Луна наша сводница

Знаете, мне всегда было так одиноко, да и ещё этот Пин, "Не мочь разобраться" всё мешал мне общаться с тем человеком, который понимал меня всей душой. С Пином мы разругались в пух и прах. Я полностью посвятил себя общению с Рапирой, совершенно забыв и про еду, и про сон. Как я понял, и этот загадочный человек тоже обо всём забывал. В какой-то момент, сам не понял в какой, я стал чувствовать какое то притяжение, общаться с этим человеком было так необычно, по-домашнему тепло. Я понял, что вот то, что сможет сгладить моё одиночество. И честно признаюсь, мне было всё равно, кто сидит по другую сторону сигналов. Я решил действовать, связать нас в реале, быть близко. Я сказал очень огненосный монолог, теперь осталось только идти, идти, пока не найду. По полянам через лес, доносился писк, столь монотонный, но успокаивающий, я знал, что меня ждут, я знал, что иду не зря. В последний раз, оглянувшись через плечо, на тихую деревню, глаза мои не выражали ничего, в душе я ненавидел это место, но в душе сказать прощай, было легче, чем всем этим людям объявить войну. Недолго длился мой энтузиазм. И прям у берега моря, сигнал меня покинул. Эмоций в тот момент было много, настолько много, что на этом моменте я совсем забыл, как обращаться с техникой, стал со всей дури колотить этот многострадальный аппарат и прям как истинный вандал кричал, но не от радости, а от боли, от разбившейся надежды. Я и забыл о том, что нахожусь на пляже, что стал для Пина домом, кстати, о Пине он лез на крышу своего дома с гаечным ключом. Увидев его, решил попросить помощи, хотя бы, по старой дружбе. Каково было моё удивление, когда приёмник показал иные сигналы, и оказалось что всю ту пламенную речь, я сказал именно ему, это с ним я болтал днями и ночами напролёт, и был при этом самым счастливым. За этими мыслями я не заметил падающего ключа. Я сказал первое, что пришло в голову, и за это получил ключом. Больно, однако. Правда, это того стоило, Пин так заволновался, так нежно бинтовал мне голову, еле касаясь, но мне хватило и этого, что бы залиться алым румянцем. Его широкие ладони, тёплые, широкие ладони, удивительные черты лица, акцент, когда то мне он не особо нравился, но сейчас всё приобрело другой смысл. Эти его" ja, ja" будут долго мне вспоминаться. В тот вечер ничего такого не произошло, но я откровенно понял что пропал, влюбиться в друга, механика, лётчика и просто хорошего человека. Я ведь заварил эту кашу, хорошо, что Пин не устроил разборки моих последних слов. Боже, как стыдно. Благо работа спасла меня от всех мыслей. Начертив чертежи для Пина, я поддался соблазну и на миллиметровой бумаге, в самом краю оставил сердечко, занимавшее квадрат 2 на 2 миллиметра, такая мелочь, а как я её выводил, потом опьянение ушло, и пришла реальность, а вдруг заметит, а вдруг он просто считает меня другом и не больше. Лучше вырву от греха подальше. И таким образом стали появляться чертежи с вечно рваными краями, по началу, это не бросалось в глаза, оторваны были миллиметры, вполне можно было спустить на износ бумаги, но эти миллиметры росли. Рваный край бумаги становился всё больше, прямо пропорционально возрастающей любви Лосяша к Пину в бесконечной степени, где бесконечность константа. Дошло дело с чертежами до того, когда уже не хватало доброй части угла размером с ладонь, и только тогда Пин завёл разговор. Это был один из осенних дней, я спешил к Пину, по вечеру, с новым чертежом, я внёс поправку, и нас ждала ночь сборки. Я на самом деле очень любил такие вечера, Пин мил и разговорчив, его голос становился нежным, утомлённым, таким ленивым и от этого ещё более милым. Но однако, было в этом что-то одновременно пугающее, ведь, когда он потушил свет я напугался, а он, подойдя мне за спину шепнул на ухо "В темноте работайт веселее " ох чёрт как же близко, он опалил своим горячим дыханием мою шею и ухо, боже, как близко, я чувствовал что мои щёки полыхают огнём, а сердце сейчас выпрыгнет. Отшутившись, что ничего не видно, Пин разрешил включить свет обратно, но я ждал, когда чуть - чуть успокоюсь, ибо светить своими красными щеками, я не готов. Пин отправился вглубь ангара к изобретению, обернувшись на меня, он махнул рукой приглашая работать. Я часто смотрел на него, когда он работал, я всего лишь сидел и подавал инструменты, гаечные ключи, к примеру, и невольно вспомнилось то, как Пин перебирая ключи после законченной работы на мой вопрос, я уже не помню что задавал, он ответил: - А ещё я колекцианировайт гаечный ключи, у меня их множество, разный размер и предназначений.