***
Тот день, когда он ушел был слишком странный, она ведь даже и не поняла сначала, что он и правда ушел. Все еще верила, что вернется… — У нас разные планы на будущее, Тин, на ближайшее будущее. Я деток хочу, маленьких. Доченьку хочу, чтобы бегала босиком по дому, чтобы капризничала, чтобы папой называла… — последнее Леша сказал совсем тихо, борясь внутри с сентиментальностью и тоской. — Пожалуйста, — она взяла его ладони в свои руки, пытаясь донести до него все те чувства, которые боролись внутри. Прикосновениями, словами, ощущениями — как угодно, лишь бы он понял ее. Захотел понять. — Я не готова, Леш. Блондинка прикрыла глаза, из последних сил борясь со слезами. Для нее было важно донести до него свои чувства. Его состояние и отчужденность, такая не свойственная до этого их отношениям, нагоняли на девушку печальные мысли. Она действительно боялась, что этот разговор может все разрушить и станет последним. Тина видела, что мужчина уже не в состоянии мириться со всеми ее сложностями. Да и надо ли это ему — большой вопрос. В последнее время разговоры о детях в их семье заходили все чаще, однако к общему мнению Тина с Лешей так и не пришли. Она отчаянно пыталась убедить его в том, что сейчас не время, просила подождать, а он лишь сворачивал разговор в таком случае, внезапно переводил тему, пытаясь понять, пытаясь дать и себе, и ей время, чтобы принять. Однако Потапенко больше не мог. Два года, что длились их отношения, он обходил эту тему, прекрасно зная ее отношение к беременности. Вернее, он думал, что знал. Он верил и ждал, что когда-то, в ближайшем будущем, Кароль сама заговорит о детях, ведь это логично, они же уже семья, если не считать штамп в паспорте, которого по-прежнему не было. Да и кому он нужен, этот штамп в паспорте?! «Леш, для того, чтобы тебя любить, мне не нужен штамп в паспорте. Нам же и так хорошо» — ответила блондинка в тот единственный раз, когда он заикнулся о том, чтобы официально оформить их брак. Тогда не было какого-то предложения руки и сердца и всей этой романтики в том смысле, чтобы встать на колено и сказать красивую речь. Обыкновенный разговор, который предельно точно отразил Тинину позицию. И, в принципе, Леша был с ней согласен. А потом Потапенко вдруг понял, что так больше продолжаться не может, с течением времени в Тининых взглядах ничего не менялось — она по-прежнему не готова к детям и по-прежнему старательно избегает эту тему. И он ушел. Этот разговор поставил недоточку в их отношениях, а одна фраза сломала все надежды блондинки на то, чтобы быть понятой. — Я думаю, нам стоит взять паузу в отношениях, все обдумать. Я устал от недопонимания, Тин, — тогда он не старался смягчить свою речь, говорил напрямую все, о чем думал в тот момент. И она безумно ценила эту искренность. Наверное, Кароль было бы гораздо хуже, если бы он продолжал ходить вокруг да около и страдал от собственных мыслей…страдал из-за нее. Он ушел спокойно без скандалов и психов. И Тина искренне верила, что уже к вечеру мужчина успокоится и вернется домой, и все будет как прежде. Однако как прежде не стало — Леша не вернулся ни к вечеру, ни на следующий день, ни даже через неделю. После их расставания он искал утешения в других женщинах, стараясь забыть ту самую, стараясь заглушить любовь, которая не прошла. «Просто нужно время, а потом будет семья, дом, ребенок, появится женщина, готовая подарить мне счастье» — внушал себе Леша, вновь забываясь в алкоголе после очередного неудачного знакомства. Что поделать, если все не те? Если нет в них той огромной силы и любви, что есть/были в его голубоглазой любимой девочке? Он долго боролся с ее характером, они вместе долго и упорно подавляли все те комплексы и страхи, что успели в ней поселиться. Однако у него просто не было больше сил мириться и дальше с тем, что она не разделяет его планов, что не хочет понять.***
