На грани стихий

Они всегда были разными. Если бы незнакомый человек увидел их вместе, он наверняка сказал бы: «Ба! Они на одно лицо!» Пожалуй, тут он угадал, лица у них и впрямь похожи — папины губы и мамины глаза. Только вот у одной волосы льются непослушной снежной лавиной, а другую за рыжину кличут «огоньком». «Ну, точно сестры!» — восклицает незнакомец, а они тупят глазки в землю, смущённо улыбаясь. Анне всего семь лет, и она никак не может понять, почему сестрёнка так редко выходит из комнаты и почти не разговаривает с ней. А ещё она не понимает, почему Эльза никогда не снимает перчаток. Ведь руки у нее такие красивые — тонкие, белые, всегда чистые. Анне хочется, чтобы все видели ее руки. Ими должны восхищаться, как восхищается она сама. Ей хочется попросить сестру снять их, но она прикусывает язычок, смешно надувая щеки. Боязно — вдруг она сморозит какую-то глупость. Анне только исполнилось двенадцать, и в замке устроили торжество. Двенадцать — круглая дата, поэтому сегодня будет не как в прошлый раз, (и не как во все предыдущие) — тихо и без гостей. Родители разрешили устроить настоящий бал. У Анны платье темно-зеленого цвета, под самый пол, как у настоящей взрослой дамы. А ещё она выпросила у мамы настоящие, «каблукастые», как их называет Анна, туфли. И в руках у нее веер, и она даже немного знает, как им пользоваться. У Анны есть тысяча причин для радости, но праздник почему-то никак не идёт. А причина проста — нарезали пирог, а Эльза даже к нему не притронулась. Анна видела, как она взяла в руки вилку и тут же положила ее обратно. Анне в пору обидеться, ведь этот пирог она вместе с тётушкой Бетти, их кухаркой, пекла сама. Только вот растерянный голодный взгляд, которым сестрёнка обводит стол, заставляет попридержать свою обиду. За весь вечер Эльза так и не притрагивается к сладкому, говоря, что не голодна. Анна тоже ест без аппетита, а настроение неуклонно катится в минус. Веселье улетучивается, и это «не голодна» становится приговором. Анна думает, что хотя бы один день в году Эльза может вести себя нормально, и не понимает, почему этот день не случился, например, сегодня. Анна медленно закипает, чувствуя, как краснеют щеки. Она готова разразиться гневной тирадой, но голос будто застревает в горле, когда Эльза, почти не дрожа, отодвигает стул и учтиво заявляет, что неважно себя чувствует и пойдет к себе. А проходя мимо Анны тихо шепчет «Прости». У той внутри все будто переворачивается, когда мельком замечает прячущиеся в глубине глаз слезинки. Праздник продолжается, но Анна сидит ни жива, ни мертва, вцепившись уже болящими пальцами в край платья. И тогда она принимает решение, которое для нее самой до сих пор является чем-то особенным. Она резко встаёт и говорит, что на сегодня праздник окончен, и веселиться, когда не весело ее сестре, она не будет. В горле клокочат обидные слезы, но она крепится и уходит. И эта тоска, что она жертвует, возможно, единственный в этом году праздник ради любимого человека, греет душу гордостью. Это настоящее взрослое решение, и значит оно намного больше, чем платье в пол и веер в руках. В этот раз она вновь молчит, так и не рассказав Эльзе об этом. Следующий бал случается через два года. Эльзе шестнадцать, она держит голову и спину, смотрит на всех гордо и спокойно, — она достойная наследница трона, и сейчас ее выдержка — самое главное. Для страны, только что потерявшей обоих правителей, знать, что их будущая королева готовится уже сейчас, очень важно. Все они видят в ней неумолимую (будущую) владычицу Эрендела. Но только не Анна. Ей всего четырнадцать, она импульсивна, несдержана, возможно, совсем неопытна и, по мнению дородных вельмож и прислуги, мало что понимает в этой жизни, но именно она, а не они, видит, как Эльза из кожи вон лезет, чтобы (в свои шестнадцать!) поддерживать престиж королевства и внушать уверенность в сердце каждого. Эльза ненавидит балы, но вдруг устроила этот. Анна понимает — зачем — ведь им нужно натягивать улыбки «спасибо, все замечательно» и скалиться во все тридцать два, чтобы ни у кого не возникло мысли, что королевство в глубокой печали и трауре. Анна видит, что Эльза улыбается, а ещё видит, как трясутся спрятанные под кожей