не везёт

Златокудрый бог, солнечный бог — кто помнит о Гелиосе, подлинном боге солнца в колеснице — прислонился к стене спиной, небрежно заложив руки в карманы. Лёгкий бриз играет в его волосах, солёные брызги прибоя едва достигают его, сатиновая блуза трепещет. Аполлон — лучезарный, лавровый венок украшает изящной татуировкой внутреннюю часть запястья, тонким кругом, над голубой веной и тонкой костью, золотая лира часов на толстом кожаном ремне прижата к другому запястью. Быстролётной тенью чайки над волнами, Артемида по берегу босыми ступнями в танце — и ничего. Лёгкий бриз играет в его волосах, и он помнит, как под смертной ладонью золотые волосы искрились и вились сквозь пальцы. Он любил гиацинты и не любил меломакарона, молодой, совсем мальчик, Гиацинт, хрупкий цветок, нежный, ранимый, раненый в конечном итоге недолговечностью союза бессмертного и невозможности смерти. Он просыпался ночами, хватал воздух и целовал жадно. Золотыми кудрями по коленям, Аполлон принимал — взахлёб слова, взахлёб ладони, взахлёб пальцы — и только лучи дискотечных шаров мелькали в отдалении эйфорийным светом близившегося нарктоического экстаза в опьянении Гиацинтом. Он сломался внезапно, стремительно, головой вниз с обрыва, три месяца в клинике, куда не войти златокудрому богу, когда блаженство острило как никогда — пара новых морщинок, глубокие бледные глаза, лихорадка выпущенного из темноты к солнцу, агонизирующая лихорадка пальцев, рук, губ — и Аполлон не умел оттаскивать от края, спасать едва избегших острия скал, его самого бы кто спас, терявшего, терявшего нежность, угадавшего в лихорадочном желании паковать чемоданы вдвоём автостопом финал. Это случилось, когда он танцевал, обжигаемый взглядами, в самом центре, бодрящий экстази, тоник со льдом, «Гиацинт, о, боги, Гиацинт, я хочу…», они не поехали домой, это случилось, когда он танцевал в клубе, это случилось, когда о приступе не могло быть и речи, это случилось, когда они были так счастливы за дни до того, как порвать с афинскими портиками и берегом моря. Это случилось, и Аполлон держал в руках труп, и судебные тяжбы о доведении до самоубийства оказались бессмысленным следствием зависти к нему обездоленных агонизировавшей любовью. Лавровый венок на запястье, символ победителей и победы, и он помнит, как обратилась лавровым тонким деревом Дафна, утешение, горечь миндаля и трепет кориандра на языке, тёплый свитер, полные бокалы глинтвейна, запах сандалового дерева и жжёной красной глины чужих вер. Она ушла сама, разношенный свитер, мягкий диван, куча конспектов, круглые очки в тонкой оправе, третий курс психологического факультета, материала для курсача было достаточно, она ушла просто и спокойно, собрала его вещи, вызвала такси до его дома, где в запахах и картинах по стенам отражалась бледная нежность из-под тяжести судебных тяжб и гибких пальцев мальчика Гиацинта. Курсовая была готова и отшлифована, он не пришёл на защиту, пальцы перебирали пластинки старого патефона, золото полировки, лавровый лист в супе, гиацинты в золотой вазе. Охотничий лук Артемиды, умение попасть ровно в мишень, единоличное право победы — празднование в командном формате, вино, друзья друзей и друзей, как его только вытащили туда, «Боги, Полло, хватит страдать», и если бы она полгода бы раньше вернулась, командные состязания, спорт, охотничий лук, охотиться за высшим баллом, Олимпийская сборная маячит на горизонте. Кипарис, стройный, подтянутый тридцатилетний, каким не дано быть вечно юному Аполлону, практикующий ветеринар, в прошлом атлет, любительская сборная, учился у Артемиды, ревнивая к ученикам сестра, устрицы и маслины на берегу у костра, северный ветер, неуместные, в Тартар, маслины на берегу кельтского моря. Не первым в череде долгих дел, расслабленный вечер, «Мне не нужны твои сцены», затравленная соседом-догхантером африканская борзая, чемпион состязаний, строго по экстерьеру, «Да, мне правда нравится моё дело», ничего, кроме азартного спорта, азартных игр — «Боги, ты проиграешь всё, я же сказал тебе хватит» — грубого секса, синяков, укусов, больные плечи, живым, быть живым, контрабанда редких видов животных, жить, жить, жить, пальцами кровавые метки, жить, «Боги, ты проиграешь всё», разозлить, вывести из себя, «В Тартар, я лучше твоего тянитолкая или кто он», ревность взахлёст, выстрел выше головы, «Убирайся к чёртовой матери, ему нельзя было давать сахар», капризные слёзы и меловые рисунки по заледеневшему асфальту, холодный северный ветер, обмороженные щёки, Артемида в всполохах северных сияний подпольных