Ныло, тянуло, практически болело. Можно сказать, что почти распирало. Не мышцы, не кости, а что-то между мясом и кожей. Оно набухало и не хотело оставлять в покое. Соски опухли, стали крупнее, темнее и мягче. Они тоже ныли, постоянно зудели изнутри, мелко, противно. Ореолы немного увеличились, а сами соски стояли почти всё время и неистово царапались любой, даже самой мягкой и нежной, тканью одежды, чувствительные настолько, что, если их задеть, они отзывались тягучей томной недоболью.
Обращаться с подобным к кому-то из более-менее взрослых было стыдно, к врачам — тем более. Но спать на боку и животе уже становилось, хм, достаточно проблематично. В груди будто что-то скапливалось, и, прилив за ночь к какой-либо стороне, тянуло с утра ещё несколько часов.
«Ну подумаешь, застудил», — думал Джотаро, потирая ладонями широкие и объемные грудные мышцы. Массаж немного помогал: разгонял скопившуюся жидкость из отекающих областей и приносил некоторое облегчение. Ненадолго, но всё же. Хотя стоило быть аккуратным: чрезмерные нажатия могли спровоцировать приступ боли, а уж если зацепить ногтем сосок или проехаться по нему неаккуратно пальцем — то всё. Пиши — пропало.
И не дай бог задеть сосками — сквозь майку и плотную ткань гакурана, — хоть что-то более-менее твёрдое и острое: ребро стола, косяк двери, или неаккуратно сложить руки на груди… Можно обеспечить себе с десяток неприятных минут.
И, даже после того, как боль унималась — оставался зуд. Грёбанный, сводящий с ума невозможностью расчесать мягкие навершия груди почти до крови. Ибо здоровенный парень, запустивший руку себе под майку, и со зверским видом раздирающий себе грудь — такое себе зрелище. Приходилось тихонечко, пока все отвернулись, легонько, почти невесомо, потирать грудные мышцы пальцами, стараясь не растревожить распирающее чувство и ослабить напряжение.
А груди… опухали. Размягчались немного и даже увеличивались в объеме. Между кожей и слоем широких мышц явно образовалась небольшая, мягкая прослойка. Именно она и наливалась и немного тянула кожу, непривычную к подобному.
Можно ли сказать, что всё разом изменилось в один день? Пожалуй, нет. Оглядываясь назад, Джотаро мог бы соотнести все… симптомы.
Просто в одно прекрасное утро, натянув на себя чистую майку, Джотаро отправился в ванную, бриться-умываться. Гигиенические процедуры заняли минут десять-пятнадцать, и, сняв полотенце, которое парень обычно вешал на грудь, чтобы не запачкаться и не намочиться, он увидел ЭТО.
Это было пятнышком. Мокрым пятнышком размером с мелкую монетку. Само полотенце было сухим, так что вероятность того, что оно промокло от воды, была нулевой. Тем более само пятнышко холодило свой мокротой ту самую часть на левой грудной мышце, где было самое чувствительное место. Пахло чем-то тёплым и сладковатым…
Куджо задрал майку. Левый сосок был явно воспалён. Он был немного крупнее своего правого собрата по несчастью и был откровенно влажным, блестящим и… кхм. Откровенно сочился. Прямо у парня на глазах на нём появилась небольшая мутная капелька, и, под действием силы тяжести, сорвалась вниз и потекла по коже. Маленькая, белёсая.
Подросток поспешил подхватить её пальцем: тёплая и немного липкая однородная жидкость. Именно она пахла так сладковато. Тем временем на соске скопилась вторая капелька, покрупнее, и устремилась вниз за своей предшественницей. Новую капельку Джотаро, ни секунды не колеблясь, сунул в рот, поймав на тот же палец: сладко и молочно.
Твою же мать! Он крупно вздрогнул и чуть по-другому взглянул на своё отражение: опухшие мышцы теперь не казались простуженными или отёкшими, нет, теперь было заметно, что у парня налилась грудь.
До женских, весело и задорно качающихся под собственной тяжестью прелестей, этой груди было как хромому корейцу пешком до Парижа. Но она явно выделялась. Мощная, плоская, не торчащая вперёд. Лишённая женской жировой подушки, грудь была расположена прямо на мышцах, где молочные железы почти не выделялись, а только набухали и набирались влаги, готовясь производить молоко. Да, мужское молоко из мужских грудных мышц, текущее из некогда крохотного мужского соска. Твою же мать!
Джотаро положил ладонь на левую часть груди: горячая, почти плотная. Сосок уже практически не зудел — горел. Ощущался ладонью он действительно очень горячим, и, после, на ладони осталось мокрое пятно, которое Куджо на автомате слизал.
Он привычно прошёлся пальцами по мышцам и едва не выматерился — те были тугие, плотные, и чертовски болезненные! Пришлось начинать аккуратно разминать мышцы и кожу (а также прослойку между ними) пальцами: от подмышки к рёбрам, и оттуда к соску. С несильным, но ощутимым нажимом, разминая всё пальцами. Стоило таким образом подобраться к соску, как стало ясно, что это была не самая лучшая идея.
Капли с навершия стали срываться одна за другой, быстро и много. Почти непрерывным потоком. А уж когда пальцы, наконец, нажали на взбухший ореол… Из соска, раскрытого и трепещущего, брызнула практически струйка. Джотаро выдохнул сквозь зубы. Это было приятно. Волнующее, до зуда в челюсти интересное щекочущее ощущение, отдающее приятным возбуждающим трепыханием внизу живота и в паху.
