Останься со мной

Бразильца невозможно узнать в последние дни. Рамос замечает это не сразу, полностью погребенный в бесконечных проблемах команды – капитан и отец своей футбольный семьи – он в ответе за каждого ребенка, который находится под его надзором, и, к его собственному стыду, ему не удается уследить за самым чутким, хоть и вечно скрывающим свою ранимость за бесконечно красочными улыбками. Марсело смотрит на Наваса, как на своего бога, и первое время Рамосу кажется, что это не так плохо – он нашел свою любовь, да и костариканец кажется заботится о нем достаточно, чтобы оставлять бразильца под своей опекой. Не доглядел. Чехо не доглядел, пропустил тот момент, когда Кейлор, даже не скрывая улыбки и не пытаясь выглядеть угнетенным, сообщает о своем уходе. Рамос смотрит прямо на лицо Марсело, заглядывая в расширяющиеся черные от боли глаза и понимает, что бразилец знал не намного больше его. И когда Навас, чуть улыбаясь, уходит куда-то из комнаты, все, на что у него хватает сил – приобнять мужчину за чуть дрогнувшие плечи, чувствуя, как они поникают и опускаются в немых и безмолвных рыданиях. Марсело больно, и кажется из-за этого за окном неумолимо гаснет яркое и светлое мадридское солнце. Солнце гаснет надолго – это чувствуется в бесконечной грусти в глазах бразильца, усталых улыбках и попытках сделать вид, что ничего не поменялось – защитник строчит бесконечные сообщения любимому, надеясь, что сможет пробиться сквозь далекие и неприступные города, дотянуться до его самого сердца, коснуться его кончиками пальцев, снова разбудить и растрясти. Кейлор молчит, говорит о тяжелых тренировках и почти не пишет, никак не реагируя на тихие признания в любви. А между тем, неумолимая и ничего не скрывающая сеть снова и снова выкидывает бесконечные изображения о прогулках, встречах, свиданиях с Иккарди. Марсело молчит и терпит, съедаемый изнутри жестоким монстром отчаяния. Кейлор скоро должен приехать в Мадрид. За день до приезда Марсело улыбается, так, что Чехо снова начинает верить в то, что все будет как прежде – бразилец, задерживаясь после тренировки, неловко признается в том, что Кейлор сам предложил им занять один номер, зачем-то отказавшись от общего дома. Сейчас этот вопрос не так сильно волнует бесконечно долго, как ему кажется, ждущего встречи бразильца, настолько, что он, наплевав на все правила, сбегает с тренировки, чтобы встретить костариканца в аэропорту, первому обнять и уже в жизни сказать, насколько сильно он скучает по его темным глазам и крепким объятиям. Кейлор холоден, спокоен и сдержан. Кейлор поменялся настолько, что Виейра снова и снова вглядывается в его глазах, пытаясь определить, не выслали ли ему из Парижа кого-то другого. Но нет, словно вылепленное из воска лицо действительно принадлежит Навасу, ровно как и ставшие злыми шутки и небрежные попытки накрутить черные кудри на пальцы. Костариканец словно становится намного жестче, теряя всю, возможно ранее имеющуюся любовь к мадридскому солнцу, которое попросту не знает, что именно ему сделать. Возвращаясь вечером с тренировки, Марсело распахивает дверь комнаты и тут же останавливается на половине шага, не успевая доделать его, в отвращении, ужасе и отчаянии замирая в полутьме коридора, глядя на гибко переплетающиеся змеями тела, расположившиеся на их с его любимым кровати. Бразилец пристыжено закрывает дверь, в отчаянии стекая по ней, пытаясь хоть как-то задавить текущие по щекам слезы, забыть, забыть то, что он увидел в эту секунду. Лучше никогда не знать, жить в проклятом неведении, чем теперь смотреть в чужие бесстыдные глаза напротив. Марси кажется, что он не вынесет еще одно расставание, полоснувшее по последним артериям вокруг сердца, теперь плачущим своей кровью и неизменно убивающим всего его в столь короткий срок. Марси встает, шатается, немного рвано выдыхает, кажется прихватывает из дома и зачем-то сует в карман визитницу