После

      Влажность воздуха до отказа наполняет лёгкие, пока рот заливает теплая вода; уткнувшись лбом в холодный кафель стены Мила позволяет ей отрезать себя от окружающего мира. Прошедшие сутки вместе с тяжелыми каплями стекают вниз по мокрой коже не принося ни облегчения, ни желанного расслабления. По спине и напряженной линии плеч струятся кажущиеся медными от влаги спутанные волосы. Мила поворачивает кран и морщится от боли где-то глубоко под ребрами. Невообразимо хочется спать.       Непроглядная тьма во взгляде Лютова клеймит её шею, как только Рудик отдёргивает занавеску душа. Его небрежная поза сочится невозмутимостью; так же спокойно он берёт с полки полотенце и медленно приближается к Миле, заставляя её задержать дыхание. Укутывает своим запахом и теплом крепких рук; Рудик прислоняется к его плечу и позволяет стирать влагу с кожи. Яркость светильников над зеркалом глушится размеренным движением грудной клетки под её щекой. Прикосновение махровой ткани к спине расслабляет. Мила натыкается пальцами на верхнюю пуговицу рубашки Лютова, высвобождает её из петли. Дрожит то ли от холода, то ли от ощущения тепла там, где прослеживает касаниями обнаженную кожу на крепкой груди, пока Нил скользит полотенцем вниз по её рукам. Замирает на уровне талии. Раздаётся глухой шорох, на неё ложится тяжелая ладонь.       Отчаяние отражается в её рваных движениях четче, чем в разлинованном каплями воды зеркале за спиной. Рубашка сползает с плеч Лютова, пока Мила прижимается мокрыми губами к ключице, поднимается короткими поцелуями вверх по шее, застывает дыша ему в подбородок. Тяжёлый от влажного пара воздух становится почти осязаемым. Мила втягивает его в лёгкие, не открывая глаз. Пахнет им.       Горячее давление на бедрах; секунда — и Лютов уже держит её на весу, заставляя обвить талию ногами и прилипнуть к своему торсу всем телом. Он целует её жадно, прижимается, не оставляя ни миллиметра пространства. Вдавливает в стену, ни на секунду не переставая рвано дышать в губы. Под мокрыми Милиными лопатками скользит кафель, пока она лихорадочно нашаривает пряжку ремня на уровне своих разведённых ног. Яркий свет играет пятнами и вспышками перед её сомкнутыми веками; под них словно налили клея. Она ощущает тёплые пальцы, вторгающиеся внутрь. Тянущая боль в промежности отдаётся покалыванием в рёбрах, напоминает о недавней ране, но Мила упорно отталкивает эти мысли подальше. С силой вдавливает пальцы в плечи Лютова, подаётся навстречу его движениям. Услышав тихий хлюпающий звук закусывает губу, и в ответ получает тихий сдавленный рык.       Проникновение твердого, до предела напряженного члена распластывает Рудик по стене и заставляет ошарашенно распахнуть глаза. Прямо напротив них — сливающиеся с радужкой неконтролируемо расширенные зрачки Лютова. Углы его плотно сжатой челюсти кажутся смертельно острым оружием, пока он неотрывно смотрит Миле в глаза и толкается до упора. Подаётся назад, держа её под бёдра на весу. Толкается снова. Мила всхлипывает, прикрывая глаза. Принимает резкий удар его бедер о свои. Опять. И ещё.       Рудик запрокидывает голову, упираясь затылком в кафель и просит дрожащим голосом:       — Ещё, пожалуйста.       Напряженное лицо Лютова искажается кривой ухмылкой. Он перемещает одну ладонь Миле на затылок, зарывается пальцами в волосы и сжимает их в кулаке. Мила гортанно стонет, жмурясь от глубины проникновения. Мысли стираются словно ластиком: в голове чистое полотно, на котором то и дело мелькают вспышки яркого, ничем не запятнанного удовольствия.       Лютов не смог бы остановиться, даже если бы небеса решили обрушиться им на голову. Упиваясь видом обнаженной груди и разметавшихся рыжих локонов, он притягивает Рудик к себе и проникает языком в рот, ловя губами её стоны. Реагируя на его прикосновения так честно и ярко, она затмевает собой всё, что было прежде. Он толкается глубже и сильнее, не меняя темпа и пристально следит за тем, как Мила с трудом фокусируется на его глазах в редкие секунды, когда может держать свои открытыми.       — Так хорошо с тобой, — шепчет она, цепляясь за его плечи и шею и жарко выдыхая Лютову в губы.       Он думает о том, что в таком случае всё это было не зря.

