«Dreadnought» and the Siren

      Ночь в океане тиха и темна. Лишь одиноко светящий полумесяц висит на небе, обрамлённый звёздами. Золотистая нить отблеска белеет на поверхности воды, вода плещется, искажая отражение луны. Акааши вперяет взгляд в даль, за горизонт, который во тьме и не разглядеть вовсе. И всё же, серые глаза будто всё пытаются уловить малейший проблеск чего-то своего, потаённого и желанного. «Что ты там ищешь, юный адмирал?» Янтарные глаза, будто сотканные из ядра земли, меняют свой цвет на насыщенный зелёный. Её глаза во тьме видят всё, до мельчайшей родинки на чужом лице. Она вновь ныряет под воду, на мгновение любуясь тем, как излом водяной толщи и лунного света рисует на его лице причудливые блики. Тяжелый, чешуйчатый хвост в мгновение ока становится тонкими, изящными ногами. Она вновь застывает на мгновение, в изумлении наблюдая за ним. «Скажи, юный адмирал, если ты опустишься в чрево океана, найдётся ли кто-то, там, на суше, кто будет грустить о тебе? … но ты так прекрасен, что мне отныне кажется чуждым мой собственный дом.» Акааши гордо носит звание адмирала своего авианосца «Дрэдноут». Экипаж и судно были смыслом его жизни, его вдохновением, его стимулом. Все они трудились нещадно денно и нощно для того, чтобы границы их дома всегда были под надёжной защитой и охраной. Все они приложили много усилий для того, чтобы экипаж из более чем тысячи человек работал слаженно и оперативно, чтобы их строй работал подобно механизму, доведённый до идеала. Акааши Кейджи был адмиралом и его авианосец, которым он так гордился, который был едва ли не живым существом для него, был его всем. Ушедший в глубокие раздумья, Акааши лишь краем глаза ухватывает мелькнувшую в воде огненную копну. Он невольно поворачивается туда, силясь разглядеть точнее, когда из-под толщи чёрной воды виднеется зелёный отблеск. Два слабых огонька, подобно чуду, горят под водой, заманивая к себе. Акааши из любопытства движется по балкону в направлении двух маленьких огоньков, когда из-под воды теперь уже торчит и та самая алая макушка. Он в удивлении застывает. Что это? Медленно возникающий силуэт мерцает мириадами отблеска, изящный и тонкий стан, подобный творению скульптора, буквально вырисовывает грань между собой и тьмой вокруг. Она становится босыми ногами ровно поверх воды. Представ пред ним абсолютно нагой, она заводит тонкие руки за голову, сминая тяжёлую копну волос на плечо. Волосы её, подобно языку пламени, вспыхивают ярким цветом. Акааши в немом трепете всматривается в её изящные черты лица, которые отдают пугающими тенями куда-то в область грудной клетки. И всё же, заглядывая ей в глаза, он отчётливо осознаёт, что потерял себя. Потому что чётко знает, кто перед ним. Потому что зелёные, яркие глаза внезапно приобретают примесь синего, такого любимого им цвета. Цвета тихого океана, цвета воды. Ему чудится что планеты смещаются с орбит, что вселенная, так долго его испытывавшая, всю его жизнь вела неизведанными тропами сюда, вела к ней. В её глазах ему чудится как сквозь века она проводит долгие часы в томительном ожидании. Как иссушилось её сердце, как растерзана её душа от тоски по нему. Как она, каждый день на рассвете воскресала после долгой ночи ожидания для того, чтобы вновь окинуть своим пропитанным болью взором горизонт, в надежде, что сегодня он придёт. Она воскресала после каждой такой ночи для того, чтобы вновь окрылённой встретить его. Ему мерещится как проводит она полные одиночества и тоски дни, на берегу океана, тихого и всепоглощающего. Как она замирает, отчаявшаяся, усталая и потерянная. Как зелень её глаз меняет радужку на чистый сплав золота, и вся она застывает на долгие года, кутая сердце в болезненные шипы. Холодные и колючие ветра иссушают её, затачивают нежные черты лица. Камни под ней превращаются в песок, распылённые временем и ветрами. Так сильно он ранил её своим отсутствием. Так долго она его ждала, и наконец, дождалась. «Я знала, что однажды ты придёшь.» Переливчатый голос вдруг раздаётся в голове, полный грусти и боли, он вдруг воспламеняет внутри нечто доселе скрытое от него самого. Собственное сердце стучит галопом. Ощущение, будто бы он испытывает катарсис. Будто бы все эти чувства жили в нём всю его сознательную жизнь и лишь сейчас высвободились, нашли своего получателя. Она взбирается к нему на балкон изящным прыжком. Пышные, упругие груди соблазнительно покачиваются при каждом движении. Она вдруг подходит к нему близко, почти вплотную, заставляя Акааши упереться головой в стену трюма. «Юный адмирал, ждал ли ты меня так же, как ждала тебя я?» И он беззаветно качает головой. Потому что сейчас, под её магическим взглядом он точно знает, он ждал, жаждал этой встречи с ней. Все его пути вели сюда. Она вдруг улыбается ему, пухлые губы маняще поблёскивают, рядом явственно вырисовывается ямочка, ровно сбоку. И от этих божественных ощущений у него кружится голова. Потому что она являет собой невинность, и в то же время, она заставляет его в мучении прикрыть глаза. Потому что набухшие соски ясности мыслям не придают, лишь больнее распаляют фантазию. Она