и какие-то карточки, бросает на тумбочку телефон и выходит в город. На утро, лежа в каком-то отеле рядом с чужим сильным телом, он не задумывается о том, к каким чертям катится его жизнь, безвольно стараясь забыться в прикосновениях и попытках поверить в том, что он хоть кому-то нужен. На следующую тренировку в команду приходит уже совсем другой Марсело, но сперва чувствует это кажется только Серхио. Те же объятия, улыбки и кажется лишком близкие и теплые касания, в которых слишком отчетливо проступает совсем иной контекст. Марсело совсем не скрыто ищет ласки абсолютно от кого угодно и ему кажется плевать, кто может подарить ее ему – он принимает все, до последней капли, кажется бросаясь на шею и к тем, на кого раньше бы никогда не посмотрел. Рамос не понимает ничего сам и лишь жмет плечами в ответ на удивленный взгляд Карима, которого со всех сил стискивает в объятиях бразилец, словно случайно касаясь раскусанными губами шеи. Рамосу не нравится оставаться в неведении, поэтому он не оставляет попыток узнать того, что произошло за тот единственный день, когда он не видел свое бразильское солнце. Марсело не просто меняется – Рамос видит его везде – на коленях у Бейла, вжимаемым в стену Лукой, дрожащим от прикосновений Вальверде. Сейчас Чехо кажется, что он попал в какой-то кошмар и должен вот-вот проснуться, чтобы все снова было как прежде. Сейчас он войдет в раздевалку, перекинется с Виейрой парой фраз, тихо усмехнется на его подколы. Дверь открывается, являя перед собой тыкающегося носом в шею Карима Марсело. Ничего не меняется. Солнце сломалось, переставая дарить тепло и становясь обычной лампочкой. Серхио не сдается – в руках неизвестно как найденные в Мадриде подсолнухи, бутылка вина и пачка сладостей. Все это похоже на треклятое свидание, но все, что хочет Серхио – помочь бразильцу выбраться из того кошмара, в который тот сам неизменно превратил свою и без этого тяжелую жизнь. Дверь в дом открывается с одного легкого толчка, и первые звуки, которые слышит Рамос, приводят его в бешенство – бросая подсолнухи где-то у двери, он громко ставит на тумбочку бутылку, и, бросив пакет со сладостями, врывается в спальню, чтобы застать на постели три переплетенных между собой тела. Рамос не особо ждет – ему хватает всего несколько толчков, чтобы оттянуть охреневающих парней от Марси и выкинуть их за дверь. Рамос вне себя от бешенства, когда тянет на себя как-то невинно хлопающего глазами Виейру, несколько раз сильно наотмашь ударяя по щекам и кажется рыча что-то оскорбительное о его поведении. -Зачем? Вот скажи мне.. ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО СНОВА ДЕЛАЕШЬ?! Тебе мало?! Почему ты все время виснешь на всех как чертова шлюха из подворотни, Марсело, блять!- не контролируя себя, Рамос орет это кажется на весь дом и не пытаясь остановиться, снова и снова тряся бразильца за плечи, пытаясь добиться ответа. Виейра молчит, терпит, осторожно касаясь горящих щек, пока, в какую-то секунду, по щекам не начинают литься водопады слез, сразу как-то невольно заставляющие осадить себя. -Эй ну…эй, ну тише, тише,- немного коряво присаживаясь рядом, капитан неловко кренит чужое тело к себе, внутренне матеря свою несдержанность и зарываясь пальцами в чужие пряди волос, ероша спутанные кудри. Марси молчит, вздрагивает и лишь качает головой, словно не зная что говорить. Он рассказывает обо всем уже позже, когда заканчивается не только бутылка купленного вина, но и почти все, что есть в баре у Марсело, а сам бразилец сидит, закинув немного дрожащие ноги на чужие колени. Рамос агрессивно рычит и порывается встать, словно собираясь сейчас же поехать в Париж бить морду за такое солнышко, но его осаживают чужие татуированные руки, цепляясь за шею. - Останься со мной. Рамос и правда не спорит, возвращаясь обратно и мысленно говоря, что у него еще будет на это время, ведь совсем скоро наступит 26 ноября.