Несносный мальчишка

Несносный мальчишка… Рокэ украдкой бросал взгляды на сидевшего близ горящего костра оруженосца, и, нарушая данное себе слово, откровенно любовался, снова. Окделл был хмуро-задумчив. Распахнутые серые глазищи его бездумно глядели на танцующие языки огня, в руках стиснута палка, которой юноша поправлял горящие головешки, губы смешно поджаты. О чем задумался? Рокэ знать это совершенно не хотелось, он без труда мог вообразить себе все те глупости, которые роились в русой голове Ричарда, и получить подтверждение собственным фантазиям маршал не спешил. Да и не стал бы юноша делиться сокровенным, как пить дать, с врагом-то. Ворон дернул уголками губ, и нехотя отвел глаза. Быть врагом Окделлу было больше не забавно, с тех самых пор, когда Ричарда захотелось… Нелогично, по праву сильного, вопреки собственным многолетним убеждениям не смешивать постель и службу, в данном случае службу монсеньором, которую он по дурости сам на себя взвалил. Хотелось иногда настолько, что эта взыгравшая жажда едва не сподвигла маршала оставить оруженосца в долине, под приглядом Вейзеля. Как бы не вышло чего… Однако здравый смысл — объяснить подобное решение было бы не просто даже ближайшему окружению, подкрепленный гордостью (Как это я не смогу противостоять этой напасти?) способствовал тому, что юноша поднялся-таки в горы, и теперь сидел напротив Рокэ, задумчиво разгребая угли в костре. Рокэ потянулся к поясу, на котором привычно болталась фляга с касерой. Пузатая емкость отозвалась приятным плеском, маршал откупорил ее, но прежде чем поднести к губам, подался охватившему его порыву: — Выпить хочешь? — просто, без набивших оскомину выканий и проклятой насмешки, которая в последнее время встала поперек горла, но рождающаяся где-то за грудиной неудовлетворенность, схожая с передержанной девкой, заставляла дразнить несносного юношу, цепляя его хотя бы для того, чтобы получить в ответ обжигающий злостью взгляд. Рокэ устал от всего этого, ему хочется простоты в отношениях. Эр-оруженосец, эта не та модель, которую он мечтал иметь, маршалу хотелось иметь Окделла, неспешно, томно, смакуя эту невыполнимую близость каждую секунду. В горах стало только хуже. Стоило уйти из долины и углубиться в горный край, мальчишка маршалу стал сниться: невозможно распущено, влекуще, одурманивающе-сладко… В этих снах Рокэ доводил юношу до крика нескончаемыми, изощренными ласками, заставляя умолять о разрядке, а когда просыпался — взмокший, изнеможённый, с твердокаменным стояком, кричать хотелось уже самому. Каждую ночь… Так может пора что-то менять? Тем более что обстановка располагает. Дикие, далекие от какой-либо цивилизации места, таящие в себе силу и опасность горы, которые отчего-то стали сводить Повелителя Ветра с ума… Юноша вздрогнув, поднял глаза на маршала, ярко демонстрируя, как рассеянность сменяется удивлением. Рокэ улыбнулся, заманчиво покачав флягой. — Эм… — брови Ричарда сдвинулись к переносице, ресницы, густые и черные, какие не у всякой эреа бывают, учащенно затрепетали, одним своим видом заставляя дыхание маршала участиться. В паху потеплело и напряглось… На щеках Окделла проступил едва заметный румянец. Удивило ли юношу странное предложение или легкое панибратское обращение, Алве оставалось только гадать. — Монсеньор? Холодный порыв ночного ветра тронул волосы, и забрался под плащ. Ричард невольно передернул плечами, подсказывая Рокэ вполне разумный аргумент: — Касера, — уточнил он, позволяя себе легкую ухмылку, — поможет согреться. Я вижу, ты озяб. И снова это легкое, и такое естественное — ты… И снова взгляд, привычно недоверчивый, каким Дикон глядит на Рокэ всякий раз, когда тот позволяет себе отбросить сухость, официоз и насмешку, сменяя их рожденной похотью мягкостью. — Есть немного, — тихо отозвался Окделл, придвигаясь ближе и принимая из рук маршала наполненную жидким огнем флягу, — спасибо… Неожиданно легко. — Замечательно, — Рокэ жадно наблюдает, как Ричард подносит флягу к губам и делает осторожный глоток. Морщится, яростно выдыхает через нос, а потом глотает еще. Ворон ласкает взглядом дернувшийся кадык юноши, едва сдерживая желание припасть к нему губами, впитать тепло, почувствовать пыльно-соленый вкус кожи… Он забирает флягу и, прикладываясь губами к горлышку, думает только о том, что несколько секунд назад ее касались губы Окделла. Мучительно и невозможно сладко одновременно. Безнадежность — более могучая, чем окружившие их горы. Дорога в никуда. Взаимности он не дождется никогда. — Ты славный парень, Ричард, — вздыхает Рокэ, — это тебя и погубит… — Угрожаете? — с хрипотцой осведомляется Дик, забирая у Рокэ флягу, чтобы сделать еще один глоток, глаза его блестят, соперничая с играющими в свете костра сапфирами на пальцах маршала, а на губах застыла усмешка, дерзкая… — Ничуть… — фыркает Алва, — просто делюсь жизненным опытом. — А потом, совсем уж тихо добавляет — Ты мне нравишься… Как бы странно это не звучало. Ричард вздрагивает, и смотрит долго… Рокэ успевает снова забрать флягу, почти захлебывается. К чему все это? Взгляд серых глаз кажется сейчас бесконечно понимающим, настолько, что маршалу хочется захлебнуться касерой, насмерть, чтобы не выдать себя с головой, не обнаружить разрывающее его влечение. Алва зажмуривается и глотает еще, обжигая себе пищевод. — Вы ведь тоже их видите, эр Рокэ? — из туманной черноты доносится до него вкрадчивый голос Ричарда. — Что, прости? — сердце маршала пропускает удар и, кажется, останавливается вовсе. — Сны… — Рокэ открывает глаза. Дик совсем рядом, глядит пытливо, несмотря на тронувшую радужку алкогольную муть. — Те, в которых мы с вами… И после этих слов сомнений не остается. Говорить, в сущности, больше не о чем. И весь вид мальчишки кричит о том, что он не равнодушен, не напуган, не переполнен омерзением, иначе юноша не сидел бы так близко, не касался бы руки Рокэ горячими пальцами, забирая почти опустевшую флягу. — Да, Ричард, вижу — последнее что произносит маршал прежде чем развернуть сидящего рядом Окделла к себе лицом, и выпустить на волю скопившуюся внутри, клокочущую и бурлящую страсть, — несносный ты мальчишка…