Всё как у нормальных людей

Дождь определенно не может идти вечно. Так говорили в каком-то старом фильме. В общем-то, довольно очевидный факт — рано или поздно запасы воды на небесах истощаются, и тогда дождь заканчивается. Видимо, небеса Монако этим летом решили поразить местных жителей. Дождь лил практически без перерыва уже неделю, и всё за окном блестело от непривычной, можно сказать, неуместной здесь влаги. Выходить на улицу лишний раз не хотелось. Никто здесь не привык к таким долгим дождям, тем более, летом, никто не хотел ощущать на себе холодные капли. Нико исключением не был. Уже довольно долго он вместе с женой и дочерью не покидал стен квартиры. Это не сильно тяготило его — скучно им не было, напротив, вынужденное заточение было весьма увлекательным. А по-другому и быть не может, когда рядом с тобой невероятно милая, поразительно активная дочка и любимая жена, которая из-за размеров живота уже с трудом может ходить. Гонки Нико удавалось смотреть лишь время от времени, отрывками. Возможно, он просто не хотел травить душу. Понимать, что вот он ушёл, а жизнь на Хоккенхаймринге, Сепанге, Судзуке на этом не кончилась, борьба не прекратилась, Льюис не свихнулся от горя, а Формула-1 не исчезла в тот момент, когда Росберг решил её покинуть. Не важно. Теперь уже не важно. Нико хотел, чтобы всем казалось, что он ушёл из профессионального автоспорта красиво — на пике карьеры, в расцвете лет, добившись того, что под силу единицам. Ушёл с вполне понятной целью — проводить больше времени с семьёй, ведь у него очень скоро будет, на минуточку, уже двое маленьких детей. Только вот Льюис видел в его уходе лишь трусость меркантильного картёжника, который, выиграв большую сумму, скорее хватает её и сматывается подальше, не дав товарищам отыграться. С самого декабря Льюиса не покидало ощущение, что это у него отняли возможность отыграться. Не только на гоночной трассе. Нет Формулы — нет перелётов, нет постоянного контакта внутри команды, нет соседних номеров в отеле, нет времени наедине, ничего нет. И ведь это именно Росберг решил первым выползти из вязкой, липкой массы, в которую превратились их недоотношения. Хэмилтон прекрасно понимал, что Нико бежит от него. В августе у гонщиков Формулы-1 начался летний перерыв. Теперь Нико это мало касалось, как и то, что Льюис сейчас в Монако, но и о том, и о другом Росберг откуда-то знал. Такая близость немцу совсем не нравилась, хотя она и рядом не стояла с той близостью, что была привычна ещё год назад. А вообще, по идее, всё это не должно было Нико волновать. Но почему-то волновало. Волнение достигло своего пика в ту секунду, когда Росберг получил от Льюиса смс — первую за несколько месяцев — со словами: «Иду в гости». Росбергу резко захотелось, собрав наспех вещи, свалить на какой-нибудь одинокий остров на краю света, а лучше — на другую планету, чтобы уж наверняка. Увидеть Льюиса прямо сейчас, вот так, в домашних тапочках, в присутствии всей семьи, на собственной кухне, за собственным столом, где Нико и Вивиан ежедневно кормят дочь… Так неуместно, так глупо и так волнующе. Хэмилтон не заставил себя долго ждать: буквально через десять минут он появился на пороге. Как всегда, модный, красивый, безупречный. Росбергу страшно хотелось отхлестать себя по щекам за такие мысли. Встречали его всем семейством — Нико, лицо которого покраснело настолько, что сливалось с красной майкой, лучезарно улыбающаяся Вивиан и бормочущая что-то себе под нос Алайя. Хэмилтон поздоровался с ними, пожал Нико руку, осторожно обнял Вивиан, улыбнулся Алайе. Всё как у нормальных людей, только вот Росберг каким-то шестым чувством улавливал во всём этом спектакле подвох. Льюис в сопровождении Нико пошёл мыть руки, пока Вивиан, взяв за руку дочь, отправилась на кухню заварить чай. Всё как у нормальных людей. Хэмилтон молча склонился над раковиной и включил воду, но, почувствовав взгляд Нико, обернулся. Он и не замечал до этого, как близко к нему стоит немец, практически в затылок дышит. У Нико не получалось быть сильным, когда