Тишина

Когда Пятая возвращается домой с работы, измученная донельзя, она замечает свет в окне собственной квартиры и невольно вздыхает, пытаясь припомнить, куда задевала обезбол. И надеясь, что сестра оставит ей хотя бы полбутылки чего угодно, к чему она там успела приложиться. А то, что успела, Пятая не сомневалась ни на секунду. Телепортировавшись прямо в прихожую, наплевав, что её могут увидеть, Пятая уловила тихую музыку откуда-то из квартиры. Она быстро стащила с себя пальто и ботинки, проходя внутрь и видя уже привычную довольно картину: Клау, возлежащую на её, Пятой, диване, закинув обутые в старые латанные-перелатанные кеды ноги на спинку многострадального предмета мебели. Несмотря на ноябрь, на четвёртой, кроме извечного пальто, ничего тёплого не было: какая-то майка кислотной расцветки с настолько глубокими вырезами, что если бы не плотное спортивное белье, то можно было бы это нечто и не надевать вовсе; колготки в сетку да кожаное мини с разрезами и шнуровкой по бокам. А ещё Клау курила, поставив пепельницу себе на грудь, а рядом с диваном стояла бутылка, хотя Пятая и не могла определить, осталось ли в ней хоть что-то. Заметив сестру, Клау радушно улыбнулась, взмахнув рукой и чуть не опрокинув на себя весь пепел. Пятая лишь закатила глаза, садясь рядом на диван и убирая пепельницу на пол. - Ты последние мозги растеряла? На дворе нихрена не май! - она рывком заставила Клау сесть - Да ты ледяная, как твои мертвецы. В ванну. Немедленно. И зубы почисти. Клау только хрипло рассмеялась, прикрывая красные глаза и обнимая все ещё держащую её Пятую. - Я тоже соскучилась, сестренка. - В ванную, живо. Клау только затянулась, приканчивая сигарету и, затушив её, поднимет руки в примирительном жесте. - Как скажешь, мамочка. Она поднимается и бредёт в ванную, слегка пошатываясь, на ходу сбрасывая пальто на пол и стаскивая пятками кеды, оставляя все это лежать там, где упало. Пятая вздыхает и встаёт с дивана, направляясь в спальню, на ходу допивая пойло, оставленное сестрой. Если она правильно помнила, где-то у неё была припасена ещё и бутылка бурбона, а обезбол пускай и говорят, что нельзя мешать с алкоголем, но Пятой искренне плевать. Пульсирующая боль в висках просто так не уйдёт, а таблетку в любом случае надо запить. В ванную она заходит с чистым бельём и одеждой для Клау, нежащейся сейчас в горячей воде. Ванна, правда, слишком короткая для чертовой дылды, так что ступни свешиваются за край, но это Четвёртой явно не мешает. - Когда закончишь - оденься. И волосы причеши. Лучше б уж отстригла совсем, право слово, если все равно ими не занимаешься. Клау лишь кивает, абсолютно игнорируя ворчание Пятой, зная, что ворчит она, вообще-то, по делу, а ещё потому, что беспокоится о своей непутевой дуре сестричке. Хочется курить, но сигареты остались в пальто, которое педантичная Пятая, наверное, повесила в прихожей или типа того. Она набирает полные легкие воздуха и погружается под воду, пальцами пытаясь причесать невозможно запутанные волосы, вымывая из них мыльную пену. Хочется втянуть носом воду, но Клау знает, что если она попытается утопиться в ванне у Пятой, то её, во-первых, откачают, а во-вторых отчитают так, что мама не горюй. Так что Клау выныривает. Ладонью снова нашаривая бутылку шампуня, потому что голову она не мыла, наверное, недели две, а Пятая терпеть не может, когда Клау обтирается немытой собой об её мебель и постельное белье, что, в принципе, можно понять, ведь Клау шляется по таким клоповникам, что вынести их помогает только огромное количество разнообразной дряни в крови да врожденный иммунитет ко всей гадости этого мира. Так что Клау изо всех не особо многочисленных сил пытается вымыть грязь, пыль и колтуны из своей шевелюры, а потом внезапно чувствует ещё пару рук, присоединившихся к этому процессу. Клау думала, что Пятая ушла. Но все равно позволяет ей помочь. А потом ещё и измазать волосы какой-то очередной дрянью, благодаря которой, правда, колтуны понемногу распутались. Потом Клау, кажется, отключается ненадолго, потому что через секунду она уже стоит на коврике возле ванны и Пятая помогает ей одеться. Волосы замотаны в полотенце, не давая пропитавшей их влаге попасть на пижаму. Сухо. Тепло. Клау позволяет Пятой взять себя за руку и отвести в спальню, усаживая на кровать. Сестра садится позади четвёртой, стаскивая полотенце и принимаясь аккуратно