«Кто ты для меня?»
Блейз буравил взглядом ее лицо добрых пять минут, но, в конце концов наплевав на это глупое занятие, решил отвернуться и пялиться в окно.
«Все еще подруга?»
Шел снег. Из-за белой пелены в огромном прямоугольнике мало что можно было разглядеть — разве только ветку стоящего рядом дерева и ягоды, бесстыже аллеющие посреди снежного плена. Ее губы ночью аллели так же. Красные, дикие. Она такой пришла — с этой долбаной помадой на губах. Пришла и уничтожила его в очередной — десятый по счету — раз.
«Они знают? В курсе, с кем ты сегодня была?»
Забини снова повернулся к ней. Грейнджер на него не смотрела, хотя находилась совсем рядом с его креслом. Сидела на больших подушках на полу и корчила из себя всю такую домашнюю — в джинсах и объемном свитере — милашку. Из-за ее напрочь фальшивого безразличия Забини был вне себя и с каждой секундой раздражался все сильнее.
«На хрена ты притащила меня сюда?»
Вообще-то, если уж до конца быть честным, Грейнджер никого не притаскивала. Более того — Блейза пригласил Малфой. Гриффиндорка просто смоталась с утра пораньше, спросив у двери: «Мы же еще увидимся днем?». Вряд ли могли быть варианты. Гребаный слизеринский принц не простил бы его отсутствия — Забини слишком хорошо знал Малфоя. Только поэтому Блейз явился сюда, хотя предпочел бы провести весь день в спальне, сладко насаживая Грейнджер на себя.
— Теперь мой черед! — младшая Уизли подняла бокал. — Предлагаю выпить за то, чтобы этот переезд стал для Драко и Астории первым, но далеко не последним знаковым шагом в отношениях!
Джинни отсалютовала бокалом всем, кто был в поле ее зрения, и метнула многозначительный взгляд на Поттера. Блейз ухмыльнулся. Похоже, «избранный» был тем еще тормозом и не пытался покрепче заарканить свою подружку. Забини с Грейнджер так бы не поступил и не стал бы с ней просто съезжаться, как сделали это Гринграсс и Малфой. Забини сразу забрал бы ее — у друзей и заснеженного Лондона, у всей магической Британии и, если потребуется, у целого света. Он бы забрал и он бы любил, вот только она не позволяла.
«Тебя устраивает это? Сторониться меня, болтать ни о чем и одновременно молчать — о том, что ты делала со мной вчера?»
И не только вчера. Последние три месяца, если точнее. Три, мать его, месяца он страдает этой херней! Пора бы завязывать. Блейз скривился. Сделал вид, что это от горечи огневиски. Малфой через комнату улыбнулся. Виновато развел руками, как бы говоря: «Старина прости, но пока здесь нет твоего любимого бренди». Забини изобразил тошноту и под хохот Драко прикончил остатки напитка. Грейнджер едва удержала себя от того, чтобы повернуться к нему. Блейз понял это по движению ее головы. Взгляд снова, против воли, сосредоточился на ней. Скользнул по непослушным каштановым волосам и заставил вспомнить, как ночью эти темные волны спутывались в его руках, щекотали лицо и шею и разрываемую частым дыханием грудь…
— Эй, Забини, ты чего?
Он уже был спиной к остальным, когда услышал голос Нотта. Сам не понял, как подскочил. Вышло, похоже, слишком резко.
— Все в порядке, — бросил Блейз небрежно.
И продолжил свой путь к окну, подальше от нее — от этих волос и рук, от губ, смотреть на которые без грязных мыслей было невозможно.
— Приятель, ты сам не свой сегодня, — не отступался Нотт.
— Я же сказал — все в порядке.
«И сам не свой я не только сегодня».
У окна было прохладно, за окном был его город, в котором сугробов намело на месяц вперед. Через неделю наверняка все растает, но сегодня магловская часть Лондона подыхает в пробках, а магическая — проклинает снег из солидарности. Все, кто мог, вообще не вышли на улицу. Во дворе, где располагалась новая квартира Малфоя, торчал только дворник-эльф, который явно устал сражаться со стихией и теперь курил, да гуляла мамаша с буксующей коляской, пытавшаяся проложить себе дорогу при помощи заклинаний. Домовик смотрел на нее с сочувствием, но вмешиваться не решался. Уж очень раздраженной выглядела дамочка, а сигареты даже в магическом мире стоили чересчур дорого, чтобы их вот так запросто бросать.