Еще вчера ей казалось, что она готова родить ему ребенка, готова наконец переступить через себя и вновь уйти в эту тему с головой, пытаясь сделать хоть что-то ради совместного будущего. Но отчасти эта решительность была продиктована алкоголем и неким отчаянием. Сейчас же, сидя в своей гримерке и пытаясь решиться на такой необходимый им разговор, Тина прокручивала эту мысль в своей голове, пытаясь честно ответить на свой вопрос — а действительно ли она к этому готова. И готов ли Леша услышать правду. Да она безумно хотела малыша, наверное, даже больше чем сам Потапенко. Она хотела родить ребенка, но не все так просто в этой жизни. А особенно — в ее жизни, там никогда не было просто. Давать Леше напрасных надежд не хотелось, это было бы слишком эгоистично с ее стороны — прийти и пожаловаться, как ей бедной-несчастной без него плохо. Он бы пожалел, приласкал, и все бы ненадолго пришло в норму. Но это все временно, ведь нельзя убегать от проблем. А решиться на разговор было сложно. В течение получаса блондинка сидела в гримерной, зная, что Потапенко никуда не ушел. Пятница — последний день слепых прослушиваний, после чего Леша уедет на концерты, и она это прекрасно знала. До этого ему необходимо было согласовать все репетиции и другие организационные моменты. А откладывать это все на неопределенный срок Леша не хотел, поэтому решил, что задержаться на час после съемок слепых будет лучшим вариантом. Конечно же, Настю, как благородный мужчина, он опустил домой, поскольку время уже позднее, а брюнетке еще добираться до своего коттеджа. А сам принял на себя участь поговорить с Завадюком. Сидя все то время, что Потапенко вел разговоры, в своей гримерке, которая находилась напротив Лешиной, Тина пыталась успокоиться, чтобы к моменту его прихода все же поговорить, желательно спокойно. Да, она решилась на столь непростой для нее шаг, понимая, что тянуть больше незачем. Сделав тяжелый вздох, блондинка открыла дверь, ведущую в коридор. Она слышала, как пару секунд назад дверь Лешиной гримерной хлопнула — вероятно, мужчина наконец решил все свои дела и теперь собирался ехать домой. И больше выжидать было бессмысленно. — Можно? — предварительно постучав в дверь, спросила Тина, не решаясь зайти в помещение без его согласия. — А ты что еще не уехала? Поздно ведь уже, — кажется, Потапенко остановился посреди гримерной в недоумении, ведь совсем не ожидал увидеть здесь Кароль. — Я думаю, нам нужно поговорить, — не отводя взгляда от его уставших карих глаз, тихо произнесла певица. — Ну, проходи, — Леша сделал приглашающий жест рукой, все еще не понимая всю серьезность предстоящего разговора. — Думаю, этот разговор не для гримерной на голосе. Пожалуйста, давай где-то посидим, удели мне час своего времени. Это правда важно. Ты ведь и сам знаешь. — Тут недалеко есть ресторан, давай там посидим и поговорим, заодно и поужинаем, весь день ведь на съемках. В ресторане они оказались едва ли не единственными посетителями в столь поздний час, а может, дело было вовсе не во времени, а в ценах, которые здесь были отнюдь не дешевыми. Однако сейчас им было все равно. Леша заказал себе рыбу с гарниром и чай, а Кароль ограничилась чашкой кофе, несмотря на укоризненный взгляд напротив. Да, пить кофе на ночь — не лучшая идея, но, кажется, заснуть после этого разговора не даст отнюдь не кофе, а бесконечный поток мыслей. Так что терять все равно уже нечего. А о том, чтобы поесть, речи не было, и дело далеко не в фигуре — просто аппетита нет совсем. Они не ведут бессмысленных разговоров на тему, как у кого дела или что они ели сегодня на завтрак. Атмосфера не располагает. Она сразу начинает с главного, понимая, что времени у них не так уж и много, и тянуть нет смысла. — Это сложный для меня вопрос, я тебе не говорила, но… — Тина мнется, опуская глаза в чашку с кофе, и теребит от нервов край чехла от телефона, что лежит на столе. — Не нервничай, — Потапенко накрывает ее ладони своими, пытаясь передать тепло и необходимую сейчас певице энергию. Видя ее нервное состояние, он даже перестал жевать, чуть отодвинув от себя тарелку с пищей. — Я понимаю твои чувства, и почему ты тогда ушел, но… я не просто не хочу ребенка, я не уверена, что смогу родить, — Кароль спокойно выдергивает свои руки из плена его ладоней и обнимает ими себя за плечи, отчего-то становится зябко. Он — первый человек, которому она решилась открыть эту тайну. Ни лучший друг Паша, ни мама, ни тем более кто-либо