытаясь сдержать дрожь в голосе. - Гномская кольчуга, - нахмурившись, сказал Амбарусса. - Она хорошо защищает от клинков. Майтимо с сомнением осмотрел кольчугу. Она выглядела так, точно ее связали из стали. Сейчас он увидел, что и братья носили такие рубахи под плащом и кожаной курткой, но само позвякивание вызывало у него тошноту, и металл был явно тяжелым. - Не думаю, что я готов к этому, - признался он слабым голосом. – Думаю, она весит больше, чем я сам. Братья с недовольным видом завернули кольчугу в ткань, в которой ее привезли. Майтимо снова осторожно оперся ногами о пол, а братья подняли его и помогли надеть куртку, которая когда-то была сшита в точности по его размеру, а сейчас лишь подчеркивала его болезненную худобу. Теперь все молчали. Майтимо устыдился своей вспышки, а братья не могли смириться даже с этой малой тенью ужасов Ангамандо, которую им довелось увидеть. Они нарушили молчание лишь тогда, когда Майтимо был полностью одет. Он удивился еще одному странному ощущению: у него были на ногах сапоги - точнее, только один сапог на одной ноге. Сломанную ногу оставили необутой, она была лишь для тепла перевязана полосами ткани, которые принес Финдекано. - Вот так ты больше похож на себя, - ободряюще сказал Финдекано. Это было большое преувеличение. Хотя одежда придала Майтимо видимость нормальности, которой он не имел, пока лежал в постели, она нисколько не скрыла его слабости. - Сможешь идти? - с тревогой спросил Макалаурэ, бросая взгляд на его левую ногу. - Если вы будете меня поддерживать. Я не могу нести собственную тяжесть, - решительно ответил Майтимо. - Какую еще тяжесть? - пробормотал Амбарусса. Майтимо стиснул его руку. Медленно, в молчании, они вышли наружу, и за ними так же медленно и молча последовало семейство Нолофинвэ. Когда они вышли из дверей, все разговоры среди ожидавших снаружи стихли, и все они повернулись и уставились на них, когда Майтимо, поддерживаемый братьями, хромал к воротам. Хотя его внимание большей частью было направлено на то, чтобы передвигать ноги, их молчаливые взгляды от него не укрылись, и он почувствовал себя крайне неудобно. По лицу Амбаруссы он заметил, что тот чувствует то же самое - нахмуренный лоб выдавал возмущение укоризненным молчанием народа Нолофинвэ. Макалаурэ удавалось сохранить равнодушный вид, но именно Майтимо когда-то научил его, как надевать эту маску безразличия, поэтому он легко мог видеть сквозь нее. Путь к воротам затягивался, и непрестанная боль в отвыкших от напряжения мышцах была еще не самым скверным. Цепляясь за братьев, Майтимо быстро вспотел, несмотря на морозный воздух. Никак нельзя было упасть именно сейчас. Когда они, наконец, добрались до частокола, и сыновьям Феанора вернули оружие (Мгновение Майтимо с интересом и чувством вины смотрел, как они пытаются пристегнуть мечи к поясам, не отпуская его), он велел им развернуться, чтобы снова оказаться лицом к семье дяди. Сначала он обратился к Нолофинвэ, склонив голову: - Благодарю тебя снова за твою щедрость и доброту, дорогой дядя. Я понимаю, что это должно было быть трудное решение - принять меня, учитывая, что мой Дом сделал твоему Дому, и я благодарен, что твоя честь не позволила тебе отплатить мне тем же. Он говорил так громко, что все собравшиеся могли его слышать. На этот раз ропота не было. Казалось, некоторые даже устыдились. - Целительнице Истимэ, - продолжал Майтимо, - и всем, кто помог мне восстановить здоровье, я также приношу свою благодарность. И я также признателен за то, что вы смогли забыть свое личное горе, чтобы помочь мне. Это, на самом деле, не относилось ко всем, но он решил, что должен быть щедрым на благодарности, если уж больше у него ничего