словно знает, что ему нужно. Или, им обоим? Она знает куда и как идти. Незаметно ведёт его за собой, как юнгу, пряча под навесом ангара, минует дежурных и находит его каюту без промедлений. Толкает узкую лакированную дверь и входит. Каюта представляет собой небольшое помещение со своей душевой, в ней лаконично расставлены предметы интерьера и педантично заправлена полуторная кровать. Она останавливается, как только он закрывает за собой дверь на щеколду. Кейджи рассматривает тонкий стан, длинные ноги и упругие бёдра, завороженно наблюдает за тем, как рисуют очерки тонкие лопатки, пока она расчесывает длинными пальцами свои волосы. Её красота божественна. Он несмело подходит ближе, опьяненный, одурманенный ею. Шероховатая ладонь проходится вдоль выпирающих позвонков, заставляя её выпрямится. Груди вновь призывающе покачиваются, заставляя развернуть её лицом к себе. Зелёные глаза вновь пристально смотрят, она опускает руки, пару раз оглаживает свои широкие бёдра и поднимает ладони выше, останавливаясь ровно на рёбрах. Акааши забывает дышать, когда она сжимает своими руками упругие груди. Она осторожно массирует, словно бы распробывает эту незатейливую ласку. Большими пальцами касается набухших сосков и томно приоткрывает рот. Виднеется юркий язычок, которым она тут же облизывает большие пальцы, а затем вновь возвращается к соскам. Движения постепенно становятся всё интенсивнее, она все крепче сжимает свои груди, поочередно то вылизывая и посасывая свои пальцы, то призывно покачиваясь. Акааши не в силах и моргнуть, застывает, очарованный. Когда её тонкая рука бежит по впалому животу и останавливается внизу, пальцами задевая клитор, они оба вздрагивают. И не в силах более сдерживать себя, Акааши, будто обезумевший, накидывается на неё, жадно сминая податливые губы. Руки тут же пускаются исследовать и сминать её тело. Но внезапный несильный толчок в грудь заставляет его чуть отойти. Она снова смотрит пугающе и в то же время, многообещающе. «Позволь мне любить тебя, юный адмирал, ведь я ждала тебя для этого.» Она плавно опускается перед ним на колени, а в глазах — безудержный огонь. Пальцы ловко расстёгивают офицерский ремень, пуговицы летят на пол. Она высвобождает его твёрдую плоть, не заминаясь, проводит влажным языком от начала и до самой головки, размазывая по всей длине смазку. Акааши явно был не готов к такому, о чём и свидетельствует вырвавшийся из уст низкий, гортанный рык. Он невольно подходит ближе, вынуждая её расположится почти под ним. Она запрокидывает голову, устраивается поудобнее на коленях и выставляет руки, опираясь на них. Розовый язычок играючи оглаживает головку, наполовину то посасывая, то небольно прикусывая. Акааши лишь запрокидывает голову в наслаждении, кадык подёргивается почти от каждого касания горячего языка. Но когда она вбирает в себя его полностью и водит во рту языком по горячему стволу — он, наконец, хрипло стонет. Тяжелый и хриплый голос оседает у неё в груди, вынуждая сладко причмокивать, и в наслаждении, смотреть ему в глаза. Она заглатывает ещё глубже, ещё больше вбирает его щеками, и свои руки тянутся к клитору, потому что терпеть больше нет сил. Она ждала его, ждала чтобы вкусить и окунуть в чресла океана, но сама в забвении утонула в штормовых глазах. И не ласкать себя, когда он в ней, кажется ей кощунством. — Нет, — вдруг вырывается у него, когда он замечает где её рука. Акааши рывком поднимает её на ноги, стягивает с себя всю одежду и ведёт в душевую. Навязчивое желание отмыться, наконец, от тяжёлого дня, подкидывает ему неплохую мысль. Он включает душ, снимая его с петли, заводит её внутрь и становится аккурат позади. Оглаживает руками спину, чуть сдавливает в пояснице, вынуждая выгнуться и коленом расталкивает ноги, расставляя их шире. Одним резким толчком Кейджи входит, зажмуривая глаза почти до цветных пятен. Узкая и горячая, она прекраснее всех кто был у него когда-либо, вбирает его в себя, будто бы создана для него. Он чувствует как растягивает её, чувствует как отзывается волной наслаждения каждое движение в них обоих, отдаваясь разрядом в нервных окончаниях. Сделав пару неспешных толчков, он едва ли не теряет голову от ощущений и диких желаний. Приходится опуститься с ней на колени, чтобы остудить свой пыл. Она чуть выпрямляется, позволяя ему смять её груди и поиграть с сосками, его прохладным пальцам вторят неспешные, растягивающие толчки. Ноги раздвигаются все шире, тело само в блаженстве откидывается к нему на грудь. Рот приоткрывается, но сама она не издаёт ни звука. Акааши постепенно наращивает темп, с упоением наблюдая как в такт его толчкам колышутся её груди. Рука тянется к душевому шлангу, он подносит тонкие струи тёплой воды к её клитору и вытянувшись в половину, имитирует рукой собственные толчки. Зелёные глаза расширяются, чёрный зрачок почти полностью покрывает глаза. Её пухлые губы раскрытые в страстном порыве теперь уже упрямо сжимаются, не позволяя звукам удовольствия вырваться наружу. Она прикусывает губу до крови, когда задрожав всем телом, кончает. Кейджи изливается ей на спину и тут же стирает водой своё семя.