Куджо привалился к стене и сполз вниз. Колени дрожали и подгибались, не желая держать тело в вертикальном положении. Дотрагиваться до самого соска было страшно. Ладони легли на правую грудь и принялись массировать её: сильно, с твёрдым нажимом, пальцы проходились по коже, не пропуская ни одного чувствительного участка.
Теперь заныл и правый сосок. Он набухал практически на глазах, темнел, тяжелел, чуть раскрывался. Парень не дошёл даже до ореола, а с него сорвалась первая капля, присоединяясь к потёкам на прессе с левой груди. Возбуждение усиливалось. Член в штанах явно затвердел, но упирался в молнию на ширинке пока терпимо. Пальцы надавили на ореол, и из канальцев потекло уже струйкой, тонкой, но заметной.
Тяжело дыша, Куджо откинул голову назад, собираясь с силами. От этого следовало избавиться прямо сейчас. Как бы трудно, больно или невыносимо приятно это ни было.
Дрожащие руки потянулись вновь к груди. К самому заветному, чувствительному, ноющему и требующему внимания… Мягкому, влажному. Истекающему молоком. Первое касание выбило воздух из груди подростка, настолько сильным и чувственным оно было. Пальцы неистово дрожали. Большой палец правой руки попробовал нажать на сосок как на кнопку, но это было ошибкой: явно не то, что требовалось влажному комочку плоти.
Следующая попытка была более удачной. Большими и указательными пальцами Джотаро сдавил ореолы от краёв к соскам. И почувствовал, как из сосков вытекают капли молока. Чёрт! Слишком сладко, слишком волнительно, слишком возбуждающе!.. И так недостаточно, чтобы избавиться от всего этого давления.
Широкие и сильные ладони легли на грудные мышцы справа — там они явно нуждались в наискорейшей помощи. Они давили, сжимали, мяли, тискали, жмякали, сгоняли молоко к соску и оно тонкой, но непрерывной струйкой стекало на живот и потихоньку пропитывало брюки. Джотаро взвыл.
Это было настолько невероятно приятно, чудовищно бесстыдно и, как следствие, абсолютно неподобающе. Он истекал молоком в ванной собственного дома. И, если его познания в биологии были верны, то самцы животных и приматов не способны вырабатывать молоко. Особенно в ТАКИХ количествах.
Тем временем пальцы перебрались к соску. Осторожно, максимально нежно и мягко, не касаясь ногтями, лишь подушечками пальцев, Куджо обхватил сосок за основание и, слегка сжав его, оттянул пальцами его вперёд. Пальцы соскользнули. На них остались капли. Непрозрачные, белые, густые. Кратковременное облегчение и вновь зуд, в этот раз усиливающийся и прямо говорящий парню, что он на верном пути в своих исследованиях. Джотаро поменял руки. Теперь правая сдавливала молоко к соску из желёз по всей груди, а левая — оттягивала и массировала сосок и ореол, сдаивая его содержимое. А содержимого было приличное количество.
Парень мял, сжимал, тискал… Нет, доил себя, выдаивая молоко из своей левой груди на тело и на ткань брюк, с уже откровенно выделяющимся на них бугром вставшего пениса. Ему потребовалось без малого пятнадцать минут, чтобы выдоить левую часть себя насухо, так, что внутри не осталось ни капельки, и вздохнуть от короткого облегчения. Там чувствовалась приятная опустошённость и лёгкость. Не тянуло и не зудело. Оставалась ещё правая половина. А руки уже устали.
Оставалось надеяться что это был единичный подобный… Инцидент.
***
Грудь налилась и засочилась примерно за два дня. Процедуру пришлось повторить. Благо на этот раз было не так больно, но не менее чувственно.
А к вечеру следующего дня это повторилось… И на утро к соскам пришлось начать приклеивать ватные диски. Молока в груди не было, но из сосков сочилась полупрозрачная субстанция с сильным молочным запахом.
Через несколько дней пришлось менять ватные диски два раза в день. И сдаивать себя по вечерам. Стоило признать, что пора бы обратиться к врачу…
***
Он подошёл к Джозефу после обеда, старательно сохраняя хладнокровное выражение лица, и поманил его пальцем. Джостар, обычно возмутившийся бы такому поведению, почуял неладное и послушно последовал за внуком.
— Старик, мне необходим доктор, — кто бы знал, сколько силы воли понадобилось Куджо, чтобы позвать деда к себе и произнести эту фразу.
— Что случилось, Джотаро? — тот нахмурился.
И вдруг… Джозеф заметил это движение. Слишком характерное и знакомое. Рука внука, согнутая в локте, прикрыла грудную клетку. И если он прав, то…
Фиолетовые шипастые лозы, незаметно от парня, скользнули ему за шиворот и резко дёрнули вниз ткань гакурана, спутывая в локтях руки и заставляя выгнуться.
Так и есть!.. От напряжения мышц на светлой майке мгновенно проступили мокрые пятна в крайне характерных местах.
— Чёртов старик!.. Пусти меня!
Огрызающийся и ругающийся подросток принялся натягивать плотную ткань формы обратно на место, а мужчина сначала побледнел, затем покраснел. Быстро, почти мгновенно. От подбородка до ушей. Казалось, что от его лица сейчас повалит пар. Как же ему это было знакомо, и как же он надеялся, что внука минет такая участь.
— Тебе не нужен врач… Это семейное.
