Свой-чужой

Наконец-то он пришёл в себя! Наконец-то Каркат поговорит с ним. Послав всё и всех, оставив Соллукса и Дейва далеко позади, Вантаз бежал по коридору к знакомой двери. Он ночевал в этой палате два дня и уже успел запомнить дорогу к ней наизусть. Наконец-то пришёл в сознание! Дверь открылась нараспашку, и Каркат замер на пороге, восстанавливая сбившееся после бега дыхание. Виновник всех его волнений сидел перед ним в своей кровати и смотрел телевизор. С той стороны экрана раздавались голоса актёров и мелодия «Охотников за приведениями». Губы его улыбались, а живые ясные синие глаза внимательно глядели в говорящий ящик. Он жив! Он улыбается! С ним всё в порядке! Сердце норовило выпрыгнуть из груди от счастья и облегчения, проломив грудную клетку. Каркат сильнее сжал букет цветов (розы и цикории – цветы, которые они с Джоном любили, насколько парни могут любить цветы), который спрятал за спину и сам улыбался. Переломанная нога и левая рука голубоглазого брюнета, бинты на голове – всё это было ничто по сравнению с тем, что этот идиот остался жив. Приказав себе успокоиться, Кар закрыл глаза и медленно досчитал до десяти, пользуясь тем, что его не заметили. Приведя мысли и дыхание в порядок, он негромко кашлянул, привлекая внимание голубоглазого брюнета с перевязанной головой. Джона. Его Джона. Эгберт – этот придурок, который додумался полететь на дельтаплане над лесом при достаточно сильном ветре и налететь прямо на деревья - вздрогнул, отвлекаясь от того, что творилось на экране. И только сейчас Каркат заметил – во взгляде Джона было что-то, чего раньше не было. Или наоборот – пропало то, что было? - Вы что-то хотели, мистер? – с благодушной улыбкой поинтересовался он. - Э-э-э… Вантаз думал, что ослышался. Этот вопрос был настолько нелепым, что походил на глупую шутку, которая была совершенно неуместна. Может, Эгберт специально сбил его с толку? Но если бы это было так, то он бы сейчас уже тихо хихикал. Он всегда так делал, когда ему удавалось сбить Ката с толку. Но его взгляд - внимательный и нейтрально доброжелательный. Какой-то не такой. Вантаз чувствовал, что с Джоном что-то не так, но не мог понять, что. А затем память подкинула ему ту фразу, которую он еле услышал за радостными стуками собственного сердца, стоило врачу сказать, что Эгберт пришёл в себя. Желудок сделал двойное сальто, а на сердце с сокрушительной мощью опустился стокилограммовый камень. Конечно же. Амнезия. Врач говорил что-то про амнезию. Но, может, всё не так плохо? Каркат вдруг осознал, что пауза затягивается и прочистил горло, вернув своему лицу обычное выражение: - Я… Пришёл навестить. - Навестить? Меня? – совсем чужие, незнакомые Кару голубые глаза, которые чёрт знает что забыли на любимом, знакомом лице, смотрели удивлённо и сосредоточенно. Джон вглядывался в черты Вантаза, видимо, пытаясь понять, кто это перед ним. Каркат нахмурился – может, так Джон сможет его узнать? Но брюнет расценил этот жест по-своему и быстро прекратил своё пристальное разглядывание. - Ты, должно быть, один из моих друзей, которых я забыл, да? – улыбка его была дружелюбной, но непривычно холодной. Он всегда улыбался. Всем улыбался. И это теперь была именно эта «общественная» улыбка, а не та мягкая и искренняя, к которой Кар успел привыкнуть. - Прости, я не помню даже, как тебя зовут, - парень виновато потупил взгляд. Это был последний и самый сокрушительный удар. Сердце защемило так невыносимо больно и сильно, что Каркат, если бы это было возможно, поспешил бы вырвать его из своей груди и бросить куда-нибудь подальше, лишь бы не чувствовать этой боли. Швы на ранах его измочаленной несладкой жизнью души, которые тот же самый парень, что сидел перед ним, так медленно и заботливо, стежок за стежком, накладывал на каждую гноящуюся, вскрытую рану Вантаза, сейчас начали с противным треском рваться, и боль с новой силой засочилась из этих ран. Джон забыл его. Даже имя. А ведь обещал, что никогда не забудет. Чёрт… Усилием воли шатен с тёмными кругами от недосыпа под большими и жестоко