Сделать лето особенным (можешь только ты)

У Тэёна горячая ладонь. Горячая, влажная, чуть липкая от фруктового льда, который он съел совсем недавно — Тэён может быть сколько угодно свихнутым на чистоте, но ест он на удивление неаккуратно, хуже ребёнка. Тэён держится за руку Доёна крепко, настолько, что, кажется, сожми сильнее — и раздавит просто, или кожа лопнет и они в буквальном смысле вплавятся друг в друга (хотя, казалось бы, куда сильнее — и так под кожей друг у друга, и так вместе постоянно). Тэён держится за руку Доёна и сосредоточенно пытается смотреть себе под ноги, потому что на ногах его — традиционные японские сандалии, название которых Доён забыл, и которые, судя по всему, ужасно неудобные, не говоря уж о том, что не совсем по размеру Тэёну подходят. Доён позлорадствовал бы вволю, потому что он просил Тэёна не выпендриваться и не маяться дурью (и его, разумеется, никто не послушал, а он как всегда оказывается прав), но, к несчастью, любви и заботы в нём всё же больше, нежели вредности, поэтому он за всю их дорогу ограничивается только лишь одним колким комментарием, а в остальном помалкивает. Держит за руку, следит, чтобы его глупый парень не запнулся за какой-нибудь камень, не подвернул ногу и не запутался в собственной же обуви. И фруктовый лёд покупает тоже, хоть и не без закатывания глаз, потому что Тэён умеет ныть просто профессионально и буквально душу выносит жалобами на жару. Будто бы от поедания чего-то настолько сладкого он действительно почувствовал себя легче… Доёну тоже жарко, но он терпит, пряча глаза за солнечными очками. Правда, жарко ему не только от душного, влажного осакского лета, в самый разгар которого они приехали — или, правильней сказать, не столько от него — но и от своего парня. Потому что на Тэёне не только эти ужасные шлёпанцы в японском стиле, нет. На нём ещё и юката, и если бы Доён мог, он точно написал бы пару сотен жалоб с просьбой запретить эту возмутительную одежду. Юката, кстати, Тэёну тоже чуточку велика — потому что с чужого, ютиного плеча, как и обувь — поэтому так и норовит соскользнуть с его худого тела. Доён понятия не имеет, как Юта вообще завязывал её на Тэёне — потому что пропустил этот знаменательный момент. Выйди на пятнадцать минут в душ, называется — и вот вам, пожалуйста, Тэён уже радостно выскакивает ему навстречу в этом безобразии и ещё более радостно сообщает, что изволит в нём пойти гулять. Доён вздыхает и запрокидывает голову назад в безуспешной попытке глотнуть хоть какого-то свежего воздуха. Порой ему особенно трудно поверить, что всего лишь какую-то неделю назад Тэёну исполнилось двадцать пять, а он сам на год младше. — Хэй, не молчи ты, — Тэён дёргает его за руку, и Доёну даже смотреть на него не нужно, чтобы знать: сейчас у него обиженно надутые губы и приподнятая бровь. — Мы, вообще-то, на праздник пришли, нам весело должно быть, а от тебя такая атмосфера, словно мы в ссоре. Ещё одно слово в том же духе, думает Доён, и точно будем, потому что никому не нравится, когда на него скидывают всю вину. Даже если Тэён и прав. — Вообще-то, ты тоже молчишь, — парирует он, и Тэён шумно и возмущённо выдыхает, но возразить ему нечем. — Ты просто наверняка до сих пор дуешься из-за юкаты, — заявляет он наконец и почти выпускает руку Доёна — у того даже успевает что-то там, внутри, не то чтобы оборваться, но дрогнуть точно — только лишь для того, чтобы перехватить её поудобнее, переплести пальцы. Так чужая кожа кажется ещё более горячей и скользкой какой-то даже. — И, между прочим, ты зря от неё отказался. Думаю, у Юты нашлась бы ещё запасная. Доён всё же позволяет себе бросить короткий взгляд на Тэёна — жаль, что солнцезащитные очки не позволяют тому увидеть, насколько он скептичный, но Доён уверен: Тэён и так почувствует — и подумать, что ну, неужели он все эти годы всё же переоценивал этого человека и его умственные способности. Которых должно бы хватить для понимания, что у Доёна и Юты разный рост и разная комплекция. — Мне и в своей одежде неплохо, — с достоинством отвечает Доён и отворачивается