Мне больно ночами спится Ты можешь мне присниться? Я бы увидел тебя, Я бы так обнял тебя, Я бы влюбился вновь в тебя. (с)Raful&Faik
***
Ее везли по светлым и совершенно бесконечным коридором Лейпцигской клиники. Врач, шедший рядом с каталкой, что-то быстро говорил по-немецки, она только слабо кивала в ответ, не понимая ни слова и жмурясь от слишком яркого света. Лифт, коридор, двери. Операционная. Сейчас следовало бы волноваться, но сегодня страха почему-то нет. Привыкла, наверное. Смирилась. Только домой хочется. На дачу, к собачкам, где все такое снежное и родное. Скорее бы, скорее бы все это кончилось. Молоденькая девушка-медсестра прислонила к лицу кислородную маску, а к вене на правой руке привычно прикоснулась холодная сталь медицинской иглы. Веки налились свинцом, голоса стали совсем тихими и какими-то далёкими. Ей вдруг почудилось, что пахнет сиренью. Безумно хотелось спать.***
Она проснулась из-за противного прерывистого писка комара прямо над ухом. Махнув рукой, отогнала надоедливое насекомое и с трудом открыла глаза. Вокруг раскинулся сад. Она лежала под огромной яблоней среди кустов сирени и крошечных незабудок. Встать удалось с трудом, густой воздух, пересыщенный запахами всевозможных цветов, дурманил голову, глаза закрывались сами собой. — Мамочка — далёкий испуганный голос Ленки на долю секунды заглушил шелест листвы, заставив окончательно очнуться, разлепить тяжёлые веки и все же сделать несколько шагов. Больше всего на свете ей сейчас хотелось обнять дочку, успокоить, сказать, что все хорошо, что мама рядом. Но кусты с белыми и лиловыми цветами сомкнулись перед ней, не давая выбраться из этого дурманящего плена. Чем дальше она шла, тем сильнее путалась в этом бесконечном цветении, а голос Ленки звучал все тише, утекая в даль. Она не знала, сколько бродила так по нескончаемому саду. От тяжёлого цветочного аромата голова болела все сильнее. Иногда к голосу дочери добавлялись другие звуки: голоса друзей, лай любимых собачек, почему-то перемежающийся с какими-то фразами на немецком. Все чаще начала звучать музыка, вызывая слишком яркие воспоминания, которые ослепительными вспышками загорались перед глазами. Цветочный лабиринт все не заканчивался, казалось, он уводил все дальше, голоса, за которыми она шла, становились все тише, и от этого было безумно страшно. Хотелось обнять Ленку, увидеть любимых собачек, но она так устала, совсем заблудилась. Силы закончились, голова кружилась от приторного аромата яблонь. Опустившись на прохладную траву, она закрыла глаза, окунаясь лицом в незабудки и вдруг счастливо улыбаясь. К цветочному запаху присоединился ещё один — давно забытый, но такой любимый, кажется, она даже ощутила на секунду мягкость белого свитера меж прохладных синих лепестков. Над ухом снова запищал надоедливый комар, но сейчас сил отогнать его не было. Тоненький писк становился все протяжнее, пока не слился в одну бесконечную линию. Она уснула.***
На этот раз пробуждение было куда более лёгким. Она ясными глазами смотрела в такой привычный потолок, обшитый светлым деревом. Её спальня на даче. На темных елях за окном сверкает белоснежный снег. Она глубоко вздохнула, прогоняя отголоски странного сна. Слава богу, все хорошо. Сейчас она встанет, позвонит Маквалке, и они вместе посмеются над этой ерундой. А потом нужно будет обязательно уточнить у Наташи, как продвигается подготовка к открытию академии в Питере… — Аля, Нина! — она сама испугалась вырвавшегося из груди неожиданно чистого звучного голоса, о котором уже успела позабыть. — Бред какой-то… — прошептала совсем тихо, поднимаясь с постели и удивляясь тому, с какой лёгкостью ей это удается. Взгляд остановился на большом зеркале у шкафа, и она чуть не упала обратно на кровать. Отражение смотрело на нее её собственными глазами сорокалетней давности, а стремительно бледнеющее молодое личико очень точно отражало внутреннее состояние полнейшего шока. — Что вообще происходит?! Нина, Аля, Ленка! — Она впала в самую настоящую панику, сбегая по ступенькам на первый этаж, который встретил ее звенящей тишиной. В доме явно никого не было. Она стояла посреди гостиной, не зная, что делать. Когда чувство паники достигло апогея, с улицы послышался звук подъезжающей машины. Она выскочила на крыльцо как была: босиком и в светлом шелковом халате, замирая, с непонятным трепетом глядя в спину вышедшему из автомобиля высокому мужчине. Редкие снежинки падали на серое пальто и темные кудри волос. Закрыв дверцу, он повернулся, мгновенно застыв на месте, и она почти задохнулась, зажав ладонью рот, отступила назад, вжимаясь лопатками в холодную стену. В груди кажется что-то взорвалось и ухнуло вниз, вызывая слабость. Она порывисто вздохнула, будучи не в силах оторвать от гостя взгляд, даже просто моргнуть. Брюнет, наконец пришедший в себя, рванулся к ней, преодолев расстояние в несколько метров за пару секунд, и успел подхватить оседающую все ниже женщину. — Леночка, девочка, ну-ну, тише, родная… — он поднял ее на руки, отворяя дверь. Войдя в комнату, он тут же опустил свою дрожащую от холода ношу на диван, укутывая в плед. — Альгис… — ее взгляд вдруг прояснился, — Ты мне снишься. Господи, как давно ты мне не снился, — она смотрела во все глаза, положив руки ему на щеки и притягивая ближе, проводя пальчиком по гладковыбритому подбородку, разглядывала такое любимое и совсем молодое лицо, подмечая каждую чёрточку, успевшую стереться из памяти. Никогда ещё во сне он не был так близко, а сейчас она могла его касаться, даже обнять. — Леночка, это не сон, я не снюсь тебе, — он мягко улыбнулся, немного робко обнимая ее за плечи и притягивая ближе, не в силах поверить, что она здесь, рядом, — я не думал, что это случится так скоро. Милая моя, Господи, спасибо, что ты со мной. Я боялся, так боялся, что никогда не увижу тебя больше. — Но я… Альгис, я умерла? — Мысль пришла совсем внезапно, голос дрогнул от абсурдности фразы. Ну как же? Вот же она сидит, разговаривает. Совершенно живая, молодая, красивая. Вспомнилась клиника, врачи, постоянная слабость, процедуры, уколы, операция. Неужто и правда…? Она перевела взгляд на рояль, усыпанный нотами, крепче прижимаясь к мужчине. Дача, музыка и Альгис. Все то, что она так любила и теперь обрела вновь. В полной мере и, кажется, навсегда. Из глаз полились слезы. Притянув Жюрайтиса ещё ближе, Лена уткнулись носом ему в шею, обнимая за пояс. — Родная моя, не плачь, прошу. Теперь все будет хорошо. Я больше не оставлю тебя, никогда, слышишь? — он приподнял ее голову, покрывая мокрые щеки мелкими поцелуями. — Знаю, знаю, Альгис, потому что я тебя больше никогда и никуда не отпущу. Вот смотрю на тебя сейчас и не понимаю, как прожила эти шестнадцать лет. Я так люблю… Он не дал ей договорить, наконец целуя в губы. Возвращая все на круги своя.