О чём молчат мужчины

      Кто-нибудь замечал то, как наши люди могут сострадать? Как они сочувствуют страдальцам, особенно это касается наших близких. Но не дай Бог, кому-либо это наблюдать, но разговор пойдет совсем о другом, и о сострадальцах тоже. Замечали ли вы КАК наша сильная половина боится врачей? Только при одном упоминании об уколах у них моментально проходит все… и геморрой тоже. Нет, я не ошиблась, именно гимор у них и проходит, потому как страдать наша сильная половина любит от души. Они будут охать, стонать, «умирать», просить попить, почесать и поцеловать в лоб, но стоит только намекнуть на то, чтобы сделать укольчик… Проходит всё, перестает болеть голова, жопа, живот, спина, надо только чуток поспать и пройдет всё остальное. А мы носимся вокруг, предлагаем грелки, чай с кусочком жареной луны, настойку от дурости и прочее-прочее-прочее, а всего-то надо было сделать укольчик. Да уж, велика у нас душа, но дурости еще больше.       Впрочем, рассказ мой пойдет о временах удаленных, причем, настолько давних, что игрушки в то время были деревянные, врачи добрые, скорая приезжала к каждому больному, а уж записи и подавно не было. Пришел, значит, заболел – пожалте на приём. В общем, рассказываю по порядку.       Я уже писала, что дело было в моем далеком детстве. Заболел у моего брата зуб. Было ему в ту пору лет десять, может, чуть больше. Болит и болит, жаловался он маме, но мама у нас педиатр, ее не прошибешь жалобами, она их каждый день слышит. Посмотрела на зуб, велела раствором марганцовки полоскать. Конечно, братец мой этого не делал. Раз никто не контролирует, значит, можно и не делать. На второй день опять жалуется, что зуб болит. Жалуется, значит, что? Не хочет идти в школу. А в школу мы ходили всегда, в отличии от современных родителей нас туда выгоняли точно в восемь утра. Остаться можно было только в том случае, если у тебя температура сорок и зрачок не реагирует на свет. Вечером он изнылся, дошло до истерики и упреков, что его не любят, а он такой весь больной и ходит в школу. Понятное дело отмаза от школы, тем более лето на носу, контрольные. Мама говорит: - Собирайся пойдем к врачу.       Ага, счаз! К стоматологу! Да по приговору народного суда! Не пошел, но в школу выгнали, не прокатило. Страдал он так три дня до тех пор, пока не разнесло щеку, но к врачу идти боится, т.е. говорит, что не надо. Ладно. Дочь я врачей или нет? И провела беседу. В красках рассказала, что будет, если гной скопится и… пойдет в мозг, если, конечно, мозг там есть. А потом рассказала, КАК ему будут чистить десну и всё это в красках, да с демонстрацией соответствующих картинок из книг, коих у родителей было много. В общем, пацана проняло, согласился он на посещение стоматолога с утра.       Я такое просмотреть не могла, пошла в конвое, а вдруг сбежит? Мать с сомнением так посмотрела, удержим ли мы, если что. Надо сказать, что братец мой хоть и малолетний придурок, но ростом вышел приличным. Уже в десять лет он был выше моих ста шестидесяти пяти сантиметров, и на голову выше матери. Сейчас это двухметровый лоб в сто килограмм весу. Так, что опасения мамы я понимала.       Пришли мы в поликлинику. Это такое отдельное здание, щитовой деревянный домик называемый финским. Делался он проще некуда, ставились несущие столбы и между ними в накрест набивались рейки тонкие, а между ними клался утеплитель – стекловата. Внутри стены ставились из гипсолита, а наружные штукатурились толстым слоем штукатурки. Слышимость была такая, что, если чихнуть, то соседи говорили: «Будьте здоровы!» Вот в такой домик мы и пришли. Кроме коридора и входа, была центральная комната, а по четырем сторонам кабинеты. Народу было всегда много, вдоль стен сидело человек двадцать на прием.       Ждали недолго, потому как мама понимала, что братец мой сбежать может в любой момент. Но картинки из медицинских учебников еще застряли где-то между извилинами мозга, поэтому он смиренно ждал своей участи. Зашли в кабинет к доктору. Врач Виктор Васильевич Обухов, нас знал хорошо. Все врачи друг друга знали, город маленький. - Ну-с, любезный, открывай рот, будем смотреть зубы, - доктор руки вымыл, тогда еще перчаток не было.       Надо немного описать и самого доктора. Мужик лет сорока, весьма колоритный, под два метра и килограмм сто с гаком, в общем, в моем понимании большой и сильный мужчина. Братец сел в кресло, сжался, как сдувшийся шарик, вцепился в подлокотники и стиснул зубы. - Ну, мы так не договаривались, - сказал доктор.       На что брат мой еще сильнее вжался в кресло. Пришлось слегонца пнуть его ногой и напомнить про гной. И вот тогда брат закрыл глаза, вцепился в подлокотники кресла намертво и открыл рот. - Тэк-с, - сказал доктор, - зуб режется, десна толстая, - и посмотрел на маму.       Взял инструмент, что-то там во рту поводил, а поскольку братец глаза закрыл, так он и не видел, как врач взял скальпель и надрезал десну. Этот самый последний момент братец засек. И… - За-а-а-а-резали! – заорал он. – Что же вы наделали! Вы меня зарезали-и-и-и-и-и!       Доктор сунул стакан с марганцовкой брату, тот плевался и полоскал, полоскал и плевался. Вышли мы из кабинета, а в коридоре пусто. Никого! Народ от страха разбежался. У мамы глаза были на мокром месте. Понимаю, как ей было стыдно.       Домой мы шли вместе с братом за ручку. Он плелся, ели-ели передвигая ноги, всем видом показывая нам, какая была сложная операция. Наркоз давали, что-то там резали, а теперь ведут домой и даже справку в школу не дали. Я же думала о том, как бы стянуть у отца солдатский ремень и отходить этого малолетнего придурка по заднице. Но самое страшное - услышала сзади всхлипы - мама плакала. Повернувшись, я увидела, как мама вытирает слезы. Она смеялась, смеялась так, что текли слезы и она не могла остановиться.       И скажите мне как после этого верить нашей «сильной» половине человечества, если она, эта половина, боится докторов?