stupid fuckin boys

      У Ричи разбитые колени, расчесанные ладони из-за падений со скейта и любовь к Уиллу Байерсу, которая выплескивается у него в нелепый, несуразный лепет рядом с ним. У Ричи неловкие попытки в намёки, потому что прямым текстом ему страшно услышать отказ. У Ричи влюбленность, что тянется уже больше нескольких месяцев.       У Майлса гитара глубокого мятного цвета, бледная, почти прозрачная кожа и бухой лучший друг на плече, напевающий странные песни на чужом, незнакомом языке. У Майлса задавленные, зашитые глубоко чувства к Борису Павликовскому, дымящему сигаретным дымом в их гараже. А ещё у Майлса влюбленный младший брат.       Ричи младше Майлса на год, но будто на все пять; он слишком шумный, раздражающе приставучий и беспредельно надоедливый, но Майлс как-то терпит.       Ричи катает на доске по дому, разбивает любимую мамину вазу и сшибает плинтуса у стен, а Майлс берет вину на себя, потому что у Ричи лимит материнских прощений закончился на прошлой неделе.       Майлс филонит школу, от его свитеров постоянно воняет сигаретами Бориса и, бывает, что он по несколько дней не появляется дома, но каждый раз, когда мать задает вопросы, Ричи врет с три короба, прикрывая брата.       Когда, спустя сотню тысяч попыток и намеков Ричи, Уилл вроде как соглашается пойти погулять вместе, Тозиер понятия не имеет, что происходит и почему именно всё оборачивается тем, что он стоит в коридоре школы и слушает, как Байерс извиняется и говорит о том, что у него появились дела.       Его дела зовут именем лучшего друга его брата, и Ричи правда надеется, что общее задание по литературе — единственное, что связывает Бориса и Уилла.       Он ошибается.       Борис, конечно, знает о чувствах Ричи и смеется над ним, но перестает смеяться, когда сначала сталкивается с Уиллом в коридоре, а потом оказывается с ним в паре на литературе. Борису тяжело дается учебная программа и ему приходится брать некоторые дополнительные предметы, а у Байерса отлично получается терпеть его и объяснять.       Когда они начинают чаще зависать вместе, не ограничиваясь только заданием по литературе, Борис реже появляется в гараже Майлса, и тот, пусть и делает вид, что всё нормально, несколько тоскует.       У Ричи иначе.       Сначала он злится. Конечно, он злится; обзывает Павликовского разными эпитетами, разбивает свой телефон, когда Уилл в очередной раз отказывает позависать вместе, и разбивает свой нос, навернувшись на скейте. Майлс на него закатывает глаза, но подняться помогает.       Потом Ричи немного отпускает злость, он начинает ныть и жаловаться; он раздражает этим Майлса и потому проводит свое время в компании Беверли и Эдди, которые слушают его вполуха, занятые своими делами.       Хуже становится потом, когда всю шебутную злость притоптывает опустошение; смотреть на то, как Борис гуляет с Уиллом и провожает того домой, неприятно. У Ричи будто внутри всё вибрирует отчаянно и скулит бесконечно, потому что это совсем нечестно.       Ричи не рассказывает об этом Майлсу, но тот всё равно узнает; они сидят вместе в комнате Ричи и совсем без энтузиазма играют в приставку, оба расстроенные и печальные.       Майлса эта новость тоже не радует — у него будто внутри что-то обрывается, разбивается, царапая острыми краями.       Он никогда не говорил Борису о своих чувствах, хотя шансов было достаточно — Павликовский никогда не сдерживал себя в прикосновениях или взглядах, в словах может быть, но и тоже не во всех. Вот только Майлс знал его слишком хорошо, чтобы понимать, что, даже если шансов было достаточно, их не было вовсе.       — Думаешь, у них всё серьезно? — Ричи не шмыгает носом и не выглядит таким уж расстроенным, но он нервно царапает ногтями джойстик, и Майлс вздыхает.       — Я не знаю. Сомневаюсь, у Бориса никогда не бывает "серьезно".       — А вдруг в этот раз? Будь я на его месте, у меня бы с Байерсом было бы серьезно.       — В этом то и дело, Рич, вы с Борисом совсем не похожи.       