Before The Start

Данте казалось, что нет в мире тайны более расплывчатой, чем парень, в которого он влюблялся каждый день, начиная с их первой встречи в бассейне. И даже если Ари был обычным мальчишкой, со всеми странностями, еле заметными шрамами, неоднозначной неразговорчивостью, его сущность представлялась Данте сияющей дымкой, похожей на дорогу Млечного Пути, в то время как даже сам Путь вызывал у Данте меньше вопросов. Тихо, громко, ошеломляюще. Застенчиво, открыто, уклончиво, безрассудно. Слова, в которые Данте облачал свои чувства, могли не прекращаться, теряясь в мириадах звёзд, становясь бесконечными. Такими же бескрайними и непостижимыми, как небо. Как космос. Как Ари. Данте казалось, он никогда не поймёт, почему на его долю выпала такая тяжёлая участь - любить Ари. Будто это приравнивается к тому же, что и любить того, кого он никогда не видел. Потому что Ари кажется далёким. Далёким от того, что чувствует Данте каждый раз, когда Ари касается его плеча в бассейне. Когда развязывает шнурки на его кроссовках, а лодыжку жжёт от прикосновений рук. «Ну и идиот», — думает Данте, зажмуривая глаза. Сопоставляя поступки Ари с его собственными доводами, он замечал отчётливые противоречия. Это ничуть не мешало глупому сердцу бешено и с рвением стучать в груди, с тихой истомой истекая кровавой любовью. Можно ли вообще назвать подобные чувства любовью? Данте сомневался, сомневался хотя бы по одной веской причине — «пятнадцатилетние за людей не считаются», а значит весь неутихающий шторм в его груди был и есть странным совпадением. Но никак не любовью. — Земля вызывает Данте. — А? — Вау, обычно это я такой рассеянный. О чем думаешь? Что он мог ответить? Ари наблюдает за ним, лениво склонив голову влево, откидываясь назад на нагретую солнцем дверь машины. Тихо из-за жары. Вдалеке Ножка гоняется за мячом, зубами мотая его из стороны в сторону. Данте заливается краской, и Ари тут же поднимает брови вверх, затем подозрительно щурясь. Им обоим кажется, что тишина становится звонче, рикошетируя от стёкл пикапа и капая вверх к облакам. По крайней мере, в ушах Данте точно что-то звенит, сбивая его с мыслей. — Ты когда-нибудь думал о том, что мы с тобой сошлись странным образом? — Сошлись? — Кто вообще знакомится с людьми в бассейне, ну правда. — Странно, что ты задаёшь этот вопрос, учитывая, что это ты предпринял инициативу познакомиться со мной. — Я о том же, Ари. Крапинки золотистого света путаются в волосах Ари, когда он наклоняется к Данте, чтобы толкнуть шутливо в бок. — Ты же знаешь, что мы не такие, как остальные. Наши действия не подлежат какой-то логике. И это касается, наверное, не только действий, слов тоже. И Данте задумывается, есть ли какая-то логика в том, — ну, хотя бы небольшая ее часть — что они размышляют о мире совсем по-разному, при этом оставаясь сплетенными воедино по каким-то неведомым причинам. Затерянные где-то в чёрных дырах. И эти причины остаются неразгаданными. Он задумывается, есть ли какая-то логика в том, что, влюбившись в Ари, чувствует вовсе не легкость, а смешанную с тревогой большую ответственность, давящую на его плечи. Это тяжело, думает он. Это тяжело. И если для Ари нет никакой логики в том, что он просто так может словами и ничего не значащими прикосновениями собирать Данте воедино, то и нет никакой логики в том, что Ножка бегает за своим хвостом. Что ей просто так хочется.Что звёзды падают только тогда, когда им хочется. Что Данте целует Ари тогда, когда ему хочется. Прямо сейчас. Тишина снова трескается, обрушиваясь на их головы битым стеклом. Ари не отталкивает. И Данте кажется, что это похоже на дождь, потому что соль начинает разъедать губы. Больно. Но очень счастлив. И тревога, вкупе с тянущими его к земле страхами, исчезает в поцелуе, соленом и мягком, как струи дождевой воды. С трудом открыв глаза, он видит, что это правда дождь. И Ножка уже сидит на заднем сиденье пикапа, жалобно скуля, тихонько-тихонько, будто умоляя их сесть в машину, завести мотор и уехать домой. *** 7 лет спустя. — Перестань крутиться, иначе мне придётся примотать тебя скотчем, — Данте держит неуверенно кисть перед альбомом. Капля медовой краски соскальзывает с кончика и катится вниз по шероховатой бумаге. — Я с самого начала сопротивлялся! — Ари не двигает губами, застывая, но тон его голоса такой яростно-защищающийся, что Данте прикусывает щеку, стараясь не засмеяться. — Ты ведь знал с самого начала, да? — Ари понимает, о чем спрашивает Данте, но отвечает не сразу. — О чем? Что ты такой занудный? Конечно знал. Но это не помешало мне согласиться на твои уроки по плаванию. Воспоминание, как запах хлорки из бассейна, щекочет нос. И улетучивается с призрачным силуэтом пятнадцатилетнего Ари, держащего в тонких, по-подростковому длинных пальцах, первый косяк в жизни. Данте терпеливо ждёт, медленно цепляясь взглядом за сильный подбородок, плечи, по-юношески очерченные скулы. Взрослые. Они взрослые. А значит, он думает, их можно наконец-то считать за людей. Ари ловит его взгляд, улыбаясь так же, как семь лет назад. — Я всегда знал. Даже до начала.