what is lost will be found

сириус возвращается, когда трагедия пережита двадцать лет назад. когда жертвы остались в далеком прошлом, когда всем поставлены памятники и люди живут д, а л ь ш е. сириус возвращается тогда, когда все отстроено почти с нуля, когда нет туч над головой, когда азкабаном почти не пользуются. сириус возвращается будто не в свой мир. в мир, где никто давно не грустит по прошедшему, не боится назвать ничье имя и не оглядывается на всякий случай. сириус приходит в м и р н о е время. приходит как когда-то из азкабана, совершенно разбитым в душе., но ни капли не изменившимся внешне. не постаревшим ни на день. все с теми же яркими глазами, которыми он видел ремуса в последний раз. в которых все так же стоит его испуганное лицо и из-за этого в горле ком. сириус должен увидеть ремуса, должен обнять его как всегда. сириус терял его слишком много раз. он идет до нужного дома пешком, чуть оступается из-за дрожащих колен, когда видит знакомую и одновременно чужую дверь. она такая же покосившаяся и облезлая сейчас, как его представление о мире. он ведет по ней рукой, прежде чем толкнуть. та открывается со скрипом. с таким скрипом, будто все эти года ее никто не трогал, ровно как и его сердце. оно скрипит так же. кажется, сириус чувствует его впервые так четко, так ощутимо и неприятно. вырвать бы и отдать ремусу, чтобы всегда быть с ним. сириус вытирает ноги о выеденный молью коврик, который притащил сюда он. тогда он был белым и пушистым. тогда у них все было белым и пушистым. это было до азкабана. ремус хранил этот чертов коврик все года. сириус поправляет неровно стоящую обувь. в этом доме он всегда чтото поправлял. посуду, одежду, люпина. сириус проводит пальцами по чужой любимой куртке. в ней он видел его в последний раз. ремус таскал ее вечно, а теперь на ней такой слой пыли, будто мир в этом месте застыл. вместе с жизнью сириуса. от пальцев остаются чистые следы. сириус разувается чисто из привычки и зовет е г о. — эй, лунатик, — слегка надорванным голосом, — какого черта так грязно? сириус проходит в гостиную, где лежат его же сигареты, уже почерневшие от грязи. ремус закурил из-за него. чувствует какую-то вину. видит свою зажигалку, которая уже точно не работает — просто ее всегда таскал о н. и не видит самого ремуса нигде. не видит ни одного хотя бы менее пыльного места, не видит ни одного шанса на то, что люпин его в с т р е т и т как раньше, как из азкабана, как с каникул. что позволит повиснуть, уткнуться в шею и вдохнуть такой родной запах. что прижмет к груди до боли в легких. что вообще хотя бы посмотрит на него. он бы отдал всю свою жизнь, умер еще сотню раз, поцеловал тысячи дементоров, лишь бы прижаться на пару минут и провести пальцами по волосам. сириус умоляет и молится впервые в жизни. сириус садится на не заправленную кровать, проводит по подушке рукой и ему даже кажется, что он чувствует тепло своими ледяными руками. — эй, луни, — уже тише говорит блэк, тихо усмехнувшись. смеется совсем себе под нос, сглатывая комок в горле и слезы. — эй, луни. это же я всегда пропадаю, эй, — берет подушку себе на колени и комкает в руках. утыкается в нее носом и не чувствует даже отголосков, будто ремуса тут никогда не было и он вовсе перепутал дома. сириус лежит так два часа, а потом убирается во всем доме и подпирает дверь, чтобы стояла ровно. чтобы когда ремус в е р н е т с я, он вернулся в чистый дом. — он вернется, он обязательно вернется, мы всегда возвращаемся, — шепчет сириус в глаза сыну е г о возлюбленного, цепляется за такие похожие на е г о руки. — его нет уже семнадцать лет, блэк, — шепчут ему, указывая на могильную плиту с дамой смерти. его и его жены. сириус обнимает холодный мрамор, жмется щекой, проводит пальцами по родному имени и шепчет его в миллионный раз. — ты же обещал, что всегда будешь ждать меня здесь, луни. что я всегда могу вернуться. вернуться к тебе, слышишь? сириус живет в чужом доме, спит на самом краю кровати, потому что ремус любил у стенки. оставляет место, чтобы он мог лечь, когда п р и д е т. и каждое утро со страхом никого не увидеть открывает глаза. он всегда помнит, когда полнолуние и ждет на крыльце, иногда ему кажется, что пора самому выть. и он воет. на всякий случай. срывает связки, зовет так, как только может. сириус почти томится в омуте памяти, когда смотрит без остановки и гладит во сне такие теплые щеки. которые больше никогда не увидит. сириус преподает в хогвартсе, чтобы узнать о том, как жил ремус б е з него еще больше. и увольняется, когда боггарт превращается в люпина и поворачивается к нему спиной. сириус не может над этим смеяться. не может бороться. сириус просто ничего не может без н е г о. он пользуется палочкой люпина, надевает его рубашки и спит в той самой любимой куртке. и легче не становится. безуспешно гоняется за призраками прошлого, пытается найти способ вернуть то, чего уже нет. крутит маховик времени на момент, когда он еще ж и в. смотрит издалека, кусает свои щеки до боли и держится в прямом смысле, чтобы не подойти. сириус на его свадьбе, сириус с ним в момент рождения ребенка, сириус просто стоит рядом, когда он спит. сириус живет прошлым столько, сколько может. каждую свободную минуту. смотрит на эти светлые волосы, черные синяки под глазами и вымученную улыбку. и давит крик. — знаешь, он ведь всегда скучал по тебе, сириус, — улыбаются ему как-то печально, — когда он смотрел на свою ж е н у, он всегда отводил взгляд. он любил ее так сильно, как мог, но его сердце погибло вместе с тобой. сириус видит в омуте, как люпин умирает. видит, что он не дает руку тонкс, видит улыбку и как он уворачивается от заклинания. слышит шепот через кровь изо рта. — теперь все на своих местах, бродяга. я наконец-то догоню тебя т, а м и больше никогда не потеряю. люпин закрывает глаза счастливым совершенно, смотря словно прямо на него. сириус думает ровно три дня, не спит столько же. и наконец крутит маховик времени еще раз. на т о т самый момент. сириус больше не может бегать за ним, сириус больше не может жить один и не может заставить перестать ждать с е б я. поэтому сириус опускается на колени рядом с уже закрывающим глаза ремусом и наконец-то берет его руку в свою. — луни, мы догнали друг друга, — шепчет через всхлип, прижимаясь лбом ко лбу. — ты меня догнал, луни. догнал даже в том времени. ремус сжимает его в объятиях так, как раньше, из всех последних сил. и перестает дышать. сириус закрывает глаза на груди люпина, когда стреляют и в него, утыкаясь носом в шею, прямо как раньше. закрывает глаза, чтобы теперь не открыть их никогда.