***
Цзян Чэн не ревнивый. Что такое ревность, он знает не понаслышке: матушка — пример более чем буквальный, и он уверен, что не ревнует. Зеленоглазый монстр скрежещет в ушах и царапает грудь, шепчет упрямо: «Это должно было быть твоим». При всем желании, ничего подобного никто внутри даже не бормочет. Но Цзян Чэну дурно смотреть, как Лань Ванцзи за каждым совместным приемом пищи, который выдается со дня его прибытия в Юн Мэн, уделяет еде куда меньше внимания, чем Вэй Ину, сидящему напротив, по правую руку от брата. Шицзе, кажется, все вполне устраивает: более того, на эти их гляделки она сама смотрит с улыбкой, и Вань Инь не вскипает окончательно только из-за нее. Но это очень плохо. Вэй Ин проводит с гостем неимоверное количество времени. Они вдвоем тренируются отдельно, но много и эффектно — еще бы, лучшие заклинатели своего поколения, есть на что посмотреть. Но Цзян Чэна злят вовсе не выкрутасы брата с мечом, луком, шестом — да любым оружием. В недавнем прошлом Вэй У Сянь так же красовался своими невероятными навыками, и едкая зависть уже загасла на стадии тления, особенно после истории с нападением Вэнь. После нее Вань Инь вообще с братом общался первое время, как со стеклянным, и привык не испытывать вообще никаких негативных эмоций в его сторону — неимоверная жертва и риск потерять его навсегда сделали свое дело. Потом приезжает Цзинь Цзысюань, и каким-то чудом — действительно чудом — их отношения с шицзе налаживаются. Цзян Чэн нетрудным логическим усилием доходит до того, что павлин прослышал о нападении. Его поспешное появление и явное облегчение от того, что Ян Ли даже не было в Пристани в тот момент, дают пищу для невозможных, но, увы, вполне доказуемых подозрений. Ян Ли, ясное дело, первая понимает, что за всем этим стоит, наряду с матерью и немного опешившим отцом. До Цзян Чэна доходит очень медленно. До Вэй Ина — вообще не доходит, и он по-прежнему волком взирает на Цзысюаня. Несколько раз на дню Цзян Чэн случайно — абсолютно случайно — застает сестру с наследником Цзинь. И вообще этому не рад. Вернее, рад: она явно счастлива, аж светится, а значит, павлин хоть и неопытен в плане ухаживаний за девушкой, но уж точно не безнадежен. А потом до Вань Иня доходит резко, слепяще и наповал. Он чувствует то же самое, видя Ванцзи и Вэй Ина вместе. От ясности становится немного легче. Ни сестру, ни брата он не ревнует: оба уже взрослые и вполне при желании могут выбирать, кто займет место в их сердце. Просто Цзысюань — сказочный олень. А Лань Ванцзи — ходячий сборник запретов и правил, которые Вэй Ину хуже горькой редьки. Иными словами, доверить свою семью этим двоим на целую жизнь… Цзян Чэн, скорее, руку себе откусит.***
Ян Ли терпелива, как небожительница. Ее жених (да, помолвка восстановилась, и Вань Инь с братом дружно скрипели зубами) творит такое, что вывело бы из себя даже человека из клана Лань. Но шицзе абсолютно спокойно и даже мило реагирует, и Цзян Чэн видит в ней в эти моменты квинтэссенцию отцовского характера. Впрочем, Цзян Фэн Мянь терпел свою не умеющую показывать вполне существующие чувства жену все детство Ян Ли, и такое терпение, основанное на реальном примере, не кажется очень уж странным. Со временем Цзян Вань Инь если не полностью успокаивается, то, по крайней мере, уже не так ненавидит Цзысюаня. Этот павлин повзрослеет, уж точно не станет копией своего отца (хотя наследственность все еще напрягает), и уже сейчас видно, что это вопрос времени. Лань Ванцзи же отнюдь не выглядит так, будто способен обеспечить