Проходит неделя, прежде чем у Ричи начинает болезненно пульсировать в груди при виде Уилла. Тот улыбается ему мягко, как и всегда, и смеется над шутками, как и всегда, и даже соглашается пойти вместе после учебы домой, чего они уже давно не делали.       И Ричи почти не дышит рядом с ним, поглядывая украдкой и улыбаясь так взволнованно, пока Байерс рассказывает о своих приключениях со сводной сестрой.       Он кусает губы и так хочет протянуть руку и коснуться пальцев Уилла, но вместо этого выпаливает несуразное:       — Этот новый фильм из вселенной Чужого такой отстой, знаешь.       — Я его еще не смотрел.       — Хочешь посмотреть со мной завтра?       — Если он "отстой", зачем его смотреть? К тому же, ты его уже видел.       — Да, глупое предложение.       В присутствии Ричи Уилл почти никогда не говорит о Борисе, и Тозиера это раздражает сильнее, чем он думал, что его будет это раздражать. Ему хочется узнать больше и ему не хочется знать ничего, и потому он злится ещё больше, чем должен.       Уилл, хотя, рассказывает обо всех других своих друзьях; он говорит о Дастине и его изобретениях, о Бене и его чертежах, о Билле и его невероятных историях. Он даже расспрашивает его, Ричи, все ли у него хорошо, на что Тозиер лишь посмеиваться: как будто у него когда-нибудь может быть что-то плохо.       — Ладно, Ричи, увидимся, — говорит Байерс, но уходить в дом медлит, будто дожидаясь ответа, который Тозиер пробормотал в своей голове, но озвучить забыл и сейчас стоит и так же молча и озадаченно пялится на Уилла.       — Я пойду.       — Да.       — До завтра, Ричи.       — Знаешь, мы могли бы завтра...       — Прости, но я обещал Борису. Может быть в другой раз?       — А, окей. Передавай от меня привет миссис Би.       Майлс, наверное, устает со временем слушать нытье Ричи, но тот приходит в гараж сам, пока старший небрежно водит пальцами по струнам, и выгнать его не получается — тот словно врастает в старый потрепанный диван.       Он вновь заводит шарманку о Борисе и Уилле, и Майлс хмурится, откладывая гитару — желание играть пропадает.       — Ну что Байерс такого в нём нашел?       — Ты реально спрашиваешь меня об этом?       Ричи поправляет очки и пожимает плечами, будто бы говоря, что больше ему спросить об этом не у кого, и Майлс закатывает глаза.       — Не знаю, он смешной. С ним интересно. Рядом с ним не чувствуешь себя лишним, наверное.       — Я тоже смешной.       — По-другому, балда. К тому же, если он уделяет тебе внимание, он уделяет его именно тебе, не распыляя на остальных. Это заставляет почувствовать себя особенным.       — Я надеялся на что-то в духе: "Чего ты, Рич, он как ходячая пепельница, куда пролили пиво", а не вот это вот всё. Постоянно забываю, что у тебя на него стояк.       — Нос давно не ломал, мелкий?       Ричи расслабляется и смеется, но момента не упускает подколоть брата ещё и даже получить от него подзатыльник.       С Борисом Майлсу не так часто теперь удается потусоваться, и в целом это не такая уж большая проблема, но, кроме Павликовского, у него совсем нет друзей, и порой становится тоскливо.       Обычно Борис никогда не предупреждает, что придет; он считает, что неожиданные визиты — самые лучшие, хотя для Майлса любые его визиты — лучшие. И этот не является исключением, хоть они ничего особенного и не делают.       Этим вечером они смотрят низкобюджетный ужастик о паранойе и матери-одиночке, и он наскучивает им обоим на сороковой минуте; Борис комментирует каждую сцену и позу меняет каждые десять минут, а Майлс добросовестно старается вслушиваться в диалоги, потому что Павликовский, отвлекшись, упускает суть и переспрашивает.       Когда Борис с очередным тяжким вздохом устраивается головой на коленях Майлса, тот привычно уже запускает пальцы в его спутанные волосы и начинает перебирать кудри, поглаживая лоб и линию волос.       Борис довольно прикрывает глаза. Борис почти мурлычет, пока у Майлса потеют ладони.       — Скажешь, когда начнется хоть какой-то движ в фильме.       — Он начался, Борь. Мальчишка, кажется, жрёт кого-то.       