***

      — Что случилось на твоём обеде сегодня?       На кофейный столик перед Лютовым приземляется большая кружка липового чая с мёдом — всё на что хватает гостеприимности Милы. Полы её халата плотно запахнуты, всё ещё влажные после душа волосы скручены в пучок. Она садится в кресло напротив камина и подтягивает колени к подбородку, обхватывает их руками и устало вздыхает.       Маленькая девочка, не иначе, думает Лютов. Он обжигает язык слишком горячим чаем, и смотрит на прилипшие к её шее пряди волнистых волос. Редкие капли дождя ударяют о подоконник, резонируют с потрескиванием дров в камине. Разжигая его, Лютов готов поспорить, что при нынешней хозяйке он это делает первым. Промёрзлые стены неуютной гостиной с тонким слоем пыли на каминной полке говорят красноречивее любых слов. Мила ёжится в кресле, вжимается в него глубже, словно в попытке слиться с обивкой.       — Сделку, над которой я работал — ту, что с Сибирью — передали другому человеку, — спокойно констатирует Лютов. Его выдают желваки на скулах и чуть поблескивающие в темноте глаза. — Министр сказал, что нападение на меня поддаёт дело риску, поэтому будет лучше, если кто-то другой этим займётся.       Развалившись в кресле, он беззаботно отхлёбывает ещё чая, как будто Мила не замечает ни напряжения в пальцах, стискивающих чашку, ни углубившихся морщин возле губ. Рудик не нужно быть ясновидящей, чтобы увидеть, что нет, он всё ещё в гневе.       — Верешака, говорят, зубами скрипит от одного звука твоей фамилии, — осторожно подмечает Мила, всматриваясь в потрескивающий камин.       — Он никогда раньше не вставлял палки в колеса ни мне, ни родителям, — жмёт плечами Лютов.       Его карьера в посольстве была закономерно успешной, но только потому, что Лютов прекрасно знал себе цену и работал, не покладая рук после отъезда из Таврики. Начальство относилось к нему с уважением, его идеи ценили, а рабочую этику всегда ставили другим в пример — не было ни единой причины раньше поддать собственный имидж сомнению.       — Это странно, — выдаёт наконец Мила, задумчиво теребя кончик пояса халата в пальцах.       Она медленно поднимается из кресла и прошлёпав голыми пятками по холодному деревянному полу, останавливается напротив окна, сложив руки на груди. Лютов тихо отхлебывает чай.       — Разведка знала, что на тебя готовят покушение, Министерство даже приставило охрану. О так называемом риске было известно изначально, зачем менять ведущего дипломата на стадии подписания?       Лютов вздёргивает бровь, с подозрением уставившись на узкую спину, спрятанную под пушистым белым халатом. Чай внезапно оказывается чересчур приторно-сладким. Он судорожно вспоминает, не осталось ли в той бутылке медовухи с самого первого вечера.       — Верешака мог не допустить тебя к этому делу с самого начала, зачем убирать тебя сейчас? — продолжает вполголоса размышлять Рудик, конкретно к Лютову не обращаясь. Он хмыкает и качает головой.       — Нет, не совсем.       Рудик поворачивается в его сторону, вопросительно уставившись на парня.       — Верешака, конечно, Министр и всё такое, — хмыкает Лютов, потирая напряженную шею, — но прямого отношения к сделкам, над которыми мы работаем, он не имеет. Особо важные дела, конечно, попадают в его внимание — как случилось и с моим. Но не его голосом единым работает Министерство. Партнерство с Сибирью было одобрено на консилиуме единогласно, ему не было никакого смысла пресекать это дело, оно слишком выгодно для Троллинбурга сейчас.       