снова. Нет, ему и правда неплохо в футболке и шортах — по крайней мере, они удобные и не ограничивают движений, в отличие от того, что сейчас на Тэёне. Вокруг них много людей, молодых и старых, мужчин и женщин, одетых в похожие юкаты, вот только они явно к этому наряду привыкли и умеют его носить. В отличие от Тэёна. — Ты скучный, — вздыхает Тэён так горестно, словно из-за нежелания Доёна рядиться в местную традиционную одежду случилась или случится какая-нибудь трагедия. Для одного отдельно взятого человека (самого Тэёна) это определённо именно так. — Можно подумать, я привёз тебя в другую страну затем, чтобы ты и тут вёл себя как зануда. Доёну хочется напомнить, что никто его сюда не привозил — они сообща решили провести отпуск у давнего друга, которого давно не видели. Доёну хочется парировать, что он не зануда, и вообще, может, даже по-настоящему обидеться. Но Тэён по-прежнему держит его за руку и, наверное, есть в этом какая-то своя, определённая маленькая магия, которая заставляет бурную натуру Доёна успокоиться и делает его намного снисходительней обычного. Дома, в Сеуле, они себе позволить такого не могут нигде, кроме дома да компаний проверенных друзей. Только разве что очень редко, когда возвращаются домой сильно за полночь и на улицах ни души. Они не стыдятся своих отношений, просто не хотят привлекать к себе излишнего внимания, только и всего. Здесь на них никто внимания не обращает. Даже при том, что солнцезащитные очки Доёна, если честно, совсем ему не подходят, а Тэён неуклюже вихляется и, наверное, со стороны производит впечатление не совсем трезвого. Душный осакский воздух пропитан странной свободой, и от этого Доён чуточку дезориентирован. (А может, и не чуточку даже). Интересно, чувствует ли то же самое Тэён, но пока что Доён не думает, что созрел для подобных вопросов. Они оба впервые на традиционном японском фестивале — Юта называет это всё «мацури» и даже пересказывает какую-то трогательную романтичную историю о сегодняшнем празднике, но Доён пропускает его болтовню мимо ушей, даже не помнит уже, на что именно тогда отвлекается — и вокруг слишком много всего незнакомого. Стоит им только влиться в шумный круговорот торговых рядов, как Тэён начинает крутить головой по сторонам, пытаясь разглядеть всё вокруг. Его, кажется, завораживает буквально всё — и ярко украшенные киоски, и громко зазывающие покупателей продавцы, и многообразие того, чем эти люди торгуют. — Давай поближе взглянем на всё это, — улыбается Тэён, поворачиваясь к нему, и Доён думает, хорошо, что на нём очки. Он давно не видел Тэёна таким сияющим. Его улыбка слепит, а в глазах потеряться можно. — Жаль, что Юта не пошёл с нами, но мы ведь и без него разберёмся, так ведь? У меня есть ты. А ты умный. Звучит как самая глупая на свете попытка подлизаться, и Доён хмыкает только в ответ на это, но Тэён внезапно вырывает у него свою руку, прямо посреди толпы, и тянется к лицу. Его движения частенько бывают излишне резкими, вот и сейчас Доён невольно пугается, инстинктивно отшатываясь, но всё, что делает Тэён в итоге — это снимает с него очки. — Ты в них выглядишь очень глупо, — сообщает он с дурацкой ухмылкой, пока Доён недовольно хмурится и пытается проморгаться от яркого света. — А ещё я хочу видеть твои глаза. Звучит странно, потому что Тэён умеет произносить глупые вещи абсолютно серьёзным тоном, а Доён понятия не имеет, почему спустя столько лет всё ещё продолжает на это реагировать. Хотя, может быть, его щекам становится так тепло из-за яркого солнца, а не этой фразочки, напоминающей дурацкий подкат. — Зачем тебе мои глаза, я думал, ты по сторонам пялиться собираешься, а вовсе не на меня, — фыркает он и вырывает свои очки из чужих рук. — Отдай, ещё не хватало, чтобы сломал или потерял. Это подарок Ёнхо-хёна, они дорогущие. Тэён закатывает глаза и поджимает губы — Доён готов поспорить на эти самые очки, что это означает «ну конечно, а мои подарки ты никогда не ценишь так же сильно» — а потом отворачивается с небрежным «только не надевай их, пожалуйста, не позорь меня». — Если