Настюх, она со мной

У Насти волосы цвета осени, серёжка в носу и лисий взгляд. Она старательно расчёсывается перед зеркалом, собирает хвостик на затылке, долго выбирает значки, пришпиливает их к джинсовке, наклонив голову, изучает своё отражение в зеркале. Хотелось бы лучше, да не выйдет. Наушники в уши и последний придирчивый взгляд назад. На улице её ждёт октябрь, лужи на асфальте и встреча с человеком, который ей, в общем-то, и не нужен. Она бы и не встречалась с ним, если б он не был единственным мостиком, связующим её с Пашей. Естественно, они оба об этом не знают. У Насти сердце делает лишний удар, когда она оказывается под Пашиными окнами, и мысль бьётся в голове загнанным воробушком: подними голову и выпрямись, вдруг он сейчас смотрит. Лихорадочно она ищет повод задержаться здесь на секунду дольше, не смея прямо в его окно взглянуть, чуть дрожащими пальцами тянет телефон из кармана… «Настён, я заболел чего-то, сегодня не получится встретиться, температура». Да провались ты пропадом, думает Настя, прежде чем развернуться, всё же поднимает глаза к окнам и с трудом сдерживает судорожный вдох. Что ж. По крайней мере у неё теперь есть повод зайти. Настя всегда была влюблена в Пашу, и всегда знала, что ей не светит. Только бы он не догадался, думает она, облокачиваясь на дверной косяк в поисках поддержки и надеясь, что это выглядит дерзко, а не жалко. Их разделяет порог квартиры — по одну сторону беспорядочные цветные пятна, сигаретный дым, громкая музыка и пьяный угар, по другую — тишина подъезда и девушка, кажущаяся себе слишком серой. А где-то посередине — уже изрядно бухой Лёха. И ей притворяться нужно как никогда. — Охренел что ли совсем? — Настя очень старается вид принять построже, ведь он здесь, совсем рядом. — Я, значит, иду мимо Пашиных окон, там музыка играет, ну, понятно, чем он заболел. Привет, Паш, — наконец находит в себе силы обратиться к нему напрямую. — Привет, Настюх, рад тебя видеть. Враньё это, не ждали её здесь — ни Паша, ни даже Лёха, который, по идее, её любит. Насте обидно, хоть и не имеет она права на эту обиду, но ничего не может с собой поделать. — Небось бабу какую-то привёл? Я сейчас зайду и всё увижу! Её слова больше к Паше обращены, чем к Лёше, но возмущаться она тоже права не имеет, Паша ведь и не должен её ждать, приглашать, тем более — верность хранить. У Насти внутри смесь страха, надежды и злости. — Ого! И Перфилова тут! Понятно, чем ты заболел! — Настюх, — говорит Паша. — Она со мной. Настя привыкла держать удар, она даже не меняется в лице (по крайней мере очень надеется на это), только в глазах темнеет, и её чуть в сторону мотает, и все слова, которые на языке вертелись, пропадают куда-то. «Не со мной же!» — оправдывается Лёха как будто где-то далеко-далеко. Паша обнимает её за плечи, у него рука горячая — она замёрзла на улице в своей тонкой джинсовке — и приглашает пройти, говорит что-то, кажется, Лёху защищая, а Настя невольно прислоняется к нему и смотрит прямо в глаза. Близко-близко, не слушая, что он говорит, кивает и заставляет себя улыбнуться. Она уже знает, что напьётся этим вечером так, как не напивалась никогда. Паша на диване целуется с полураздетой Перфиловой, а Настя — глупая, влюблённая Настя с её волосами цвета осени, серёжкой в носу и лисьим взглядом — больше не существует.