Льюис был так близко. Поддавшись минутной слабости, Нико схватил Льюиса за плечи, притянул к себе и жадно поцеловал, впитывая ошеломительно приятное ощущение каждой клеточкой тела, запоминая, вспоминая. Ведь всё это уже было: и эта ванная, и эти светильники, они двое, эта жадность, это желание, помутнение разума. Правда, не было Вивиан за стенкой и детей. Детей, отец которых самозабвенно целовал бывшего партнера по команде, соперника, не-друга. — Росберг… — едва слышно выдохнул Льюис. Сперва он ответил на поцелуй, просто по привычке, как в старые добрые, позволив сердцу победить разум. Но через пару секунд холодный рассудок вернулся, и Хэмилтон отстранился. — Росберг, ты… охренел… Естественно, Льюис этого хотел. Вполне вероятно, именно за этим он и пришёл. А может, просто хотел повидаться. Хэмилтон не знал наверняка, какая сила заставила его прийти в эту квартиру. — Льюис! Вивиан. Они не слышали, как она подошла. Росберг поспешно убрал руки от Хэмилтона и отвернулся к раковине. На это понадобилось буквально мгновение, но что, если… Что, если она что-то видела? Слышала? Сколько она уже там стоит? Когда Нико заметил Вивиан в дверном проёме, она по-прежнему улыбалась. Но теперь ему казалось, что что-то в выражении её лица, в её глазах изменилось. Может быть, это всего лишь игры его воображения? Или же… — Льюис, ты пьёшь чай с сахаром? Сердце Нико колотилось, казалось, где-то на уровне горла. Хэмилтон молчал, сосредоточенно намывая руки, по-видимому, предоставив Нико право ответить. Проверяет, помнит ли ещё Росберг что-то о нём? — Нет, Вивиан, он же ненавидит сладкое, — выдавил из себя Росберг, разглядывая лицо жены. Льюис выключил воду и беззаботно подмигнул Вивиан. Как будто это не он заявился, весь такой безупречный, в зону комфорта Нико. Как будто не он только что с энтузиазмом поцеловал Росберга в ответ. Как будто не он ломал тихую спокойную жизнь Нико прямо сейчас. Как она могла не замечать всё это время?.. — Двуличная ты скотина… — по-прежнему едва слышно прошептал Льюис, как только Вивиан, кивнув, ушла. Прошептал нарочито осуждающе, но Нико видел в его глазах знакомый игривый огонёк, по которому так тосковал уже несколько месяцев. *** Нико и Льюис остались на кухне вдвоём: пообещав вскоре вернуться, Вивиан отправилась укладывать спать Алайю, которая от усталости начала хныкать и капризничать. Чай только что закончился, и Росберг не знал, чего он хочет больше: услышать «ну всё, мне пора», или снова ощутить вкус губ Льюиса. Собственно, большинство проблем в жизни Росберга существовало из-за того, что он стабильно этого не знал. — Как ощущения от нового сезона? — поинтересовался Нико, чтобы нарушить неловкое молчание. Собственно, все свои ощущения Льюис мог бы описать одной фразой. «Я привык быть с тобой, а теперь тебя нет». Но делать он этого не стал. Он же не какая-нибудь 14-летняя школьница, скучающая по своему соседу по парте, пока тот на больничном. — Он ничуть не хуже прошлого. Местами даже лучше. В Формуле вообще сейчас всё хорошо. Только там тебя не хватает. Нико внимательно смотрел Льюису в глаза. Он понимал, как должно быть. «Мне» вместо «там». Мне тебя не хватает. И что бы ни было сказано и сделано, старые раны всё равно продолжают ныть. Прошло немало времени, и шрамы на сердце Нико, казалось, зажили, а теперь Льюис снова их неведомо зачем бередил. Сколько всего уже потеряно. Сколько всего ещё предстоит потерять. Кого бы Нико ни выбрал, ему в любом случае будет нестерпимо больно. А выбирать рано или поздно придётся, в этом не было никаких сомнений. Вообще, он уже вроде как всё решил, ушёл из Формулы, выбрал семью, но теперь… Но присутствие Льюиса в непосредственной близости сбивало с толку, и всё было совсем не так, как у нормальных людей. Не то чтобы Нико хотел, чтобы Льюиса никогда не было в его жизни. Нет. Не так категорично. Но чего он уж точно хотел бы, так это не нуждаться в Хэмилтоне так сильно. *** Льюис уехал из Монако на следующее утро: спешил на самолёт в тёплые страны. Тогда же закончился и дождь.