Вэй Ину жизнь, которой это ходячее солнце достойно. Облачные Глубины (а пара обязательно переедет туда, ибо Ци Жэнь просто не переживет, если его лучший ученик поселится в Юн Мэне) в представлении Цзян Чэна — белая выхолощенная клетка. Стена правил превратится в забор из таких же стен, как только Вэй Ин откроет рот в Гу Су. Слишком любящий свободу, Вэй У Сянь в своей слепой влюбленности не видит будущего. А будущее как раз этой свободы лишено. Если отношения Ян Ли и Цзысюаня выглядят как здоровые и основанные на чем-то крепком, то неуемность Вэй Ина и Лань Ванцзи кажется совсем шаткой опорой. Да, они с ума друг по другу сходят (ну Ванцзи точно), но… Но они совершенно разные! Вань Инь в который раз пытается это не проорать. Он попросту не видит гармонии, которая может сложиться между братом и вторым нефритом Гу Су. Это как пытаться соединить лед и огонь: либо одно другое растопит, либо, тая, затушит. Лань Ванцзи не видится кем-то, кардинально поменявшим свою природу в этом взаимодействии. Еще раз затухания Вэй Ин может не пережить, и Цзян Чэн ни разу не против предпринять что-нибудь, чтобы брат и его пассия как-нибудь разошлись и не калечили друг друга своими различиями.***
Проходит несколько месяцев. Притихший клан Вэнь, в который пленных вернули еще до исцеления Вэй Ина, свято верит, что совать нос в Юн Мэн, нося одежды с алым пламенем, равно самоубийству. Сила самого Вэй Ина исчезает так же внезапно, как появилась: его энергия больше не льнет к чужой, принадлежащей кому-то из главной семьи. Выносить эту информацию за пределы не более десятка человек, напрямую с ней контактировавших, никто не собирается. Вэй У Сяня втягивать в политику после всего, что произошло, стыдно каждому. Но он не против, даже сам придумывает, как бы обыграть все так, чтобы Пристань не трогали больше никогда. От каждого предложения Цзян Чэн все сильнее хочет закричать, а потом просто закинуть брата на плечо и унести отсюда (но, опять же, теперь это не его работа). Потому что даже имитация поведения, прежде противного Вэй Ину, теперь последнего не смущает, пусть только Юн Мэн целый стоит. Никто не спрашивал его, каково это — потерять половину души. Первое время его Ванцзи на руках носил (в переносном смысле, конечно, даже при стараниях Вэнь Цин его нога для таких вещей долго не годилась), а вся семья Цзян как-то… Будто цепи с себя скинула. Цзян Чэн не забудет, как они по-очереди с матерью назвали Вэй Ина так, как обычно называли отец и сестра, и обняли по-настоящему, уже послав на корень ян свои характеры и дрязги (а матушка и вовсе оказалась прирожденной обнимательницей, и Вань Инь твердо для себя решил разряжать обстановку в доме целенаправленно и уверенно). Вэй Ин тогда разрыдался, прижимаясь к ним за все пятнадцать лет отстраненности, и от его нахлынувших чувств и понимания того, что в его душе творилось, до сих пор ком в горле у всей семьи. Цзысюань — человек в определенной степени деликатный. Опять же, политически образованный. Опять же, неуклюже, но вполне любящий шицзе. Опять же, противник стандартных ценностей своего клана. В сумме все это — хороший человек на стадии формирования. Чтобы эту стадию не подкосить, адепты Цзян вышколены общаться с ним, как с обычным хорошим человеком, а узкий круг родственников Ян Ли ко всем неловкостям в ходе ухаживаний проявляет завидное терпение. Не на мыслях, так на словах и на деле. По крайней мере, пинок под одно место братья приберегают для Вэней, а павлина уже и павлином не кличут. С Ванцзи дело куда запутаннее. Он носится с Вэй Ином как с писаной торбой — это да. Он терпим к неугомонности своего возлюбленного до того, что у любого, кто знал второго нефрита до нападения на Юн Мэн, челюсть валяется на уровне подвала. Но при этом маячащее на горизонте совместное будущее в пресловутом Гу Су подливает в бочку меда такого едкого дегтя, что Цзян Чэн взгляд отводит даже от явно счастливой улыбки брата. Влюбленные идиоты, думает он. Поживем — увидим. Дай-то бог хоть поживем.***