кто тут кого и позорит, то это ты меня, — ворчит Доён себе под нос, но не надевает очки обратно, а вешает себе на футболку. Но когда он поднимает голову, чтобы спросить у Тэёна, доволен ли тот теперь, то с ужасом осознаёт, что его рядом нет. Только что был — а теперь испарился, точно и не существовал никогда. Доёну страшно. Не то чтобы он сам боится остаться один в незнакомом месте, с незнакомыми людьми — это неприятно и порой некомфортно даже, но это не пугает. А вот Тэён… именно за него Доён боится. Он торопливо шарит взглядом вокруг, пытаясь выискать среди множества неизвестных ему мужчин, женщин и детей знакомую русую макушку и белую юкату в мелкую голубую клетку. За такое короткое время Тэён просто не мог бы далеко уйти… Под подошвами его сандалий хрустят какие-то мелкие камешки, и Доён рассеянно думает, что будет такое себе, если споткнётся и расшибёт нос из них двоих именно он. И что потерять друг друга прямо во время праздника, это вот ничуточки даже не романтично. Доён приподнимается на цыпочки, чтобы лучше видеть, и даже налетает на кого-то, скомканно извиняясь и пытаясь поклониться. Доёну кажется, что он песчинка какая-то в море всех этих людей, и на мгновение его даже охватывает паника, что он не сможет отыскать в этом море другую такую же песчинку. И какая разница, что прошло всего-то несколько минут… В конце концов, он отыскивает Тэёна возле одного из киосков, и тут же вцепляется в его плечи, тяжело дыша, точно после стометровки. — Ты… что творишь? — задыхается Доён от раздражения, смущения и последствий своей немножечко стыдной паники. Ему очень хочется то ли отвесить Тэёну подзатыльник, то ли обнять крепко-крепко, так, что у того кости затрещат, но, в любом случае, он не станет делать ничего такого на глазах у посторонних людей. Тэён поворачивает к нему голову и улыбается, мягко-мягко и восторженно, и Доён понимает, что во-первых, о нём, кажется, просто-напросто забыли, а во-вторых, что в очередной раз проваливает челлендж под названием «разозлиться на Ли Тэёна всерьёз и надолго». — Прости, я правда думал, что ты за мной идёшь, — в голосе Тэёна ни капли раскаяния. — Смотри, что я нашёл, прикольная, правда? У него в руках белая, расписанная красным и чёрным маска, напоминающая кошачью морду с маленькими треугольными ушками сверху, и Доён сначала думает, что он тут видел на некоторых людях (детях, в основном) подобные, а потом вспоминает, что такие носили персонажи аниме, от которого Тэён и Юта тащатся. — Тут ещё и кроличьи такие же есть, — подмигивает ему Тэён, после чего совершенно наглым образом лезет в карман доёновых шорт, очевидно что за деньгами (своих он не взял, ссылаясь на отсутствие карманов на юкате). — Так что, думаю, это станет отличным сувениром, мы ведь до сих пор так ничего и не купили. Нет, думает Доён в ужасе, нет, что угодно, только не кролики. — Может, они дорогие, погоди покупать первое, что тебе на глаза попалось, — он предпринимает последнюю попытку остановить своего упрямого парня. Ловит за запястье под широким рукавом юкаты и с удивлением обнаруживает, что там кожа куда как прохладнее, хоть и тоже липкая от пота. Тэён вскидывает на него глаза, они встречаются взглядами, и на мгновение Доён теряется в чужом карем омуте с яркими бликами. Теряется так, словно ему всё ещё двадцать и это случается впервые. Тэён пользуется его заминкой, и Доёну остаётся только лишь устало выдохнуть. Сам виноват, чего уж. Он наотрез отказывается примерять покупку, и Тэён недовольно хмурит брови, пытаясь объяснить ему, что тут нет ничего такого и «зато будем как местные», но в конце концов сдаётся и уговаривает хотя бы просто надеть её на голову. Даже сам берётся помогать — Доён наклоняется, позволяя ему завязать маску, и снова чувствует тепло, когда Тэён осторожно, нежно даже приглаживает пальцами его волосы. — Вот так, — бормочет он, когда Доён выпрямляется. — Это тебе вместо кепки будет. Голову не напечёт лишний раз. Доёну хочется сказать, что с тобой в моей жизни я не выхожу из состояния солнечного удара в принципе, но он вместо этого