перчаток руки. Анна храбро улыбается тоже, думая, какая же она всё-таки сильная. Вечер проходит гладко, ей даже немного весело, впервые за последнее время, но когда гости уходят, и Анна видит сестру на балконе, понурую, убитую тяжестью венца, что ей предстоит принять так рано, она вновь усмиряет свой пыл, неслышно становясь рядом. Эльза слегка испуганно поворачивается к ней, и по всему видно, что ещё секунда, и она привычно мягко прогонит сестру прочь. Но Анна не даёт ей сделать это, порывисто и бережно обнимая ее и впервые позволяя себе осторожно коснуться губами. Она знает, что это конец, поэтому, не дожидаясь рокового финала, быстро ускользает в темноту. Она снова молчит, только сердце в груди бьётся так, словно это заводная игрушка, а не живая мышца из крови и плоти. Двадцать четыре месяца спустя случается коронация. К этому событию готовились усердно, и без пары лет совершеннолетняя Анна — особенно. Она хорошо помнит, чем кончилось последнее их празднество, и, не стоит удивляться, вспоминает об этом со сладким трепетом. Она хочет, чтобы сегодня все было идеально, просчитывает до миллиметра ширину торта и длину юбок. Возможно, получилось слишком кукольно-аккуратно, даже неправдоподобно. Поэтому, наверное, не так жалко было, когда все это отправилось в бездну. В этот день Анна поняла, что правы были люди, когда говорили, что лживые маски порой приходится отдирать вместе с мясом. Было больно. Ей — особенно. Правда открывалась нехотя, собираясь по крупицам, однако именно этими крупицами Анне удалось залатать грубые швы в монолите своих воспоминаний, как оказалось, лукавых как сам черт. У Эльзы в груди — бушующие снега, она знает, с чего все началось и как закончилось, знает, чем Анна жила все эти годы, и сама же подкармливала ее этой ложью. Эльза наконец отпустила тревоги и открылась миру. На ее лице пляшет улыбка, свежая, как первый снег. Анна тоже вроде улыбается, наивно счастливая, что все так хорошо закончилось. Но только она отворачивается, как из глаз невольно течет тонкой струйкой слеза. У Эльзы в груди — магический дар, а у Анны — разбитое сердце. Все воспоминания детства — в топку, все кругом — фальш и ложь, даже эта холодная отчуждённость, что Анна годами пыталась растопить — и та напуская. Это, конечно, немного радует, но в душе все равно остался осадок. В тот день Анна молчит из упрямства, мол, поделом ей. Гордо вскидывает носик и берет важно Кристофа под руку, и по ней даже почти не видно, что делает она это только из вредности. Сегодня Анна уже взрослая и вполне в состоянии отвечать за себя сама. Мир вокруг прекрасен, но радужными красками уже не играет. Анна знает «почему?» и «зачем?», ее не напугать россказнями о чудищах, прячущихся в лесах, она больше не верит слухам, предпочитая обо всем узнавать самой. Она взвешивает решения, знает, что будет, «если»... А ещё она знает, что сегодняшний день значит очень много. Он как последний день среди тысячи или первый из одного. И Анна находится аккурат на грани, нужно только решить, в какую сторону падать. Эльза, что была потеряна всю жизнь, наконец, нашла свой путь, а вот Анна вконец потерялась. Она знает, что Эльза любит ее. Знает, что любит ее сама. Но сомнений в том, что бушующая стихия в ее груди столь же сильно дорога ей, у Анны нет. И она, наконец, понимает, что в этой битве силы не равные. Анна не может говорить за Эльзу, но может говорить за себя. Эльза любовь не выберет. Она сама бы не выбрала. В груди сбоит, и сердце замирает при одной мысли, что один лишний шаг, и эта магия, древняя, как сама жизнь, раздавит хрупкое человеческое тело. Анна боится, ведь знает — отпустит — и потеряет навсегда, последует — и навеки останется тенью за ее спиной. Анна не хочет быть обузой, она не эгоистка, и объяснять ей ничего не надо. Казалось бы, все ясно без слов. Только Эльза вот почему-то медлит, ходит кругами и руки заламывает, потеряно озираясь. Будто не может решиться, осмелиться. У Анны внутри все сжимается, и она встаёт раньше, чем успевает подумать. Это само как-то получается, будто и не надо ей ничего решать. Все решено уже давным давно. Сжимает горячими руками холодные пальцы, и тянет заветное с губ: — Давай пройдем через это вместе.