Кажется, именно в такую погоду все закрутилось. Это было пять лет назад — такое же непогожее начало декабря Блейз встретил в выручай-комнате, в самой необычной для себя компании. Мальчик-который-выжил созвал всех, кто уцелел после войны и нашел в себе силы вернуться в Хогвартс, и предложил отметить шаткое перемирие, воцарившееся между факультетами. Поначалу было неловко, но за вечер освоились все — даже обладатели зеленых галстуков. Стало не важно, откуда ты, какого цвета твоя форма и насколько чиста твоя кровь. Студенты были просто студентами: пили, играли в магические шахматы и карты, галдели и смеялись над глупыми шутками, над которыми смеются только в юности. Забини впервые тогда почувствовал, как перестало давить глотку, как что-то отпустило его изнутри. Он словно заново начал дышать. Ему было больно, но хорошо. Еще стыдно — за ошибки прошлого, за себя и слизеринцев и даже за Малфоя, в тот вечер заметно напряженного. Вероятно, остальные тоже ощутили эту странную, но исцеляющую смесь эмоций, и потому одной пирушкой в выручай-комнате дело не кончилось. За ней последовала еще одна, затем вторая. Потом была совместная вылазка в Хогсмид. Постепенно лишний народ отпадал — один за другим, под разными предлогами — и вот остались только они: «золотое трио», плюс Забини с Малфоем и Ноттом, еще Пэнси, чудаковатая Лавгуд и Невилл. Таким составом они стали собираться чаще всего. Сначала просто собираться, а через несколько лет — на постоянке дружить.
Что до Грейнджер, то она всегда была рядом, и это ничуть не смущало Блейза. Но лишь до того момента, когда он вдруг понял, что, кроме дружбы, с Поттером и Уизли ее ничего не связывает, что он слишком внимательно разглядывает черты ее лица — украдкой и подолгу, что теряется от ее взгляда и что… черт побери, он начинает скучать без нее. Без этой занудной гриффиндорки, которая в годы учебы для него вообще ничего не значила! Дошло до того, что Блейз не мог прожить и нескольких дней, не увидев, не услышав, не начеркав в разгар рабочей суеты хотя бы пару строк.
«Привет! В субботу будешь у Поттера? Что читала сегодня?»
Схема всегда была одна и та же. Приветствие — какая-нибудь глупость — и наконец, вопрос, который интересует Забини больше всего. Помогает узнать и почувствовать ее, пускай и не прикасаясь. Шаг за шагом, день за днем он именно так приближался к ней. Проникался все больше, встречался все чаще. Обнимал «случайно», заставлял смеяться, просил говорить: обо всем на свете, но лучше — о том, что ей нравится. А Грейнджер бросала на него взгляды — тихие, странные. Будто начала замечать в нем что-то или сразу все — высокий рост и жилистое тело, бледную, несмотря на итальянское происхождение, кожу, взлохмаченные темные волосы, его открытые миру глаза и упрямые, но выразительные губы. Как сказала одна его знакомая: «Блейз, дорогуша, я не знаю ни одной нормальной девушки, которая бы не захотела тебя». Грейнджер не хотела. Либо действительно была ненормальной, либо врала и не подавала виду. Вообще-то они оба врали — самим себе и всем остальным — что между ними только дружба. Эти взгляды и тайные желания — пустяк! Сущая ерунда! Они ведь действительно не спали. Проводили вместе время и не более того. Все шло гладко, шло красиво и правильно, но в этот момент Блейз сделал худшее, что мог.
Он трахнул ее.
Стоя у окна, Забини сжал пальцы так, что костяшки побелели. Он помнил ту ночь. Уизли тогда решил представить компании очередную девчонку. Дамочки рядом с ним надолго не задерживались, но на этот раз казалось, что все серьезно. По такому случаю рыжеволосый даже организовал ужин в ресторане. Место, на удивление, оказалось приличным. Забини пришел один, и Грейнджер пришла одна. Все остальные были при парах. Блейз давно уже замечал за ней эту печаль — то, как Грейнджер смотрела на рыжего иногда, о чем-то вспоминала и тут же себя одергивала. Ужин не стал исключением. Только взгляд ее тогда был еще более жалким, чем обычно. Она сидела бледная, измученная и через силу улыбалась. Забини догадывался, что между Грейнджер и Уизли произошла какая-то история, но не знал, как давно она закончилась и какой след после себя оставила. Гриффиндорка никогда об этом не говорила и все то время, что Блейз знал ее, официально была одна. Наверняка пробовала с кем-то встречаться, однако ни одни свои отношения не афишировала.