кивает только и неосознанно тянется поправить сбившуюся маску самого Тэёна, который попытался надеть её набок. — Мы как дети, — всё же говорит он, и уголки губ Тэёна приподнимаются в дразнящей усмешке. — Ну, почему бы и не да? — легко произносит он. — Мы и так с тобой слишком взрослые. Отпуск закончится и снова с головой в работу, а? Доёну даже возразить нечем. Если Тэён ещё как-то отдушину себе находит в этих своих бесконечных играх по сети вечерами, то он сам уже и не помнит, когда последний раз действительно отпускал себя, позволял себе не думать о каких-то проблемах даже в свободное время. Тэён касается его лица, мимолётом треплет за щёку и снова отворачивается, чтобы уставиться по сторонам. Он высовывает кончик языка и вообще выглядит как взволнованный щеночек, который вот-вот хвостом завиляет. Доёну хочется сказать: ты незаконный, тебя запретить пора, кто тебе вообще разрешил быть настолько милым? Вместо этого Доён решительно цепляет его руку своей, переплетает пальцы под изумлённым взглядом Тэёна сам и поясняет чуточку сварливо: — Это чтобы ты от меня больше никуда не убежал. А то искать тебя потом снова… В глазах Тэёна вспыхивают какие-то новые, доселе незнакомые Доёну огоньки, а улыбка становится чуточку грустной и нежной какой-то очень. — Куда я от тебя денусь… — и тон его, тихий-тихий и очень нежный, пускает по спине Доёна, прямо под насквозь вымокшей от пота рубашкой, целое стадо мурашек. Но потом усмешка Тэёна становится вредной, и он дёргает Доёна за руку. — Всё же ты настоящая мамочка, Ким Донён. — А ты — непослушный ребёнок, которому не больше пяти лет, — фыркает Доён в ответ, но замечает, конечно же, что щёки Тэёна розовеют, и на шее тоже появляется россыпь красных пятен. Годы идут, но они оба, кажется, совсем не меняются. Тэён тянет его за собой всё дальше и дальше в это море нарядных, весёлых, оживлённых людей, и Доён всё больше и больше впитывает в себя эту атмосферу, заряжается ей, сам становясь оживлённым и радостным. Тэён, кажется, совсем привыкает уже и к своим сандалиям, и к юкате — его походка выравнивается, и Доён ловит с некоторой ревностью чужие восхищённые взгляды, направленные на его парня. Тэён даже легкомысленно улыбается парочке каких-то совсем юных девушек, которые тут же начинают хихикать и быстро-быстро переговариваться между собой, и Доён не может удержать в себе мстительное желание наступить ему на ногу (что он и делает, вызвав искреннее непонимание на чужом лице — объясняться, конечно же, Доён даже не пытается, пусть сам догадывается, за что). Они пробуют местные блюда — различные сладости, от которых Тэён неизменно без ума, печёного кальмара и круглые, как шарики, такояки (Юта их тоже такими угощал, но эти по вкусу чуточку различаются, и Доён, если честно, не может понять, какие именно ему нравятся больше). Точнее, первым пробует Тэён — Доён хочет сохранить хоть сколько-то денег по возвращении, поэтому экономно покупает только лишь по одной порции — и, если он оценивает положительно, то тут же суёт под нос и Доёну тоже. Если честно, тому как-то даже неловко — вокруг всё ещё множество людей, и не хочется, чтобы на них глазели больше, чем уже делают это, заслышав незнакомую речь (или отметив, какой Тэён красавчик) — но быстрее уступить и откусить кусочек из чужих рук, чем объяснять, почему это неправильно. Доёну кажется, что он успевает несколько раз коснуться губами длинных узловатых пальцев своего парня, но Тэён не реагирует никак, его интересует только, как Доёну на вкус та или иная еда, а, значит, и Доёну переживать по этому поводу не нужно. — Давай пойдём в другую сторону? — предлагает Тэён, когда повторяющиеся лавочки с пищей им начинают попадаться всё чаще. Доён кивает и сам выбирает направление — тянет влево, осторожно лавируя между людьми, потому что именно в том направлении он увидел какой-то местный тир. Он не то чтобы любитель, но раньше у него неплохо получалось стрелять, когда друзья вытаскивали в игровой центр, вот и сейчас руки чешутся попробовать, а внутри разгорается азарт. Который Тэён более чем