Павликовский поворачивается в сторону экрана, кривится на зрелище и вновь прикрывает глаза, а Майлс внезапно задается вопросом, называет ли Бориса так Уилл. Просит ли Павликовский его так себя называть, как в свое время, около года назад, он попросил Майлса?       За этими мыслями он, поглаживая пальцами Бориса по волосам, спрашивает, будто бы невзначай:       — Уилл Байерс... Насколько у вас с ним серьезно?       — А что, ты ревнуешь? Волнуешься, что кто-то другой будет смотреть со мной это дерьмо?       — Как будто кто-то на это согласится. Но дело в Ричи, он ревнует. Он уже несколько месяцев пытается...       — Плохо пытается. Мне хватило нескольких дней.       Майлс на это молчит, потому что сказать ему нечего — его самого Павликовский за пару дней подцепил на крючок, ничего удивительного, что и с Уиллом всё так же.       — Так насколько серьезно?       — Ты для себя интересуешься или для Ричи?       Борис взгляд поднимает и смотрит так пристально, с легкой издевкой на дне глаз, что Майлс выпутывает руки из его кудрей и глядит в экран.       — Для Ричи.       И Майлс не лжет, потому что для себя он перестал уже что-либо делать.       Ричи кажется, что он готов завыть от того, насколько всё плохо. Ему кажется, что он ненавидит каждый день, который ему приходится проводить в стенах школы, потому что там сияющий Уилл рассказывает о Борисе и о том, во скольких интересных странах тому удалось побывать.       Ричи скрипит зубами, посылает в полет ручку со стола метко в сторону разросшейся гортензии и бросает безразличное "угу" на сказанное Байерсом.       Он взглядом скачет с его губ на слова в учебнике и пропускает вопрос мимо ушей — вздрагивает, когда теплая ладонь Уилла мягко касается его руки.       — Ты как будто не здесь. Тебе не интересно?       — Мне всегда интересно с тобой.       Слова выскакивают быстрее, чем Ричи успевает даже понять предложение Байерса, и потому Тозиер лишь облегченно выдыхает, что это не просто набор несвязных между собой слов. Он думает уйти, хотя хочет остаться, хочет проводить время с Уиллом, правда хочет слушать всё то, что тот говорит, но и не хочет, потому что тот рассказывает о Борисе.       И он извиняется и сбегает, давая себе мысленный подзатыльник за опечаленное лицо Байерса, которому бросает спешное:       — Не кисни, завтра расскажешь мне о своей пепельнице.       Ричи говорит так, будто сам не затягивается за стенами школы.       Ричи может быть хуже, чем просто надоедливым, особенно, когда Майлс совсем не настроен выслушивать его нытье.       Он едва ли не бомбардирует вопросами о том, насколько у Бориса и Уилла всё серьезно, что Майлсу с большим усилием удается просто отцепить младшего от себя.       — Я не знаю, хорошо? Он мне ничего не сказал.       — Ты плохо спрашивал! О чём вы вообще разговариваете, если не об этом?       — О том, какое ты ссыкло, раз сам не можешь подойти к Байерсу и спросить его.       — Как будто ты можешь сказать своему патлатому, что...       — Я не обязан ему что-то говорить, не я тут ною из-за чужих отношений.       Ричи оскорбленно, чересчур драматично прикладывает руку к груди и пыхтит что-то о задетых чувствах, а Майлс закатывает глаза. Он устает от младшего брата сейчас сильнее, чем когда-либо раньше, и потому сбегает от него, едва удается ускользнуть.       Майлс знает, что Ричи может открыть рот и начать заваливать Уилла неудобными расспросами, не будь он таким безнадежно влюбленным, но он так же знает, что тот не решится на что-то серьезнее, чем вопрос "ты не занят завтра?" и наигранно спокойное "а, круто, значит в другой раз."       И в какой-то степени выпытать что-то у Бориса кажется самой простой задачей, но Майлс этого всё равно не делает.       Павликовский много говорит, когда трезвый, а когда выпьет и вовсе без умолку болтает, перескакивая с темы на тему, и расспрашивать его о чём-то просто не получается.       Хотя однажды, Борис сам начинает этот разговор, и Майлсу хочется его заткнуть, хочется просто, чтобы тот замолчал.       