Брови на переносице Милы сходятся всё ближе, пока Лютов говорит. Она разворачивается к нему всем телом и нахмурившись, прикусывает ноготь большого пальца. Её взгляд расфокусировано утыкается куда-то ему под ноги.       Лютов смотрит на неё неотрывно — он привык читать с лица Рудик, и напряжение не заметить не может. Он хорошо помнит это выражение: видел его неоднократно тогда, раньше, когда они смывали пыль и кровь с лица раз в несколько дней, если повезёт, и на расстоянии ощущали друг друга в бою.       — Мне нужно разузнать кое-что, — наконец выдает Мила, взглянув на Лютова исподлобья. — Не хочу преждевременных выводов.       Нил задумчиво кивает — он примерно уловил, о чём она думала, но ниточки безуспешно путаются у него перед глазами и за какую цепляться так и не понятно.       — Что насчёт Алидады? — спрашивает, прослеживая как Рудик возвращается в кресло и вытягивает ноги на столик. Её скрещенные лодыжки оказываются прямо рядом с его коленом, и Лютов моментально упирается взглядом в высокий подъем её ступней.       — А что насчёт Алидады? — вздыхает Рудик, запрокидывая голову на подголовник и потирая переносицу. — Чернокнижники. Видимо, проводили обряд, им понадобилась кровь. Это уже не первый случай за последний месяц.       — Выглядело так, будто ты знала, что искать, — после долгой паузы наконец произносит Лютов.       Он касается лодыжки Рудик, заставляя ту вздрогнуть и посмотреть на него. Игнорируя её цепкий взгляд, придвигается ближе к краю кресла и кладёт холодные ноги себе на колени, затем обхватывает одну ступню теплыми ладонями и с нажимом проводит пальцами по подошве. Мила громко выдыхает через рот.       — Так и было, — соглашается она и сползает пониже в кресле, устраиваясь поудобнее. Лютов ухмыляется и продолжает медленно массировать её стопы. — Они прежде не позволяли себе нападать на целый патруль сразу, да и ещё держать их в заложниках. Очень смело с их стороны, — вздыхает Мила, а потом добавляет: — Как будто они уверены в том, что их не найдут.       В гостиной застывает молчание, разбавляемое лишь треском поленьев в камине и грохотом дождя по крыше и окнах. Лютов переваривает информацию, механично растирая пальцами напряженные венки на своде маленькой ступни. Ему не даёт покоя картина растерзанной шеи и обескровленные скрючившиеся пальцы молодого совсем парня в форме патруля. Изучавший черную магию ещё в школьные годы Лютов отлично теорию помнит, и подобный способ добычи крови для обряда кажется ему чересчур грязным, что ли. Обычно чернокнижники обескровливают жертв с помощью глубоко взрезанных вен на предплечьях и осторожно сцеживают каждую каплю крови.       Он непроизвольно хмурится, не спеша делиться с Рудик своими размышлениями. У неё на уме сейчас и так слишком много вещей, требующих внимания и разбирательств. А ещё его волнует другой, не менее важный вопрос.       — Тебе не поступало никаких инструкций насчёт моей дальнейшей охраны?       Мила вскидывает голову, отчего из её пучка выбиваются несколько прядей, опускаясь на скрытые под халатом плечи. Выглядит озадаченной, закусывая губу и переводит взгляд на окно за его спиной.       — Нет, — медленно тянет. — Наведаемся завтра в Менгир, узнаем.       Лютов кивает головой, соглашаясь. Ему тоже нужно кое-что проверить.