разделяет. — Если я выиграю, ты всё же примеришь юкату, когда мы вернёмся к Юте домой, — он протягивает ладонь, явно предлагая пари, и Доён, фыркнув только себе под нос, по этой ладони шлёпает своей, принимая. — А если выиграю я… — лениво тянет он, — то… Но в голову ничего толкового не идёт, так что они сходятся на том, что «если» — Доён придумает позже. Тэён смешной и чуточку неловкий, юката мешает ему правильно натянуть тетиву и он чертыхается еле слышно, когда промахивается дважды. Неплохой результат, но далеко не самый лучший, конечно же. — Просто у меня руки потные от жары, вот и соскользнуло, — хмуро пытается оправдаться он перед Доёном, но тот только плечами пожимает. И выбивает максимально возможный результат. Тэён присвистывает аж, и на лице его, вместо зависти или расстроенности, чистое восхищение. И даже какая-то совершенно необъяснимая гордость. — Мой парень потрясающий, а? — важно заявляет он что-то лепечущему смотрителю тира и притягивает Доёна к себе в объятия, из которых тот, впрочем, сразу же выпутывается. Правда, всё же пряча довольную улыбку. Тэён всегда ценил его слишком высоко, и даже если Доён не признается в этом никогда, это одна из причин, по которым он так любит этого человека. У Тэёна действительно большое сердце. И, наверное, именно поэтому из всех доступных ему призов Доён выбирает именно плюшевого медвежонка, на которого его парень весьма откровенно положил глаз (и какая разница, что дома у них похожих игрушек и без того полно). Тэён просто сияет. Тэён затаскивает его в кабинку для моментальных фотографий и целует быстро, горячо и влажно, его губы сладкие и липкие, а дыхание сбивается напрочь. Доён забирает получившиеся фото, и ему хочется смеяться над тем, как странно они на них получились — растрёпанные, раскрасневшиеся, расфокусированные совершенно. Очень живые и очень юные. Доён думает, что непременно сохранит их на память об этом странном дне. Но Тэён снова тянет его за собой к очередному развлечению, которое по вкусу, кажется, только детям и парочкам (Доён не хочет даже думать, за кого их примут). Он присаживается на корточки перед маленьким резиновым бассейном и смотрит на плавающих в нём рыбок снова тем самым сияющим взглядом, от которого у Доёна внутри каждый раз что-то расцветает. Он ничего не говорит, но Доён всё понимает и сам. — Хочешь попробовать? — спрашивает он, и Тэён неуверенно кивает. — Тогда вперёд. Я посмотрю. Когда-то в детстве у Доёна дома тоже был аквариум, и он считает, что не так уж плох в приготовлении рыбных блюд, но всё же внутренняя брезгливость и некоторый страх по отношению к животным дают о себе знать лёгким чувством дискомфорта, который, впрочем, подавить оказывается проще простого. Доён всего лишь радуется, что ему самому не придётся касаться этих существ… и не может не рассмеяться, глядя на озадаченно-обиженное лицо Тэёна, когда только что подцепленная им рыбка прорывает бумажное донышко черпачка и проворно уплывает. — Чего и следовало ожидать, — Доён дразнится, но его ладонь сама собой незаметно поглаживает спину Тэёна, скользит по гладкой ткани, давая нужное ощущение поддержки. — Ты такой неуклюжий, хён. Уголки губ Тэёна грустно опускаются, а глаза становятся точь-в-точь такими, как у одного эмоджи, которое у половины их друзей именно с Тэёном теперь и ассоциируется. — Я не неуклюжий! И вообще, — он сопит так забавно, что Доён не может не улыбнуться шире. Тэёна хочется погладить по голове, как есть пятилетнего малыша. — Пока мы тут, ты можешь звать меня семпаем! Доён закатывает глаза в ответ. — Нет уж, избавьте меня от ваших с Накамото извращенческих предпочтений, хён. Ты будешь пробовать ещё или мы пойдём дальше? Тэён упрямый и тоже, как и сам Доён, не любит проигрывать, так что он пробует ещё дважды, но всё, что он в итоге получает — это промокшие насквозь рукава. Доён, как хороший бойфренд, покупает напитки, и они в нерешительности замирают возле подножия лестницы к храму, не зная, куда им идти дальше. — Наверное, нам нужно подняться, — неуверенно тянет Тэён, покусывая трубочку. Доён пожимает