- Вспомнив это, мне стало умилённо - неловко. Ой, вернёмся обратно. Пин начал разговор первым, всё так же не отрываясь от работы, разве что чуть - чуть: - Слушайт, ты плохо кушайт? - Пин повернулся и заглянул мне в глаза с некой долей усмешки: - Н - нет, друг вы мой любезный.- Заикаясь, пытался отговориться я: - А тогда почему чертежи вечно обгрызены? И с каждый раз, всё больше и больше. - Тут Пин был настойчив, а глаза выражали серьёзность: - Оу, извини Пин, там я накосячил слегка, поэтому оторвал, чтобы внимание не отвлекало. - Я всё ещё не мог пересилить смущение: - Ну, хорошо, допустим я тебе поверить. - Пин сказал это весьма в недоверчивом тоне, от чего мне стало даже обидно: - Друг вы мой недоверчивый, а о чём подумали вы? - В этот раз с нажимом стал говорить я: - Ничего важного. - Говорил уже Пин в спокойной манере, но этим он только подогревал мой интерес: - Ну-ка, сказали «а», говорите и «б», друг вы мой скрытный. - Проговорил я и пронзительно посмотрел ему в глаза, при этом свете они казались такими чистыми, такими светлыми, я сам не заметил, как утонул в них по горло: - Ничего, Лосяш, не зацикливайся. - Тут уже в его голосе прослеживался лёгкий страх, Пин с сидячего положения стал отступать назад, а я же надвигался на него, в его глазах начала нарастать неуверенность, он пытался отвести взгляд, но тут по праву жанра, стенка. Я загнал в тупик бедного Пина и уже почти грозно нависал над ним. Не удержался и на ухо прошептал: - Так, что же, вы подумали? - Тон мой был низок, и я сам себя не узнавал. Пин сглотнул и отвернул голову в сторону, а на щеках то румянец, подумал я, но тут мне стало страшно, вдруг сейчас одним неверным действием, я его спугну, и не останется даже этой светлой дружбы, которую я хочу запятнать чем - то другим. Пин в тот вечер мне так и не ответил на этот вопрос, мы продолжили сборку, оставалось немного. Я же решил не торопить события, и отодвинулся от него, приглашая за работу. Пин сидел с прежним румянцем на щеках. Я же в то время, всё так же сидел и подавал инструменты, не знаю почему, но эта работа была для меня важной. Я мог наблюдать за вымеренными движениями этих рук, почти все руки были в шрамах и я уже почти подсчитал их точное количество, вот так сидя с ним ночами напролёт. Если мы не уснём после проделанной работы, то обязательно идём пить чай, ну, он пьёт кофе, а мне наливает чай. Как правило, за этим типом завтрака мы радостные, довольные, шутим и смеёмся. В такие моменты всё кажется таким уютным, тёплым и нежным, что я бы с уверенностью сказал, что именно так я хочу проводить совершенно все утра в моей жизни. Быть с Пином просто другом, если так я смогу быть с ним рядом. Эти мысли были до невозможности правильными. Мне даже грустно стало. Посидели мы с ним до обеда, погружённые в работу, и ливень мы заметили только, когда через открытую дверь в ангаре на нас стал капать, даже не так, нас стал поливать дождь. Пин быстро вскочил и закрыл дверь плотнее. С очень серьёзным видом всё ещё смотря на дверь, он сказал: - Ну, Лосяш, сегодня ты у меня. - Даже больше утвердил, а не спросил Пин. Я лишь согласно кивнул. Закончили работу мы под вечер, испытания решили перенести на ясную погоду, ибо мы оба валились с ног. У Пина была одна кровать, эта кровать была средних размеров, но думаю, вдвоём было бы тесно, хотя, я бы хотел так с ним оказаться: - Лосяш, у меня одна кровать, ложись ты, а я за столом посплю.