честными серыми глазами подавил в себе всю ту боль, что вспыхнула в нём в этот момент. Соберись, Вантаз, не время и не место сейчас, чтобы раскисать. Вот найдёшь угол попыльнее и потемнее - и кричи и рыдай себе там раненным зверем, сколько захочется. А пока нельзя. Будь мужиком! - Да, именно. И я напомню для особо одарённых: меня зовут Каркат Вантаз, - привычная маска раздражения спасла искалеченную душу от вырывания наружу и истошных криков отчаянья. Фыркнув, Кат, наконец, пересёк порог палаты: - Ты ещё пожалеешь, что забыл меня. Но потом - когда поймёшь, насколько сильно меня раздражал. А сейчас лучше скажи – ты как? – а ещё надо ограничить уровень своей тревоги до здравой, дружеской. Дважды… Нет, миллион раз чёрт. Этот придурок продолжал улыбаться, смотря на Карката всё тем же чужим взглядом. Вантаз теперь узнавал его – таким же взглядом Эгберт смотрел на него четыре года назад, когда они только познакомились. Но тогда его забавляла ворчливая манера Карката, посему он улыбался. А сейчас? Что таится под этой улыбкой? - Неплохо, только голова раскалывается, - тихо, Каркат, не накручивай себя, у него просто болит голова, у него не будет осложнений. - Папа сказал, что я очень многое забыл. Моя саламандра и правда умерла? Саламандра? Ах да, та жёлтая тварь, которая сидела в террариуме и пускала пузыри… Она же сдохла года два назад! - Да, к сожалению, - Вантаз согласно кивнул. - Мир её жёлтой тушке. Будем надеяться, что в раю для амфибий у неё будет вдоволь разных насекомых и воды, в которой можно пускать пузыри. Кат сильнее сжал букет, который всё ещё прятал за спиной, вспотевшей ладонью. Теперь он казался таким глупым и нелепым – этот цветной веник. Да и сам Каркат тоже. - Очень жалко. Кейси была такая хорошая, - Эгберт явно огорчился. Надо его приободрить, но как? В тот раз Вантаз просто обнял его и сказал ту же самую нелепицу, про рай для саламандр, чем заставил Джона так мило, по-дурацки захихикать. Но теперь, когда они стали чужими… Каркат понимал, что не может больше оставаться в этой палате. Палате, в которой он сидел две бессонные ночи вместе с мистером Эгбертом-старшим. Кстати о старшем… Почему мистер Бенджамин не сказал Джону о Каркате?! Он же поддерживал сына в их романе! Какого чёрта?! - Расскажешь о себе? - вдруг поинтересовался брюнет, поднимая на Карката взгляд. - Я никак не могу тебя вспомнить. - Мистер Эгберт разве не говорил тебе обо мне? - Нет. А он много знает? - Не больше, чем все остальные… - Ну так расскажи сам тогда, хех. Ну почему мистер Бенджамин умолчал? Каркат вздохнул: - Как меня часто описывают в двух словах – придирчивый говнюк. Часто ругаюсь, редко бываю в хорошем настроении, но тем не менее мы с тобой ладим исключительно хорошо, ибо ты имеешь удивительную способность не воспринимать все мои грубости всерьёз, - Кар повёл плечами. - Если вспомнить твои же слова, я довольно умён, отзывчив и остроумен. Вот так. Знаем мы друг друга довольно долго - более четырёх лет где-то. И в течение всех четырёх лет самым излюбленным занятием у нас была критика вкусов друг друга относительно кинематографа и литературы. - А что, тебе не нравится Ник Кейдж? – Джон хохотнул и наклонил голову на бок. - Отвратительный актёр. И фильмы с его участием такие же, - вставил привычную шпильку Вантаз. И снова был сбит с ног ответом: - На вкус и цвет фломастеры разные, - Эгберт пожал плечами и поднял взгляд на экран телевизора. И это всё? Никаких споров? Никаких аргументов в защиту любимого актёра? Каркат остро ощутил, что человек, сидящий перед ним, совершенно чужой. Кат его не знает. Не хочет знать. Дверь, которая всегда была открыта для Эгберта и которая вела прямиком к истерзанной душе, закрылась с оглушительным хлопком. Этому человеку Кар не хочет доверять. И мистеру Бенджамину не хочет. - Ну да, ты прав. Хотя странно – ты же такой прямо охренеть фанат. Но, видимо, придётся забыть споры до хрипоты о том, чей любимый актёр круче, - Каркат хохотнул, надеясь, что только ему этот смешок кажется вымученным и натянутым. Ему было всё труднее держать