Гриффиндорка стоически перенесла ужин, досидела до самого конца. Нашла в себе силы поблагодарить за вечер Уизли и обнять его новую пассию на прощание, а когда вышла на улицу, остановилась и подняла лицо к небу. Подставила нежную кожу под сентябрьскую морось. Блейз заметил это и еще — ее тяжелый, полный чего-то горького и несчастливого выдох. Он выскочил сразу за ней и оттого смог увидеть больше, чем ему было предназначено.
— Пойдем куда-нибудь, — предложила она, не оборачиваясь.
Блейз не стал торопиться с ответом. Он достал из пачки помятую сигарету и закурил, наблюдая за тем, как торопятся куда-то машины, как в урне неподалеку роется бомж, а в пяти шагах от них две пьяные девицы, заливаясь хохотом, пытаются поймать такси.
— Зачем? — спросил он, оставаясь за ее спиной и выпуская из легких дым чуть в сторону.
Несколько секунд гриффиндорка молчала, но потом ответила — как можно более беззаботно:
— Хочу развеяться.
— А мне что с того?
Забини был слегка пьян. В голову ударило вино, и вернулись подозрения насчет ее совместного прошлого с Уизли. И, как назло, было это платье. Узкое черное платье на тонких бретельках. Такое надевают, чтобы трахаться или чтобы кто-то мечтал оттрахать тебя. Еще Забини был зол. На гриффиндорку и Уизли, на осень и на себя. Хотелось сделать что-то — чрезвычайно неправильное, плохое. Ударить нажравшееся быдло в пабе или как-нибудь еще выпустить пар. Но вместо этого он продолжил их непонятный, ведущий куда-то не туда разговор.
— А чего бы ты хотел? — спросила вдруг она и повернулась.
Вперилась своими кофейными глазами в него, разодрала каждый нерв от конца и до начала. Откуда такая смелость? Сколько она выпила?
— Тебя, — сказал он, не успев или не посмев сбежать.
Ох, не к добру все это, не к добру… Грейнджер сделала шаг назад, неловко покачнулась и сделала еще один. В ее глазах заплясали огоньки. Тонкие губы тронула улыбка, на которую Блейз, как мальчишка, повелся.
— В таком случае наш путь лежит не в очередной ресторан или бар, — заметила она, — И колдотеатр, кажется, не подходит…
***
Они наткнулись на каждый угол, прижались к каждой стене, пока добирались до его квартиры. Блейз целовал ее так, словно никогда до этого не ощущал ничьих губ — жадно и грубо, как обезумевший фанат целует поп-звезду. Блейз трогал ее так, словно каждое прикосновение хотел впитать в себя, оставить эту память в руках. И гриффиндорка отвечала ему тем же. Двигалась так же дико и так же исступленно, чем изрядно его удивляла. Неужели она хочет? Настолько же сильно хочет его?
— Блядь, чертов выключатель! — выругался Забини у двери.
Искать его одной рукой было неимоверно сложно — та еще задачка, если учесть, что вторая рука уже забралась под ее проклятое платье. Надо было заколдовать весь свет в доме, а не полагаться на гребаные магловские изобретения!
— Оставь, — сказала Грейнджер торопливо, — Еще пара минут, и я заставлю прямо здесь взять меня.
Блейз не без легкой издевки хмыкнул.
— Я бы посмотрел на это.
Темнота не позволяла увидеть, но он был уверен, что гриффиндорка закатила глаза. Забини предпочел унять ее раздражение простым поцелуем. Простым, но еще более жарким — таким, что Грейнджер застонала. Стон прокатился медом по его рту, и Блейз едва ли не сошел от него с ума. Стащил с гриффиндорки плащ и следом за ним потянул платье. Чертово платье, которое, возможно, предназначалось не ему, и оттого жалобный треск бретелек прозвучал для Забини еще слаще. Затем он задрал ее юбку, и наконец плотная черная ткань скомкалась в районе ее живота, не мешая больше ни ей, ни ему.
Забини подхватил гриффиндорку на руки. Она обвила ногами его талию, расплескала волосы по его голове, лицу и плечам, окружила запахом своего шампуня. Мысли Блейза дурманились. Прыгали, как черти, искали ее, хотели в нее… Забини добрался до острова на кухне, спотыкаясь и проклиная все предметы обстановки, что попались им на пути. Он никогда не понимал, зачем ему кухня, да еще и такая огромная — с кучей шкафов, полок, с барной стойкой и целым островом посредине. Он не готовил и даже не ел дома. Но в этот вечер слизеринец искренне рукоплескал дизайнеру за то, что так быстро нашлась для них опора.