казино, грубый секс, Кипарис устал от капризов, Кипарис устал безраздельно только ему, Кипарис не умел так, подпольные казино, крутятся полосы, светотень, Артемида. Кипарис, ярость, боль, прощальный всплеск, «Твоя сестра не заставит меня», он не любил их, ни одно из существ, отбиравших любовь Кипариса, золотая лира на толстом кожаном ремне, крутящийся мир, последний подарок в награду, спиной на кости столешницы, рулетка, быстро и грубо, золотые волосы в подтёках крови, барабанные перепонки едва, разбитые скулы, «Мальчишка!», последний блеск света. Безобидное увлечение. Никаких связей. Никаких обязательств — он задействует старые связи, она остаётся с ним, кольцо на пальце — и никаких обязательств друг перед другом. Кассандра стремилась сделать политическую карьеру. Аполлон знал людей, готовых ввести её в большую игру. Ровесница. Равная. Равная? Густые уложенные локоны, часы с плойкой, тонкие ресницы в чёрной туши, острые ногти, ухоженная кутикула, глянец. Никаких обязательств — только кольцо на пальце, только быть его, принадлежать-ему-заботиться-о-нём-вытащить-не-один, только просто — у неё были свободные отношения с ним. Брак не продлился и месяца и кончился скандалом в таблоидах. Она звонила ему после, дышала в трубку и обвиняла в разрушенной репутации и карьере. Ревифья, мавродавни, плитка горького шоколада, босые ступни Артемиды, лёгкий бриз, лёгкий вздох, пальцы бегут по кругу венка по запястью, быстролётной тенью чайки над волнами, опустевший без родителей или всегда бывший пустым дом, лёгкий смех, лёгкая наркота вместо пары дорожек, никакого эффекта — и ничего. Лёгкий бриз в волосах, лёгкий коктейль, лёгкая поступь, её звали Коронида, лёгкий звон браслетов, лёгкое золото в волосах россыпью сияющих невидимок. Легко, она легко рассказала ему всё, она танцевала в солёных брызгах и морской пене, она окуналась в лёгком платье и выходила из моря, она была легка, как лёгкий бриз в золотых кудрях, она играла на лире и рисовала узоры по лёгкому загару вернувшейся к теплу кожи, она легко звала его бессмертным богом. Лёг-ка-я, и это всё, что Аполлон хотел знать, лёгкость, полёт, быстролётные чайки над срединным морем, сердце Ойкумены, дельфийский песок, лёгкий бриз в волосах, лёгкие поцелуи, лёгкость веснушек по щекам, лёгкие танцы. У неё не было вечности, и когда она умирала, он держал её руку и не помнил того, как она спала с смертным Исхием, не помнил того, что его сыну не суждено было родиться от живой матери, не помнил, что собственным ревнивым безумием толкнул её к смерти. Лёгкая, лёгкая, лёгкая, она была такой тяжёлой, когда он выстрелил ей в лоб, сначала ей, потом этому Исхию, как долго она была с ним — но это его сын, мальчик его сын, или — он не подверг риску ребёнка — скорая приехала так быстро — он сдал себя в руки полиции — кто ещё использовал бы декоративный золотой лук из собственной коллекции на стене — ревность — запрет — приёмная семья Асклепия — тюремные годы — Артемида, взятки, скандал, бысторлётные чайки, Артемида по берегу босыми ступнями в танце — и ничего. Ничего. И когда сестра его голову к своему плечу, ничто не отзывается в нём, златокудрый, солнцеликий бог п о к о е н. Артемида любуется волнами золотых кудрей, пока брат изучает лёгкие набегающие на родной берег волны, привычно легко вытягивает из кармана джинсов Аполлона пакетик белого порошка, раздавливает между пальцев, смешивает за их спинами с песком — и ничего, не замечена или сделала вид, что не замечена, никакой олимпийской сборной, выход из спорта на полгода засчитывается за поражение, она всё ещё лучше всех, она устала вытягивать его, всего полвека, менее полувека, маленький слабый брат, боги, он без неё — запутавшийся мальчишка, которого она клялась никогда не спасать больше за нелюбовь. Аполлон п о к о е н. Скользящие сестринские поцелуи по расслабленной руке, закатав рукав сатиновой лёгкой рубашки, золотистый загар, золотая лира на толстом кожаном ремне снята и уложена на песок, в песке утоплен лавровый венок другой руки, израненный мальчик. Аполлон п о к о е н. Артемида не верит, что оставила его хоть на полвека, и знает, что не выдержит глухоты дельфийского оракула к ней, чередующиеся века, она всегда целовала его руки в золотистых песках срединного моря — и ничего. Аполлон п о к о е н даже тогда, когда она обнажается перед ним, мраморное спокойствие, с каким он берёт её, прохладная кожа солнечного бога, лепет прибоя. Аполлону не везёт в любви, и Артемида это знает лучше всех — ей не везёт в любви, сколько бы любовников она за века ни сменила.