***

      Рассвет освещает алыми всполохами поверхность тихой воды. Блики играют на кромке тяжелого, разрушительного корабля солнечными зайчиками. Она стоит на воде, босыми ногами чувствуя как жалобно взывает к ней океан. Будто мать потерявшая дитё и теперь отчаянно звавшая и ищущая его. Янтарные зрачки смотрят под толщу воды, выискивая в ней знакомые силуэты сестёр. Они кружат внизу, воспевают неслышимый чуждым свой гимн о потере родной души. Там же и виднеются родные просторы и рифы, там же и её жемчужина, из которой она черпала свою магическую силу. Сердце наполняется болью, готовое вот-вот и разорваться на куски. Печальные голоса сестёр эхом пронзают душу, на миг, она вдруг раскрывает свой рот чтобы, наконец, запеть. Запеть и забрать душу юного адмирала, но затем, кажется ей, что иссуши его душу океан, она тоже перестанет существовать. Она тоже иссушится. И ни пение сестёр, ни бесконечные водные просторы, ни жемчужина не спасут её душу от этого вечного проклятия, название которому — одиночество. И так ей страшно становится, так больно, что она отшатывается от воды, бросает последний взгляд вниз, и взмывает вверх, оказываясь вновь, в такой прекрасной в предрассветной тиши, каюте юного адмирала. Она застывает подле него, спящего крепко. С затаённой любовью рассматривает линии широкой спины, любуется крепкими руками. И совершенно не готовая к тому, встречается с его пронзительным взором. — Ты не спала? — спрашивает он хриплым голосом, усаживаясь на кровати. Она отрицательно качает головой. «Я не умею спать, юный адмирал.» Он хмурится. — Кто ты? И как ты это делаешь? Почему я слышу твой голос у себя в голове? Пусть он знает ответ, узнать от неё самой куда важнее. Она ласково улыбается его нетерпеливым вопросам. «Я — сирена. И если я заговорю, то ты уснёшь беспробудным сном, такова моя магия.» На самом деле, он уже об этом думал. Так что, не выглядит особо удивлённым или напуганным. Но волнует его иное. Уйдёт ли она? Потому что если уйдёт, она обречёт его на вечное плавание ибо искать её он готов вечность. Акааши завороженно смотрит на то, как она меняет цвет своих глаз с обжигающего янтаря на привычную зелень. Рассматривает её в свете дня и вновь ощущает, с какой магической силой она притягивает к себе его, его душу и сердце. Вновь вспоминает то, как она долго ждала его. И необъяснимый страх заставляет его спросить: — Ты ведь не уйдёшь? Он смотрит в её раскосые, красивые глаза и видит в них отражение её печали, её боли. Видит, как тяжело ей оставлять океан. Быть может, у неё есть дом и семья? — У тебя есть родные? Она кивает, печально смотря на него. «Мне больно оставлять их. Но я погибну, если расстанусь с тобой.» Потому что, даже если ты сирена, прекрасная и волшебная, своим пением губящая, сердцу не чуждо любить. И душа в душу, сплетаясь в единении, невозможно вновь кануть в небытие. Он обнимает её, разделяя и печаль и радость. Словно бы оба они прошли сквозь тернии к друг-другу, чтобы вот так вот греться в волшебных объятиях, отбрасывая всё плохое за борт. — Теперь, я — твоя семья. И наверное впервые за много-много веков, её губ касается счастливая улыбка.