еще не знал ровным счетом ничего. — Я давно уже проходила обследование, когда… — чувствует объятия Леши, который присел рядом на диванчик, пытаясь сделать хоть самую малость, чтобы облегчить, взять часть переживаний на себя. Однако Тина не приняла его объятия, попросив сесть обратно. Ей тяжело было говорить на эту тему, вновь ворошить то, что причиняло боль, но она сумела смириться с этой мыслью. Не хотелось, чтобы он жалел, не хотелось вновь чувствовать себя слабой. И только когда Потапенко сел обратно на свое место, Тина продолжила говорить. — У меня с предыдущим молодым человеком были некоторые проблемы…я никак не могла забеременеть. Мы очень долго хотели ребенка, и было много попыток, и никто не мог понять причину. Он тогда начал отчаиваться, я вообще ходила сама не своя, думая только об этом, перестала нормально спать по ночам, потому что мне снились кошмары — подсознание же коварная штука, — она измученно ухмыльнулась, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не разреветься прямо в этом ресторане. Вообще речь Кароль звучала очень отстраненно, будто она рассказывала не про себя. Но на самом деле она очень старалась не впускать вновь эту мысль в свою голову, не зацикливаться на ней — иначе потеря сна, аппетита и настроения — это лишь самая малость того, что ее ждет. А у нее этот юбилейный тур, у нее голос, Веня, да и в конце-концов она не может больше себе позволить убиваться по этому поводу — она ведь вновь осталась одна, она должна быть сильной. С Лешиной мечтой о ребенке Кароль понимала, что сама сейчас подписывает себе приговор — он не сможет смириться с мыслью, что она бесплодна, и, кажется, это действительно точка, которую стоило поставить уже давно. — Я мечтала о малыше, ведь Веня уже совсем большой, и… — Тина сделала тяжелый вздох, а после глоток кофе, который уже остыл, отчего стал противным. Такой же горький, как и этот разговор, не предвещающий ничего. Абсолютно. Кароль не решалась продолжить о своем желании забеременеть, чувствуя, что это может стать последней каплей на весах ее непоколебимости. — В общем, тогда я решилась на обследование. Мне сказали, что шансы забеременеть есть, но они минимальны. И вряд ли у меня когда-то еще будут дети. Леша молчал, не зная, что сказать, как поддержать — она отвергала тактильную близость, зарывая эмоции внутри себя, не давая им выйти наружу. Кароль не позволяла ему вторгаться в ее личное пространство, как физически, так и духовно. — Может, можно что-то сделать, пройти обследование у другого врача, пройти курс…я не знаю, — Леша говорил все, что приходило в его голову. До этого он и предположить не мог, насколько этой хрупкой девочке было плохо, когда он вновь и вновь поднимал эту тему. И сейчас мужчина растерялся. Он банально не знал, как ее поддержать, и как жить самому с этой мыслью. Что нужно дальше делать и надо ли что-то вообще в таком случае делать. — Леш, — теперь она пыталась его успокоить. На лице мужчины читалось отчаяние, в то время как на ее — полное безразличие. Напускное безразличие. То, которое она упорно в себе воспитывала годами. — С этой мыслью проще смириться. И я смирилась. Ты не представляешь, насколько сильно я хотела ребеночка, я думала об этом постоянно, даже несмотря на то, что беременность Веней протекала сложно. Я готова была пойти на это еще раз, но, видимо, моего желания никто не спрашивал там сверху, — по лицу певицы скатилась одинокая слеза, которую она тут же смахнула указательным пальцем. — И мне, наверное, уже пора, время позднее…к тому же, тебе завтра надо ехать на концерт… — Да, наверное, нам обоим уже пора, — как-то отстраненно согласился с блондинкой Леша. Он не знал, что сейчас ей сказать, да и нужно ли что-то говорить. Все его надежды враз рухнули. И если до этого Потапенко просто ждал того момента, когда Кароль обдумает все и решится на такие серьезные изменения в жизни, и в глубине души верил, что у них еще может быть это самое совместное будущее, то сейчас все вдруг рухнуло. Он настолько ушел в себя, что даже не заметил, как она сама оплатила счет в ресторане и, накинув на плечи пальто, собралась на выход. И снова и не точка, и не запятая…