Проходит полгода. В Юн Мэне Цзысюань и Ванцзи, кажется, бывают чаще, чем у себя дома. Если первый на почве чувств и темперамента еще оправдан, то с Хань Гуан Цзюнем дела совсем туманные, и каламбур нисколько не смешит. «Такое ощущение, что они свои сожженные горы уже отстроили в первозданном виде, а Ванцзи все книги за день переписал,» — думает Цзян Чэн, натыкаясь то на одну, то на вторую пару и борясь с желанием верно стеречь на случай неизбежного провала в ухаживаниях неопытных подростков. В целом, обстановка к семейным делам располагает. Вэни притихают уже до полной незаметности, а Жохань и вовсе выполняет исключительно прямые обязанности верховного заклинателя. Вань Инь с матерью злорадно уверены, что намечающиеся связи с кланом Цзинь и уже ни для кого не секретные (хотя и необычные) — с кланом Лань играют не последнюю роль. Хань Гуан Цзюн и непобедимое оружие, кладущее Вэнь Чжу Лю на лопатки — какой нормальный человек полезет с мечом на этот тандем? Но с обилием свободного времени приходит и обилие внимания к мелочам в доме. Например, к тому, что Цзысюань полез в пруд в одежде, чтобы достать Ян Ли самый пышный цветок лотоса. И не рассчитал глубину дна, в итоге вместо нижней половины штанов промочив вообще все и смешной мокрой фигурой стоя напротив девушки своей мечты. Она сначала умилялась, а потом они оба долго смеялись, и неловкость до красных щек Цзысюаня под великой силой Ян Ли схлынула (а кому рядом с ней вообще может быть некомфортно?). В тот день Цзян Чэн впервые услышал, как Цзысюань шутит над собственным видом. И прозвище «павлин» официально покинуло свой пьедестал. А вот шицзе вознеслась до уровня богини уюта, расслабленной обстановки и всего самого приятного, что может быть в обычной мирной жизни. Вторая вещь, в силу обилия свободного времени ставшая бревном в глазу: Вэй Ин и Лань Чжань научились быть во всех местах дома в одно и то же время — когда к их гнездышку подходит ничего не подозревающий Цзян Чэн. Смех брата, не истеричный, а искренне счастливый, тушит раздражение на корню, и остается только страх, что сейчас Ванцзи своим бревноподобным воспитанием разрушит все то, что сам и построил. Потому что Цзян Чэн знает его, и человек, сидящий-стоящий рядом с Вэй Ином — ни на йоту не второй нефрит клана Лань. А странности должны кончаться, и когда они кончатся, Вэй Ин будет расстроен. Режим младшего брата в Вань Ине достигает пика медленно, но верно. В какой-то момент в любящем ворковании Хань Гуан Цзюня он с изрядной долей паранойи слышит раздражение и хочет прямо из своего укрытия закричать, что Ванцзи заполучил сердце второго по доброте после Ян Ли человека, и надо бы ему ценить это пуще глаза своего. К счастью, Лань Ванцзи очень недвусмысленно берет Вэй Ина за руку, и Вань Инь глотает паранойю, вспоминая слова самого же нефрита: «Я не касаюсь чужих». А тут касается, да еще как, и это на время успокаивает. А потом Ванцзи вынужден уехать, ибо брат вернулся в восстановленный Гу Су, и надо бы поприсутствовать на инаугурации нового главы ордена. На Вэй