Борис говорит об Уилле и не затыкается, а когда Майлс поднимается с кушетки, отставляя в сторону недопитую бутылку пива, с намерением уйти домой под выдуманным предлогом, Борис увязывается следом.       Он руку через плечо Майлса перекидывает и боком жмется ближе, мешая пьяно английские и русские слова.       Он провожает Майлса до дома, хотя тот не хочет этого, и, закуривая, рассказывает ему, как провел первую половину этого дня с Байерсом, хотя Майлсу ни капли не интересно.       — Он, пока мы повторяли тему, рисовал на моей руке, и не каракули какие-нибудь, а этот блядский shedevr! Вот, посмотри!       — Я вижу.       — Ты даже не смотришь.       — Я видел до этого.       Майлс отмахивается от рук Бориса, но смотрит на рисунок всё равно. Яркие подсолнухи желтым выделяются на коже даже в темноте, и рисунок правда красивый, но Майлс ненавидит его.       Он смотрит, как Борис докуривает сигарету, смотрит на пылающий рыжим огонёк в полумраке, и выдыхает усталое, но правдивое:       — Я не хочу больше слушать про Байерса. Мне хватает этого от Ричи.       — И что я получу, если заткнусь?       — Начнём с того, что ты не получишь. По роже, например.       Борис смеётся хрипловатым каркающим смехом, выбрасывает сигарету и заводит разговор на другую тему, а Майлс украдкой поглядывает на подсолнухи у того на руке.       Они говорят ни о чем, смеются, когда Борис, спотыкаясь, чуть не заваливает их обоих на землю, и прощаются у самого дома Тозиеров.       Майлс не задерживается на долгие прощания и собирается развернуться к двери, когда чувствует потные горячие ладони Бориса на своих щеках и его сухие губы, прижимающиеся напористо к его губам.       От Бориса воняет сигаретами очень уж сильно, а сам он на вкус как смоченный в алкоголе табак и целовать его неприятно настолько, что Майлс кривится и ладонями упирается в его плечи. Но, несмотря на это, у него внутри все переворачивается и дрожит, потому что Борис целует его, не имеет значения насколько Майлс терпеть не может сигаретный дым и этот привкус. Раньше Павликовский ограничивался лишь шутками. Сейчас он просто перебрал алкоголя чуть больше, чем обычно.       Борис отстраняется сам, убирает распатланную челку с глаз и смотрит на Майлса с лёгкой усмешкой.       — Хочешь спросить об этом?       — Не в этот раз. Хочу домой.       — До завтра тогда.       — Разве ты не с Байерсом завтра?       — С ним, но это не значит, что…       — Спокойной ночи, Борис.       — Да уж.       Уилл улыбается, смеется мягким смехом над его шуткой, которую Ричи уже и забыл, и бедняге Тозиеру кажется, что он сейчас задохнется, что к хренам лопнет от переполняющих его чувств к идущему рядом парню.       Они направляются прочь от парка, где катался Ричи с друзьями, и где сидел и наблюдал за этим с сестрой Уилл, и Тозиер правда лишь в шаге от того, чтобы не поплыть прямо здесь — Уилл в его компании проводит целый день. И это правда лучше всего, что когда-либо ощущал Ричи, лучше любого идеально выполненного кикфлипа на доске.       Он смотрит украдкой, хотя не раз ловит на себе взгляды Байерса, которые совсем прямые, которые тот не прячет, как это делает сам Ричи. Уилл говорит о том, что скейтбординг выглядит правда круто, но он смотрит на локоть Ричи с разодранной кожей и намекает, что падать раз за разом на асфальте не так уж и круто.       Эл идет позади них рядом с Макс, и Уилл периодически оборачивается на девчачий смех.       У Макс доска в пестрых цветах и огненно-рыжие волосы, собранные в высокий хвост, и руки Эл в её собственных ладонях, пока Хоппер со смехом пытается прокатиться на её скейте.       — Кажется, им весело.       — Да, похоже на то.       — Если хочешь, то тоже можешь попробовать. У меня, конечно, не пенни, как у Макс, но с моего ты не свалишься так уж быстро.       Уилл молчит пару секунд от силы, но для Ричи это время, кажется, растягивается на часы. Байерс глядит на доску в руках Ричи, оглядывается на сестру и неуверенно пожимает плечами.       — Наверное, не стоит.       — Да чего ты ломаешься, Байерс? Боишься, что я тебя облапаю? Или что твой патлатый дружок начнет ревновать? Давай, тебе понравится.       — Может, в другой раз?       — Сейчас или никогда. Я подхвачу, если начнешь падать.       — Это совсем не обнадеживает.       Ричи фыркает.       У него сердце где-то под горлом отстукивает бешено, потому что ему просто необходимо, чтобы Уилл согласился, ему это как воздух нужно. И он скейт на землю опускает, ногой подкатывает его к Байерсу и спрашивает с усмешкой:       — Ты доверяешь мне?       — Если ты серьезно думаешь, что тебе удастся убедить меня отсылкой к Алладину, то ты молодец.       И Уилл принимает его протянутую руку и становится на деку очень уж неуверенно, совсем не доверяя скейту под ногами, но доверяя Ричи, который тут же второй рукой подхватывает под локоть.       — Так, я постоял, теперь мне можно спуститься?       — Ты серьезно?       Уилл пожимает плечами и поворачивается, отчего скейт под его ногами чуть двигается вперед, и Байерс тихонько пищит, вцепляясь крепче в руки Ричи. Тозиер, конечно, смеется, но советует стать чуть увереннее, обещает, что не отпустит, и что поможет затормозить. И пусть Уилл клянется, что это последний раз, когда он соглашается на что-то подобное, к концу вечера, когда темнеет и начинают загораться уличные фонари, он выдыхает довольное:       — Было очень весело. Спасибо, Ричи.       Уилл в желтом свете фонарей выглядит предельно красивым, таким, что у Ричи в легких будто комья ваты, из-за которых дышать получается с трудом. Он смотрит на Байерса и хочет поцеловать его, хочет просто шагнуть ближе на шаг и, притянув за джемпер, мягко коснуться его губ, но не решается ни на что серьезнее, чем просто подойти чуть ближе.       — Если захочешь, я могу научить тебя кататься.       — Я лучше буду смотреть, как ты катаешься.       Они возвращаются домой, и Ричи глядит себе под ноги, на сбитые носки кроссовок, размышляя, не будет ли сейчас ни к месту завести разговор о предстоящих танцах, устраиваемых школой. Он думает об этом, задевая рукой локоть Уилла и привлекая его внимание, но так и не спрашивает о том, о чем хотел. Только очки поправляет на носу.       — Эл, наверное, уже замерзла. Я пойду. Спасибо за…       — Да, конечно, никаких проблем.       — Увидимся…       Но Ричи не хочет его отпускать; ему хочется так много сказать и так много спросить, что в итоге он едва способен остановить поток вопросов, льющийся из него.       — Ты ведь знаешь про танцы? Майлс, кажется, пойдет на них один — он отшил столько девчонок, что я… А ты с Борисом пойдешь?       — Что?       — Я имею в виду, что ты ведь должен с кем-то пойти, да? И вы вроде как… Я не знаю, мутите или что-то в этом роде? Хотя Майлс говорил, что скорее всего у вас несерьезно всё и…       — Уилл, ты идешь?       Эл прерывает словесный поток Ричи и между ними всеми виснет звенящая тишина, в которой Байерс лишь отвечает сводной сестре, что уже идет. Наверное, он хочет сказать что-то и Ричи тоже, но Тозиер показательно спешно собирается, взъерошивает растрепанные волосы и сбегает, обещая увидеться завтра.       — Ты идиот?       — Почему сразу “идиот”?       — Потому что.       Ричи пыхтит, тренькая на струнах гитары Майлса, пока тот глядит на него, как на совсем больного.       Сначала младший, конечно, не хотел говорить ничего, но у него сегодня словесный понос, и сдержаться он не смог — вывалил всё, как на духу. И получил хорошую такую оплеуху от брата; Майлс зарядил ему по уху и даже сбил с носа многострадальные очки, отчего теперь Ричи сидел на потрепанном диване в гараже, с гитарой Майлса в руках, прекрасно зная, что больше тот попыток покалечить делать не станет, пока электронная малышка в руках у младшего.       — Тебя кто за язык тянул?       — Я ничего такого не сказал.       — Ты мог вообще ничего не говорить.       — Я мог! Но не вышло.       Майлс ногой пинает доску Ричи, и та откатывается к стене, пока юноша садится на подлокотник дивана. Ричи, наверное, ждет от него каких-то слов, но Майлсу нечего сказать. Он даже о пьяном поцелуе Бориса не говорит, потому что это едва ли стоит внимания — Павликовский ничего не имел в виду этим. И потому он не знает, что сказать брату.       — Я всё испортил, да? Мы так круто провели вместе день, и я испоганил всё. Нужно было заткнуться и просто поехать домой.       — Нужно было, вместо того, чтобы нести чушь, пригласить его на танцы.       — Он идет с Борисом.       — Тебе Уилл так сказал?       — Он не отрицал.       — Иди спать, Рич. И завтра подойди и пригласи его нормально, прямым текстом, а не так, как ты можешь.       — Ты правда думаешь, что я вообще когда-нибудь теперь смогу к нему подойти?       — Я тебя за руку отведу, а теперь проваливай отсюда.       Майлс гитару из цепких пальцев брата вытягивает и, подталкивая его в плечо, пихает того к выходу, когда слышит, как тот спрашивает о Борисе. Ричи интересуется, говорил ли Павликовский что-то о танцах, но тот не говорил и даже не вспоминал о них, и этот ответ ещё больше не нравится Ричи — он не добавляет никаких крючков, за которые можно было бы зацепиться.       Ричи отгрызает торчащую из манжета нитку, когда к нему подходит Майлс со сладким напитком в стакане. Ричи не знает, хочет он дать тому в глаз или уткнуться ему в плечо и разреветься, будто ему пять. Он не делает ничего из этого и просто принимает напиток, тут же упираясь взглядом в него; клюквенный пунш.       — Ненавижу это место. И всех здесь тоже.       — Мама сказала, что нам нужно хотя бы час здесь побыть.       — Ей легко говорить, она же уехала.       Ричи отхлебывает из стакана, кривится на приторно-сладкий вкус и вновь принимается терзать манжет своей пестрой рубашки в причудливо вывернутых омарах. И Майлсу просто хочется потрепать его по волосам, потому что тот и впрямь расстроен. Возможно, что расстроен даже сильнее, чем кажется на первый взгляд.       Музыка в украшенном спортивном зале играет негромко, скорее просто фоном, но она раздражает Майлса и угнетает Ричи, устроившихся на трибунах. А ещё она нравится девчонкам, тусующим в центре зала, и, наверное, их англичанке, весело притоптывающей ногой в такт.       Ричи локтями упирается в колени и прячет лицо в ладонях, забираясь пальцами под очки, когда Майлс замечает в дверях Уилла и Эл. Он думает сказать об этом Ричи, но медлит — после неудачной попытки того пригласить Байерса на танцы, где тот отказал, сказав, что у него уже есть пара для танцев, Майлс не был уверен, что Ричи захочет встречаться с ним хотя бы взглядом. И потому он молчит, отпивает пунша из своего стакана и думает о том, что не помешало бы что-то алкогольное.       — Ещё долго?       — Минут десять прошло. За которые, кстати, сюда пришел Байерс.       — Круто.       — Рич.       — Чего?       — Ничего.       — Я курить хочу, пойдешь?       Майлс качает головой, провожает взглядом брата и поднимается с места, собираясь набрать себе ещё напитка, когда его плеча касается ладонь.       — Ричи?       — Не Ричи.       — Ох, Майлс, извини, я просто… Вы очень похожи со спины, да и вообще, и… Ты не видел Ричи?       Уилл Байерс выдавливает неловкую улыбку и оглядывается, ища взглядом кого-то в толпе. И Майлс нисколько не удивляется тому, что Ричи запал на него — Уилл удивительно хорошо подходит для этого. И Майлс никогда не признается в этом Ричи, но он удивительно хорошо подходит для его непутевого брата.       — Он ушел курить. Ты здесь один?       — Нет, мы с Джейн пришли вместе. Её никто не пригласил, и она попросила меня пойти с ней, но сейчас она где-то… Я не знаю, где, если честно.       — Ричи — кретин. А ты просто отличный брат.       Майлс улыбается ему едва заметно, внезапно начиная собирать картину воедино; всё, что он знал, ему рассказывал Ричи, и теперь одна деталь, где Уилл должен был прийти на танцы с Борисом, выпала из этой общей картины.       — Майлс, я могу спросить тебя…       — Между тобой и Борисом что-то есть?       — Чего?       Уилл удивленно вскидывает брови, заливается краской и взгляд растерянный отводит в сторону, и Майлсу действительно хочется удавиться, потому что он не хотел в это влезать. Он не планировал даже одну чертову минуту переживать из-за того, что Павликовский может с кем-то встречаться, но он полез из-за Ричи и теперь без конца ворошит зарытые чувства. Он прикрывается словами о брате, надеясь убедить и себя тоже, что всё это только ради младшего.       — Ричи на стенку лезет, думая, что вы вместе.       — Но…       — Смотрите, кого я нашел в мужском туалете.       Борис появляется будто из неоткуда, таща за собой растерянного Ричи, и Майлс впервые в жизни ненавидит их обоих, потому что Уилл так и не сказал ему, верны ли догадки его брата.       — Твой брат, кстати, курит какое-то дерьмо.       Борис кривит носом, и Ричи пихает его в бок локтем, выпутываясь из его захвата; он начинает пререкаться с Павликовским насчет сигарет, отстаивая свою любимую Лаки Страйк перед борисовым Кэмелом, едва ли не переходя на личности, когда оба, Уилл и Майлс, переглядываются.       — Он правда думает, что мы с Борисом?       Шепот Байерса, едва различимый среди музыки и прочего шума, не сразу доходит до Майлса. Ему требуется несколько секунд, чтобы понять, о чем его спрашивает Уилл, а когда он уже хочет ему ответить, Павликовский довольно громко интересуется:       — Ну, что, Уильям? Как насчет того, чтобы немного потанцевать?       — Эмм… Да, конечно.       — Слышал, treplo? Вперед и с песней, не заставляй его ждать.       — Чего?       Ричи, опешив, оглядывается на уходящего к столу с напитками Бориса и переводит взгляд на Майлса, старающегося спрятать улыбку. Потом он глядит на залившегося краской Уилла и с клокочущим в груди сердцем спрашивает:       — Ты ведь не против? Хочешь потанцевать со мной?       — Да, хочу.       Опускаясь на полупустые трибуны, Майлс устало выдыхает; Ричи, без сомнений, начудил дел из ничего, накрутил их обоих, но теперь, когда он, довольный и счастливый, танцует с Байерсом, всё это кажется очень нелепым.       Он смотрит на часы — они вполне могут возвращаться домой, час уже прошел, и в целом, Майлсу особо здесь делать нечего, но он всё равно остается, слушая мелодичные мотивы медляка и поглядывая на довольного младшего брата.       — Чего расселся? Сам-то танцевать не хочешь?       — Не в этот раз. Что ты вообще на себя напялил?       — Я шикарно выгляжу, не спорь.       Шикарно он не выглядит, даже не близко, с напяленной поверх черной футболки жилеткой и повязанном на шее галстуке, но Майлсу, даже несмотря на такой его несуразный вид, он дико нравится.       Борис же впихивает ему в руки стакан с пуншем и плюхается рядом на трибуны, вытягивая вперед длинные ноги и вынуждая снующих мимо переступать или обходить их.       — Ты намешал там что-то?       — Обижаешь. А иначе какое веселье?       — Где ты был час назад, когда мне этого так не хватало?       — Не знаю, выслушивал в мужском туалете нытье твоего младшего брата? Этот melkiy govnyuk обвинял меня в том, что я встречаюсь с крошкой Байерсом.       Майлс оборачивается к нему, делая глоток крепкого пунша, в который Борис знатно так ливанул водки, и внезапно ему даже смешно с того, что мог Павликовскому наговорить мелкий.       — Я и Байерс, серьезно? Забавно, что вы вообще об этом подумали.       — Ричи бывает очень убедителен в своей панике. К тому же ты не отрицал.       — А ты приревновал?       — Было бы кого ревновать.       Борис ничего на это не отвечает, глядит в сторону танцующих и постукивает пальцами по колену. Заговаривает он спустя полминуты, но другим тоном, чуть более серьезным.       — Байерс, конечно, удивительный и с ним интересно, но он по уши влюблен в твоего брата, это раз.       — И что же ‘два’?       Но Борис не отвечает; он поворачивается и глядит на Майлса пристально, с таким выражением на лице, словно намекая: “догадайся сам”. И Майлс, кажется, начинает догадываться, потому что стакан в его руке дрожит так, что его приходится поставить, а внутри всё будто замирает. Они с Ричи, без сомнений, оба облажались.       — Сколько раз мне нужно тебя поцеловать, чтобы до тебя дошло?       — Ещё раз, как минимум. Но только до того, как ты соберешься курить, иначе эти отношения закончатся, не начавшись.