- Пин снова был серьёзным: - Друг вы мой благородный, ложитесь со мной, места хватит, сплю я бездвижно и тем более нам обоим нужен сон. Так что ложитесь ко мне. - Аргументировал свои действия я и стал наблюдать, как Пин мялся в нерешительности, но всё же лёг рядом, было конечно тесновато, но это давало свой шарм ситуации, накрыв нас одеялом, я невольно столкнулся с взглядом Пина, щёки у него горели, а глаза он прятал. Пин уснул первый, видимо сказалась усталость. Я всё - таки не выдержав, осторожно приобниму его за талию и прижал к себе, каково было моё удивление, когда он лишь сильнее прижался ко мне и устроился удобней. Пин был не намного выше меня сантиметра на 3, но сейчас так уютно лежал, уткнувшись носом мне в ключицу, его дыхание обжигало и успокаивало одновременно. Я расслабился и уснул следом, был искренне рад, что засыпаю с ним, дождь бьёт по ангару, завтра будет новый день. Не знаю, как Пин с утра отреагирует на это, но ладно. Может, получу по щам, а может, и не получу. Утро началось очень хорошо, когда проснулся, всё ещё был в объятьях Пина и столкнулся с его любопытным взглядом рассматривающим меня. Был приятно удивлён: - Добрый утро, Лосяш. - Слегка резко сказал Пин: - Доброе, друг вы мой ранний. – Смутившись, Пин выпустил меня из объятий, но никто не забывал мои объятья. Он попытался вывернуться, уйти. Но я со своей цепкой хваткой, притянул его к себе, сказал, что холодно и крепче прижал его к себе. Он обнял меня в ответ, и тут моё сердце пропустило удар надежды. Что может Пин тоже что-то чувствует, красные щёки, то, что он меня сейчас обнял. Пролежали так мы около часа, Пин опять задремал, да и я не лучше. Дождь всё ещё был, но именно тот самый, мелкий и противный дождь. Пин вызвался меня проводить до дома, у него есть зонтик. Один, но зонтик. Пин выставив локоть, в приглашении цепляйтесь, пожалуйста. На что я, слегка смутившись, принял предложение и вот, идём мы, под одним зонтом, под ручку, и мило болтаем. Я бы прошёл бы так вечность, но вот уже близится мой дом и пора расходиться, тут, набравшись храбрости, разворачиваю к себе Пина, встаю на носочки и нежно целую в щёку. Забегаю внутрь дома и жду реакции. Послышался стук в дверь: - Лосяш открывайт, поговорить надо. - Мне стало страшно: - Не волноваться, я тебя бить не буду. - Эта фраза успокоила и насторожила одновременно. Я открыл дверь, и меня втолкнули внутрь. Я от неожиданности аж упал и сидя на пятой точке, наблюдал за тем, как Пин снимает свою куртку, вешает её и резко падает передо мной на одно колено, смотря мне в глаза серьёзным взглядом: - Ты любить меня? Или проспорить и это быть чьё-то больное желание? - Глаза Пина излучали серьёзность и холод, он пронизывал до самых костей: - П - пин, я. - Моя уверенность улетучилась оставляя волю неуверенности: - Ну, же говорийт, не бойся, я тебя не в том, не в другом случай не обижу. - Его глаза не смотря на странность ситуации стали излучать тепло, это и дало мне решимости, на эти слова, важные слова. - Я влип, Пин, по полному влип, ты не примешь меня, но я скажу, ты мне нравишься, не как друг, или товаришь, а как парень. - Крикнул я, зажмурив глаза и ожидая ответной реакции. Открыл глаза, когда моей щеки нежно коснулась рука, нежный взгляд двух глаз напротив. Он приблизился и поцеловал меня, нежно, искренне, в тот момент мои мысли были весьма глупыми "как хочу, что бы этот момент никогда не заканчивался". Пин не разрывая поцелуя, повалил меня, нависая надо мной, он потянулся к моей водолазке, но я успел остановить его. Разорвав поцелуй, я весьма смущённым голосом сказал: - Пин, з - зачем же так спешить. - На лице Пина была тёплая, смущённая улыбка: - А, ну, хорошо. - Расстроенно сказал мне Пин и протянул свою руку помощи. Я встал, и повисло молчание. Я решил как - нибудь развеять обстановку и поддавшись чувствам, обнял его, уткнувшись ему в шею. На что он поцеловал меня в лоб. Стояли мы так долго, каждый ушёл в свои мысли. Первый вышел я: - Может чаю? - Слегка отстранившись, и, посмотрев в глаза напротив, сказал я: - Ja, ja. - Пин сказал свою фирменную фразу, и мы направились на кухню. Там мы обсудили многое, что не афишируем и ни кому, ни в коем случае не рассказываем. После этого дня будут перемены только для нас, а для остальных мы так и будем понимающими друг друга с полуслова гениями.