плечами, и они оба делят между собой общее нежелание: каменных ступеней слишком много, и они наверняка скользкие. — Я слышал, что если загадать желание в этом храме, то оно исполнится. — Ну, хён, ты до сих пор веришь в такие вещи? — Доён свой кофе со льдом уже допил и теперь теребит в руке пустой стаканчик. — Тем более, даже если это каким-то чудом и правда, мы ведь вроде как не той религии? Тэён пожимает плечами и смотрит внезапно застенчиво как-то даже. Снова милый ребёнок, в этот день он слишком уж часто демонстрирует эту свою сторону (Доён не против, на самом деле). — Да, но загадать-то можно? Хуже не будет. Я готов рискнуть. А ты? Доён с сомнением косится на лестницу, но в итоге всё же кивает. Потому что знает: в противном случае Тэён может и один пойти, а отпускать его совсем не хочется. Во всех смыслах. Доёну внезапно становится страшно остаться здесь одному. Беспричинно, причём, совершенно. — Ладно. Давай попробуем, — нехотя соглашается он и оглядывается в поисках мусорного бака. Тэён идёт первым — пытается даже через ступеньки перешагивать, но выходит плохо. Доён идёт сзади — вроде как страхует, хотя и понимает, что если Тэён упадёт, то они оба свалятся — и пытается как-то разобраться в своих вяло текущих, спутавшихся мыслях. Вроде бы ничего за этот день такого уж не происходит, но почему-то у него максимально странные ощущения, а Доён очень не любит, когда что-то в его жизни непонятно, не упорядочено, не однозначно. Что-то ещё, помимо Ли Тэёна. — Не отставай, Доён-и, — зовёт он, когда в какой-то момент Доён, видимо, ещё и шаг замедляет. — Я понимаю, что ты устал, но осталось совсем немного. — Лучше под ноги смотри, а не на меня, — отмахивается от него Доён и тут же испуганно подаётся вперёд, ловя под руку, когда Тэён всё же неудачно ставит ногу и чуть не теряет равновесие вместе с этой дурацкой сандалией. Тэён улыбается ему (розовые пятна на щеках говорят о многом, но, чёрт возьми, розовый ему слишком идёт, смущение ему идёт тоже) и благодарит одними губами. Желающих загадать желание и помолиться оказывается достаточно, чтобы им пришлось простоять в очереди какое-то время. Тэён переступает с ноги на ногу, всё так же крутит головой по сторонам и то и дело задевает пальцами запястье Доёна, чуть царапает его короткими ногтями и тут же убирает руку. Царап — и ничего, царап — и ничего, Доёну уже начинает казаться, что это похоже на какой-то секретный код, особая азбука Морзе, но как интерпретировать это всё, он понятия не имеет. Остаётся только поднять голову от телефона, куда он уткнулся, чтобы развеять скуку, и спросить прямо. — Да нет, ничего, — Тэён смотрит ему в глаза и улыбается совершенно безмятежно. Доён даже верит ему: возможно, это просто бессознательное желание внимания, у Тэёна бывает, а может, он тоже чувствует себя неуверенно среди множества незнакомых людей и хочет постоянно убеждаться, что он тут не один. Но, как ни странно, в итоге именно Тэён заговаривает с какой-то компанией таких же молодых людей в цветных юката — спрашивает у них что-то, сосредоточенно щурится, выслушивая ответ, и активно жестикулирует. Из них двоих именно Тэён знает японский лучше — да, его произношение неидеально и он порой забывает слова, но составляет фразы вполне грамотно и хорошо понимает на слух. Его японского более чем достаточно для того, чтобы как-то пообщаться с местными — судя по всему, его вполне понимают, хоть и улыбаются, явно считая забавным — и Доён немножко завидует, потому как его успехи куда меньше, хоть он то и дело пытается разговаривать с Ютой на его родном. — Что, неужели твоя любовь к просмотру аниме наконец-то принесла тебе хоть какую-то пользу? — язвит он, когда Тэён возвращается с довольной физиономией. — Решил завести новые знакомства? — Да нет, мне хватает и Юты, — Тэён весело фыркает и смахивает с плеча Доёна прилипшую к нему неизвестно откуда взявшуюся пушинку. — Я просто поспрашивал, чем тут ещё, на фестивале, можно развлечься. Или ты собираешься домой? Если честно, Доён бы не отказался — его колени уже ноют, да и от множества людей