себя в руках. - По-моему, на подобные темы спорить бессмысленно, - Джон шире улыбнулся, заглядывая в серые глаза измученного парня. - Прости за вопрос, Каркат, но… У тебя всегда такой замотанный вид? НЕТ, БЛЯТЬ! НЕТ! - Ну… Типа того. Привыкай к моей роже, Эгберт. Нет, конечно, сон мог бы несколько исправить это дело, но Кат очень сомневался, что сможет отдаться в объятья Морфея сегодня ночью. - Хорошо, я запомню, хех, – Джон широко улыбнулся и кивнул. Запомнит он. Как же, пизди больше… - Эй, бро! – в проёме появилась светлая голова Дейва. Как же вовремя! Джон переменился в лице, просияв и искренне, широко и радостно улыбнувшись своему другу детства: - Дейв! Чёрт возьми, как я рад тебя видеть, чувак! Не сказав ни слова, Каркат по-английски вышел из палаты, по дороге толкнув Дейва в плечо. И пошёл прочь по коридору, ускоряя шаг, стараясь убежать от боли, что сидела у него на хвосте. Что сидела внутри его самого. Букет цветов полетел прямиком в мусорную корзину. И чёрт с тем, что Кар составлял его почти полчаса. И наплевать, что заплатил за него неплохую сумму. И наплевать, что берёг его всю дорогу, стараясь не помять. На всё посрать! Это всё теперь не важно. Вообще абсолютно всё не важно… - Эй, КК! Эй! – Соллукс нагнал Вантаза только у двери в мужской туалет. Только Каптора тут не хватало. - Что фтряфлось? – сейчас его шепелявость особенно раздражала. - Посмотри на меня, - хмуро поглядел на своего друга Кат. - Что ты видишь, гений? - От тебя живого мефта не офталофь, - рассудительно заметил программист. - Неужели и правда забыл? Это было последней каплей. Каркат опёрся спиной о белую стену и медленно опустился по ней, обхватив голову руками: - Да… Кар с досадой почувствовал, как что-то течёт по его щекам. А он думал, что выдержит… - Так, Вантаз, поднимайфя и приведи фебя в порядок, понял? – твёрдо проговорил Каптор, помогая Кару подняться. - Я подожду тебя в машине. Фтолько, фколько будет нужно. Яфно? Тебе надо будет выпить. Измученный парень смог только кивнуть. Он побрёл в туалет и зашёл в кабинку, закрывая за собой дверь. Вантаз сидел на бачке туалета и тупо глядел на свои руки, позволяя слезам застилать себе взор. Четыре года. Четыре грёбаных года исчезли бесследно. Будто их и не было никогда. Сказка, в материальность которой Каркат еле-еле поверил, оказалась замком в облаках – такой же глупой, бессмысленной и недолговечной. Хоть Вантазу и не впервой было переживать разрыв в любовном плане, но… этот раз был особенно болезненным. Ещё бы - когда твой парень забывает тебя и всё, что было связанно с тобой, с вами обоими… Да и к тому же ведёт себя совершенно не так, как раньше, став абсолютно другим, ЧУЖИМ для тебя… Это уничтожало изнутри. Словно вместо крови по сердцу внезапно побежала кислота, нещадно разъедая его. Разъедая всё, что было в тебе хорошего. Каркат просидел в туалете где-то минут двадцать, если не больше, прежде чем его крики стихли, и он просто шмыгал забитым носом. Глаза теперь болели - от недосыпа, от слёз, от всего. Он еле нашёл в себе силы, чтобы подняться и привести себя в порядок. Очень не хотелось ни с кем говорить, но Каптор его ждёт. Встряхнувшись, Кар вышел из кабинки и подошёл к зеркалу. Да, его лицо теперь выглядело ещё хуже, чем до этого - глаза были покрасневшими и совсем тусклыми, во взгляде читалась странная смесь боли и безразличия. Покачав головой, Вантаз включил воду и сполоснул своё лицо. В идеальный порядок это его не приведёт, но хоть уберёт надоедливое щипание. Высморкавшись напоследок, шатен закрыл кран и, вновь поглядев в зеркало, чтобы убедиться, что этот глупый, наивный неудачник в отражении больше никогда не позволит себе поверить в то, что в жизни всё может быть так же, как в романтической комедии, вышел из туалета, держа курс в сторону выхода из больницы. Жизнь вернулась в прежнее русло, в которое, как Каркат ранее надеялся, она уже больше не вернётся - тухлое, цвета гнили и с запахом как у дерьма. И, что самое главное, полное одиночества. Ему определённо надо выпить. И ещё выпить. А потом ещё…