Облаченное в металл

— Я тебя зарежу… Девичье лицо стало бледнее на десятки оттенков, и она юрко ускользнула от вспылившего кузнеца, спрятавшись за дерево. — Х-хаганезука-сан, пожалуйста, не злитесь. Вот так всегда. Долгие часы кропотливого труда, душа и сердце, облаченные в металл, и какое-то криворукое создание, умудряющееся все обесценить, уничтожить. Каждое письмо, приносящее Хотару весть о том, что Танджиро Камадо вновь нуждается в новом мече, он сначала разрывал на мелкие кусочки, а затем жег, жалея лишь, что бумага слишком хрупкая, чтобы выдержать всю полноту его необузданного гнева. Что не скажешь о самой истребительнице его прекрасных творений, но как бы сильно не был зол Хаганезука, искренние мольбы о прощении, искрящиеся слезами в уголках век, были куда жарче его собственного огня. — Простите, пожалуйста. Кузнец скрестил руки на груди, недовольно хмыкнув, и Танджиро виновато улыбнулась. На самом деле Хотару ужасно беспокоило то, что его мечи ломаются в её руках. Каждый раз, когда такое происходило, он мог никогда больше её не увидеть. Покойному охотнику на демонов не понадобится новый клинок, и ругать его за неосторожность уже будет поздно. В голове Хаганезука воображал себе гневную тираду, но с языка, как всегда, не слетало ничего, кроме истерических и совершенно пустых угроз. Камадо не обманешь ругательствами и подзатыльниками: она чувствовала его истинное отношение к ней, и от её добрых глаз Хотару не мог скрыться даже под маской Хёттоко. Красноволосая девушка с серьгами в виде карт Ханафуда. Словно живое воплощение древних легенд. Кузнецы трепетно относились к памяти о великих мечниках куда больше, чем сами охотники на демонов, но со сменой поколений даже в их деревне любая старая история стиралась в пыль кропотливой работой времени. Кто же знает, что было на самом деле? Столько воды с тех пор утекло. — Я скучала по вам, Хаганезука-сан. Он как-то неопределённо замычал, все ещё не решив, зарезать её или предоставить это дело какому-нибудь о’ни. Ощутив лёгкий поцелуй на своей шее, кузнец что-то невнятно проворчал, и из-за маски его негодование прозвучало, как глухое бульканье. Танджиро ярко улыбнулась, и эта немая эмоция слышалась им, как искренний смех. Отчего же повод вновь встретиться с ней так близок к смерти? Хотару готов был сам облачиться в меч, но он мог лишь вкладывать в холодный металл только жалкую часть себя. Благодарные трепетные объятья без слов говорили ему, что этого достаточно. Но Танджиро благодарила за каждую мелочь, не зная или не принимая, что заслуживает большего.