вокруг он уже порядком устаёт. Но всё же ему любопытно, что такого мог выяснить Тэён, раз лыбится довольным котом, так что он пожимает плечами. — Смотря какая альтернатива. И… о, кажется, уже вот-вот наша очередь. — Правда? — Тэён оборачивается так быстро, что Доёну приходится отшатнуться. — Действительно. Ты уже придумал, какое желание загадаешь, Доён-и? Что-то в его голосе такое, что заставляет Доёна забеспокоиться. Что-то безнадёжно-отчаянное, с нотками грусти и одновременно непонятного восторга. Очень хочется встряхнуть Тэёна как следует и заставить сознаться, что там он в очередной раз надумал в своей непредсказуемой головушке. Только ведь он всё равно не скажет, упрямец эдакий… Они подходят вместе и почти синхронно совершают нехитрый ритуал — бросить монетку, позвонить в колокол, хлопнуть в ладоши, складывая их для молитвы. Тэён прикрывает глаза, и его губы забавно шевелятся — Доён наблюдает за ним вместо того, чтобы самому думать, и спохватывается далеко не сразу. Он всё ещё не верит в такие вещи — слишком рационален, даже если боится, например, призраков — но, в какой-то мере, Тэён прав: хуже всё равно не будет. И желания, о которых можно попросить небо, у Доёна конечно же есть, вот только… Он снова бросает взгляд на Тэёна и тихо выдыхает перед тем, как попросить про себя, чтобы всё у его глупенького, слишком чувствительного и чересчур непредсказуемого парня (который, к тому же, ещё и совсем себя не бережёт) было хорошо. Всегда-всегда. Потому что своих целей Доён, как он считает, сможет добиться и сам, а постоянно быть рядом с Тэёном он, увы, не в состоянии. Доён не знает, почему чувствует это, но ему сразу становится чуть спокойнее. Совсем капельку. Словно он и правда верит, что небо будет хранить Тэёна потому, что он об этом попросил. Он спрашивает у Тэёна, что загадал он, и тот только усмехается одними уголками губ, заявляя, что если рассказать, то не сбудется, и Доён послушно сворачивает расспросы. Они покупают ещё немного еды и спускаются вниз, к реке — на склоне, прямо на траве, уже сидит достаточно людей, и они выбирают местечко максимально подальше от других. Доён довольно мычит, когда наконец может сесть и протянуть ноги, а Тэён заходит ещё дальше — он просто вытягивается прямо на траве, подложив руки под голову, и смотрит вверх, в тёмно-синее вечернее небо. — Мне сказали, тут совсем скоро фейерверки будут, — произносит он и улыбается. — Типа это что-то вроде кульминации праздника. И что лучше всего смотреть их у реки. Доён кивает и сверяет время на телефоне — им подождать всего каких-то минут десять. И как-то так выходит, что провести их они, не сговариваясь, решают молча. Коробка с едой так и остаётся стоять между ними, рядом с пакетом, где лежит плюшевый мишка и купленные маски, нетронутая, вместо этого они предпочитают любоваться, оба. Тэён — небом, Доён — Тэёном. Спустя столько лет, включая последние два года, которые они прожили вместе, это по-прежнему работает — осознание того, какой Тэён красивый, восхищение им, желание смотреть снова, снова и снова. Особенно в такие моменты, как сейчас — когда у него такое спокойное-спокойное лицо, и сумеречная темнота только лишь подчёркивает его острые черты. Доён смотрит на него и очень старается не отводить взгляд ниже, потому что эта чёртова японская одежда слишком соблазнительно обрисовывает стройное тело Тэёна, а распахнутый ворот обнажает ключицы, и от этого мысли путаются, пугающе сильно хочется просто забыть обо всём и коснуться их, неважно чем, пальцами или губами. — Доён-и… — Тэён зовёт его внезапно, улыбается едва заметно и ловит его взгляд своим. — О чём ты сейчас думаешь? О тебе, хочется ответить Доёну. О том, что мы сейчас совсем одни в чужой стране, и о том, что я так сильно хочу поцеловать тебя, что мои губы буквально горят. Он молчит, но Тэён в очередной раз как будто бы читает его мысли. А, может, они думают об одном и том же, в конце концов, почему бы и нет… — Если тебе чего-то хочется, — Тэён говорит очень тихо, но Доён слышит его. Очень чётко, да ещё и по губам читает. — То просто