нет. Истимэ, по крайней мере, улыбнулась в ответ. Наконец, Майтимо повернулся к Финдекано. - Для тебя, любимейший и вернейший друг, мне не хватает слов. Не могу выразить, насколько я благодарен за твой безумный поступок. Я обязан тебе всем, и я не могу надеяться, что когда-нибудь расплачусь. - И не надо, - сказал Финдекано и обнял его, шепнув на ухо: - Уходи, пока я не заплакал. Майтимо вздохнул. Когда Финдекано отпустил его, он вновь заговорил: - Все вы, прощайте. Пусть эти деяния принесут Дому Нолофинвэ только добро. Он кивнул братьям, и они медленно вышли из лагеря. - Мы привели тебе Роккалаурэ, - прошептал Амбарусса, когда они направились к лошадям. - Ого, - только и смог сказать Майтимо. Вдохновение полностью оставило его по окончании произнесения речей. Неудивительно, что они выбрали именно этого коня. Роккалаурэ был конь его отца, и было справедливо, чтобы он перешел к следующему в роду. Это была хорошая лошадь, но ей нужен был сильный всадник, а Майтимо сейчас был совсем не уверен в силе своего духа. На самом деле, он не был уверен и в том, что сможет удержаться и на спине самой спокойной лошади. О чем он и сказал, прибавив: - Я лучше поеду с кем-нибудь из вас, чтобы вы мне не дали упасть, если силы кончатся. Они переглянулись где-то ниже его подбородка (несмотря на свое печальное состояние, он по-прежнему возвышался над ними). - Думаю, ты можешь поехать на Карнилло с Амбаруссой, - сказал Макалаурэ, стараясь говорить весело. - Он лучший всадник, чем я, и скорее всего не свалится вместе с тобой, если у тебя силы кончатся. Усадить его в седло потребовало больших усилий, а поскольку они знали, что за ними наблюдают, их неуклюжие попытки были особенно унизительны. Раз или два Майтимо с трудом подавил крик, и несколько раз он ощутил сильнейшее искушение отменить все это, вернуться в комнату Финдекано и свернуться там клубочком. Когда он, наконец, сел на Карнилло, он задыхался и дрожал от подавляемой боли. Он чувствовал, что ткань его рубашек начала прилипать к спине и понял, что у него наверняка снова пошла кровь. Он попытался не обращать на это внимания, радуясь, что туника у него была красного цвета. Амбрусса без всякого усилия вскочил на коня, и Макалаурэ легко сел верхом. И они поехали неторопливым шагом, направляясь в лес, где деревья уже лишились листьев. Как только они скрылись от взглядов, то поскакали быстрее, почти так, как если бы спасались бегством. Поначалу Майтимо ощущал чистоту воздуха, тепло солнечных лучей на лице, звуки и запахи леса, и, более всего, могучее чувство свободы. Казалось, он лишь сейчас вспомнил, как огромен мир, и обрадовался этому чувству. Однако очень скоро тряска прогнала его радость, и тут понадобилась вся его решимость, чтобы не показать своих мучений братьям. Казалось, скачке не будет конца. Отвыкший от езды верхом, он ощутил тошноту и головокружение, голова снова заболела, от ноги и от плеча ослабевшее тело пронзала боль. Когда стало темнеть, а они были еще в пути, он не смог больше держаться прямо и упал вперед. - Мы почти на месте, - сказал Амбарусса, заметив его усталость. - Здесь, за поворотом. Он указал вперед, и действительно, Майтимо увидел, что стена леса разомкнулась, уступая место настоящим стенам из дерева и камня. Они были прочнее и выше, чем те, что он видел вокруг лагеря Нолофинвэ. Гордый стяг отца висел над воротами. Цвета его потускнели, но были еще различимы в ранних сумерках. Когда они выехали из леса, рога и трубы торжественно запели. Ворота распахнулись, обнаружив еще одну толпу народа. На лицах было ожидание, а не упрек. Братья въехали в ворота под радостные возгласы толпы, и, несмотря на усталость и боль, Майтимо сказал себе, что вернулся домой.