причесывать влажные волосы, постепенно распутывая их. - Почему ты пришла сегодня? Клау усмехается, пальцами теребя штанину просторных шорт. Пятая прекрасно знает, что Сеанс никогда не приходит просто так. Что всегда что-то случается, чтобы Клау стало слишком паршиво и она ретировалась в безопасную квартирку сестры. - Разосралась с Беном. Парень, у которого я ночевала, решил, что я совсем поехала и выпнул меня нахер. Ну я обдолбалась и притекла сюда. Она разворачивается, слегка улыбаясь, встречаясь взглядами с Пятой. В её глазах усталость и беспокойство. Вот поэтому Клау так редко приходит. Но сейчас больше некуда. На улице мороз, а ютиться в ночлежке рядом с бомжами и такими же наркошами, как она, может закончится не только украденными таблетками, но и собственным ножом в печень или, не дай господь, куда пониже. Она слишком трезвая, чтобы добровольно предлагать себя на заклание. Клау кладёт холодную мелко дрожащую ладонь Пятой на щеку, поглаживая острую скулу, потом перемещая ласку на коротко остриженный затылок. Волосы у неё мягкие, такие, каких у Клау, казалось, никогда не было. У Клау волосы мертвые, с секущимися, похожими на солому концами. Когда ей совсем скучно, она выискивает рассеченные волоски и отдирает один из кончиков, прекрасно зная, что делает волосам только хуже. - Постриги меня завтра, а? Так, как хочешь. Их лица совсем близко. Так тихо, в квартире ни единого звука. Только машины шумят снаружи, освещая потолок быстротекущими линиями света, да тихое шуршание пальцев Клау в волосах Пятой. - У тебя же завтра выходной, да? - У меня выходной, пока меня не вызовут. - Может я этой суке ебало подправлю? На тебе лица нет. Совсем не спишь. - Она сама тебе что угодно подправит. Спокойно. Пару дней у нас точно есть. Отоспимся. Обе. - Закажем суши? - И лапшу. - Замётано. Клау улыбается, в первый раз, наверное, за последние недели две, если не больше. И тянет Пятую вниз, зарываясь в одеяло, прижимаясь к ней ближе, лежа между ней и стеной, как в детстве. Так хорошо. Иногда она хочет остаться с сестрой. Но она знает, что Пятой самой не бывает дома черт знает как долго, она знает, чем Пятая, черт возьми, зарабатывает на жизнь. Она знает, что кроме вот таких вырванных у жизни ночей у них нет ничего. Ей даже не больно, но она злиться. На что-то абстрактное, сжимая Пятую в объятиях сильнее, за что получает ощутимый тычок под рёбра. Пятая нависает над Клау, челка под силой притяжения падает ей на глаза. Она вздыхает, аккуратно кладя ладонь четвёртой на щеку. У Пятой руки горячие и грубые, и Клау каждый раз пытается притвориться, будто её не ведёт от одного прикосновения кожа к коже. Только Пятая, дьяволица, знает все. И ведёт пальцами вниз по челюсти и шее, оттягивая ворот футболки. Наклоняется ещё ближе и тихо урчит на ухо, что никто у Клау Пятую не заберёт, сейчас так уж точно, что не нашлось ещё такого ублюдка, а потом там же, где раньше пальцами, ведёт огненными губами и языком. Клау всегда ледяная, горячая ванна едва ли помогает, но от прикосновений Пятой под кожей будто селится огонь. Только у этой суки так выходит, ни один другой человек какого угодно пола, гендера и так далее не может поджечь её своими пальцами. И Клау это нравится до дрожи в коленях, это пиздец как хорошо. И, господи, наконец она согреется. Она тянет Пятую выше, целуя жадно, обнимая всеми конечностями. А Пятая пальцами лезет под пижамную рубашку, поглаживая живот, грудь и бока, пытаясь хоть как-то согреть. И потом одной ладонью ведёт вниз, залезая в штаны, и Клау откидывается на подушку, раздвигая ноги пошире, шумно довольно дыша, закрыв глаза. Тепло вместе с удовольствием расползается по всему телу, и от тепла одного хочется скулить счастливо, но Клау кусает губы, не позволяя ничему, кроме вздохов, выбраться наружу. А Пятая наблюдает, замечая малейшие перепада в дыхании и выражении лица, постепенно краснеющего. Скоро разведённые бёдра начинают подрагивать а мышцы на животе напрягаются, и секундами позже с тихим стоном Клау обмякает. Пятая, усмехаясь, обтирает руку о простынь и заворачивает сестру в плед, укладываясь рядом и натягивая сверху ещё одно одеяло. Четвёртая двигается ближе к сестре, утыкаясь уже не таким холодным носом Пятой в шею. По потолку скользят ленты света от пролетающих мимо машин. В квартире тепло и тихо, и через несколько минут Клау уже сопит Пятой в шею. Тепло. Тихо.