не думай об этом слишком много. Возьми и сделай. Он как всегда. Такой решительный. Такой… дурачок. — А если мне прямо сейчас хочется скинуть тебя в эту реку? — шутит Доён вместо этого, и улыбка Тэёна превращается в дразнящую. — Ты не донесёшь, — заявляет он так уверенно, что Доёну на мгновение очень хочется доказать ему обратное и реально скинуть в воду. Но вместо этого он наклоняется к нему, медленно, очень медленно, глядя в глаза и словно бы предлагая остановить себя в любое мгновение. Даже не предлагая, нет. Прося об этом. Останови меня. Прекрати то безумие, которое просыпается во мне из-за тебя. Скажи, почему ты так на меня воздействуешь, сколько бы времени вместе мы не провели. Он не успевает коснуться губ Тэёна своими, потому что в самый последний момент тот останавливает его ладонью в плечо и, глядя куда-то вверх, шепчет: — Фейерверки начались… А потом Доён слышит треск и радостные возгласы других людей и надеется, что это всё заглушило его разочарованный выдох. Он падает на траву рядом с Тэёном, и тот берёт его за руку, пока они оба смотрят на расцветающие в тёмном небе цветные всплески, но всё же Доён думает, что никогда не забудет, насколько красивей ему казались фейерверки в тот краткий момент, когда он увидел их отражение в глазах Тэёна. Который целует его сам, и не едва ощутимо, а по-настоящему, горячо, влажно, с языком, явно наплевав на то, что их кто-нибудь увидит, что это кому-нибудь не понравится. — Прости, но это было лучшим и самым логичным завершением нашего потрясающего свидания, — задыхаясь, поясняет он после, с совершенно дьявольской усмешкой и чертятами в глазах. — Всё как в лучших романтических аниме, моя мечта идиота сбылась. — Не знаю, что там насчёт мечты, но идиот ты точно, — фыркает Доён в ответ и пихает его ладонью в грудь, после чего, не удержавшись, всё же проводит указательным пальцем по голой коже от ключицы вниз. И наслаждается тем, как сильнее сбивается дыхание Тэёна от такого простого прикосновения. Юта дожидается их возле машины, навалившись на капот и нетерпеливо постукивая по нему пальцами. Он окидывает их прищуренным взглядом, усмехается, но, к счастью, не делает никаких особенных комментариев. Просто говорит им поскорее падать на заднее сиденье, потому что он ужасно голоден и «я, в отличие от вас, голубков, весь день на работе был». Тэён предлагает ему слова сочувствия, но Доён не слышит в его тоне ни грамма искренности, поэтому не может сдержать скептического фырканья. В машине у Юты играют какие-то японские баллады, на вкус Доёна очень симпатичные, и он даже подумывает о том, чтобы спросить потом у друга названия, но Тэён придвигается к нему максимально близко, кладёт голову на плечо, а руку — по-прежнему горячую — на колено, и это всё очень качественно путает все другие мысли. — Я всё ещё хочу уговорить тебя надеть юкату, — шепчет Тэён в какой-то момент, и в его голосе столько просьбы и упрямства одновременно, что Доёну хочется рассмеяться. — Между прочим, она не такая уж неудобная… Может, мы всё же как-нибудь договоримся? Договоримся, думает Доён, как только вернёмся домой и тогда проверим, насколько в квартире у Юты, эээ, толстые стены. — Я подумаю над твоим предложением, хотя не уверен, что ты способен чем-то заинтересовать меня, — фыркает он вслух и подавляет вредную улыбку, потому что прекрасно знает, что Тэён не отстанет, пока своего не добьётся, а Доёну интересно, как именно его будут уговаривать. Тэён дуется и щекочет его, а Юта со своего места за рулём громко жалуется, что не смейте делать это в моей машине, чёртовы женатики. Доён кладёт руку поверх тэёновой, что так и остаётся на его колене, и смотрит в окно, на мелькающую мимо ночную Осаку, думая о том, что это лето, кажется, он запомнит так же хорошо, как и то, в которое ему было двадцать. — Спасибо, — тихо говорит он, не уверенный, что его услышат и поймут, но всё же… У Тэёна горячая рука. И его губы, которыми он нежно касается скулы Доёна, благодаря его в ответ, горячие тоже. Доёну хочется думать, что это лето для Тэёна тоже запомнится особенным.