Ина смотреть жалко. Он лишнюю секунду в каждом прикосновении урывает, когда вся семья провожает Хань Гуан Цзюня. Конечно, не обвивается вокруг чужой руки и истерик не закатывает: Цзысюань, стоящий подле Ян Ли, не тот свидетель, при котором можно устроить сцену. Но поникшие плечи и покрасневшие глаза многое говорят, и Лань Ванцзи просто ради того, чтобы юноша окончательно не расплакался, ограничивается ободряющим сжатием рук в ответ и обещаниями вернуться не позднее, чем через месяц. Вэй Ина так при слове «месяц» и пригибает, он уже едва не всхлипывает. И тут звучит голос матери, и от ее слов будто воздух в комнате свежее становится: — Раз уж ни для кого не секрет, что вы друг к другу чувствуете и какие у вас планы, тебе, как будущему спутнику на тропе самосовершенствования молодого господина Лань, стоило бы заявить о себе в Облачных Глубинах. Вэй Ин меняется, как раскрывающийся лотос: с него вся печаль разом хлынет, и спустя секунду юноша без зазрения совести (которой и не было) кидается приемной матери на шею. Ближайшие прислужницы Цзыюань даже не пытаются подобрать челюсти. Ян Ли улыбается особенно милой улыбкой. Цзысюань не очень понимает, что происходит, поэтому смотрит на Ян Ли. Отец преисполняется гордости, и тепло в его взгляде становится совсем мягким, когда госпожа Юй коротко обнимает приемыша в ответ, после чего отстраняется и строго, но шутливо говорит, что если Вэй Ин будет столько прощаться, то задержит Ванцзи, и тому придется лететь одному, и вообще она передумает. Вэй Ин благодарно слезы утирает и, пообнимавшись с остальными (кроме Цзысюаня, получившего пламенный взгляд, мол, попробуй обидеть шицзе — без ног останешься) становится подле Хань Гуан Цзюня. Цзян Чэн игнорирует тревогу и горечь при виде их двоих. Просто понимание всей ситуации влюбленным мозгом брата пока не осуществилось: он — гарант безопасности Пристани, и ему придется сидеть в Гу Су и носа лишний раз не высовывать, все приезды-отъезды согласованы по графику, в общем, жизнь не сахар. И таким же пламенным взором вперивается Вань Инь в Лань Ванцзи, без слов говоря: «Мой братец не виноват, что с ним это все случилось, но если ты не сделаешь его самым счастливым даже при таких обстоятельствах, тебя твоя брынчалка и уровень духовных сил не спасут от моего и не только гнева». И Ванцзи, прочитав в его глазах все до последнего слова, кивает в ответ. Цзян Чэн в который раз заставляет себя успокоиться: он не должен решать за брата, с кем жить и где счастья искать. Скоро так же провожать сестру. Пора бы привыкнуть.***
Новости через какое-то время дают Вань Иню второе дыхание и способность перестать волноваться за брата каждую свободную минуту. Двое анонимных странствующих заклинателей, принадлежащих к именитым кланам, но избравших путь помощи нуждающимся в процессе путешествий, приезжают в Юн Мэн с определенной целью. Брат в последнем письме двухнедельной давности просит Цзян Чэна заготовить кучу фонариков и острой еды. Пазлы складываются в голове Ван Иня, даруя облегчение размером с несколько храмов: Вэй Ин и Лань Ванцзи не будут чахнуть в Гу Су, а жениться и вовсе приедут в Пристань, и шицзе скоро тоже играет свадьбу со своим по уши влюбленным Цзысюанем в Лань Лине, и везде будет присутствовать вся семья… И наконец-то все будет хорошо. Учитывая, что Ванцзи согласился на подобный образ жизни ради жениха, Цзян Чэн готов изменить мнение о нем. Возможно, это бревно из Гу Су Лань не такое уж бревно. Возможно, Вэй Ин даже будет счастлив. А большего пока и не надо. …