В кухне свет все-таки зажегся. Интимный, неяркий — такой, как нужно. Забини аккуратно усадил гриффиндорку и забрался наверх следом, укладывая ее на лопатки. Они оба были то ли в безумии, то ли в лихорадке. Срывая поцелуи, глотая между ними воздух, Блейз разделся догола и помог Грейнджер избавиться от белья. Он ласкал ее везде, где не мешало скомкавшееся платье. Нарочно дразнил себя, оттягивая момент. А потом впился желанием в ее губы и вошел в нее, заставляя отдаться, не давая больше возможности от самих себя бежать. Все смешалось. Его хрип, ее влага и стон. Тусклый свет, запахи тел, прохлада и пот. Его рука на ее шее, их резкие рваные движения. Он забирал ее всю, у всех. Она была его — дышала, забывалась, искала его тело руками. Пускай это все ненадолго, пускай завтра мир полетит в тартарары. Сейчас слизеринец был с ней, она в ответ хотела его. А под конец он вдобавок ко всему попросил:
— Сделай это для меня.
И она сделала — затихнув, прошептав неразборчиво его имя. От этого зрелища отключились мозги и все его тормоза, и Блейз едва не признался, что любит, что так давно, мучительно и глупо любит ее. Пришлось до скрипа сжать челюсти, чтобы вовремя заткнуться и не дать ей обо всем узнать.
***
Они трахались еще два раза в ту ночь — в его постели, красиво и чувственно. Это была почти магия, которая на утро, естественно, исчезла. Грейнджер ушла. Собралась, стараясь не шуметь, думая, что Блейз еще не проснулся. Затем разбудила его и попросила проводить. От кофе отказалась, ведь торопилась сбежать — непонятно только, от него или от себя. Запирая за ней дверь, Забини знал, что момент расплаты настал — он был неотвратимым, как смена дня и ночи или времен года.
Блейз напился. Пил все утро и весь день. Все выходные. Пил в пабе рядом и в ресторанчике на соседней улице, потому что квартира пропиталась воспоминаниями и мыслями о ней. Пил, не зная, как быть дальше, понимая, что все испортил, и не получив от Грейнджер ни одного, блядь, письма! А в понедельник собрал все, что в нем живого осталось, и попытался вернуться к делам.
Неделя прошла словно в пелене. Забини всерьез поверил, что можно ничего не решать, и жизнь как-нибудь наладится сама. Но она не налаживалась — стремительно спускалась в темноту. Все валилось из рук, встречи заканчивались провалами, а сам Блейз все больше напоминал себе ходячего инфернала. И вдруг, когда отчаяние почти истощило его, на пороге квартиры вновь появилась она. Грейнджер вернулась — все такая же одинокая, прекрасная и полупьяная. Где она была? Почему пропадала и зачем опять настигла его? Стоило бы спросить, да кому это было надо? Ведь он видел ее губы — они шепотом говорили, извинялись и просили о чем-то. Он видел ее глаза — глаза-бездну, провал в памяти. Видел ее тело и слишком много одежды на нем. Забини выключило, опять затянуло, зацепило за нее — на всю ночь, на недели и месяцы.
«Только бы не на всю жизнь…»
Эльф все-таки решился помочь мамаше. Окликнул незадачливую мадам, учтиво — даже слишком — раскланялся и наколдовал дорожку пошире, которую через полчаса все равно заметет. Блейз отошел от воспоминаний и от окна, вернулся в свое кресло. Его как будто переворачивало, а здесь, в глубине гостиной, не изменилось ничего. Ребята галдели: Джинни спорила с Малфоем и Ноттом о плюсах брака, Поттер ржал над чем-то с Уизли, Пэнс и Астория болтали о шмотках. Все было, как всегда, сотни раз до этого. Даже Грейнджер привычно улыбалась, однако была где-то далеко, блуждала в своих мыслях. О чем она думала, чего боялась? Почему не хотела рассказывать о нем? Блейз не знал. Он долго-долго смотрел на нее. Настойчиво, упрямо — пока гриффиндорка не повернулась. Наконец-то она не сдержалась, обратила свое внимание на него. И снова –ожидаемо — все смешалось. Шум и смех, ее смущение, непонимание, и в его взгляде немой вопрос:
«Ты все еще мне подруга, а?»
