жарким огнём

Зима встречает их где-то под Брянском: совершенно неожиданно и рано, ровно через неделю после начала ноября. Просто в один момент они просыпаются, а машина оказывается занесённой снегом. Окна и крышу накрывает равномерным белым одеялом, что происходит на улице — хрен его знает. Замай просто надеется, что вокруг хотя бы не дрожат голодающие трупаки. Такого будильника себе с утра точно не пожелаешь. Врагу — может быть, себе ни за что на свете. — Сука, — фыркает он, выпутываясь из пледа. Замай точно помнит, что на последней заправке они вытащили щётку для чистки стёкол и канистру с бензином, но вот куда он дел щётку — вопрос очень хороший. Особенно с утра, когда тачку занесло снегом, и вы находитесь где-то посреди огромного нихуя. Вообще, находиться посреди «нихуя» стало делом довольно привычным, особенно за последние четыре с половиной месяца. Вот вроде едешь по трассе Серпухов — Тула, а потом каким-то образом оказываешься в Калуге. Останавливаешься на въезде в заброшенное село рядом со Смоленском, а оно оказывается полным зомби. Что-то должно пойти не так, но это «что-то» не должно превращаться во «всё вокруг — это полный пиздец и наебалово». Одно радует, он сейчас хотя бы не один, а то совсем плохо пришлось. Ну, ему так кажется. Замай где-то читал, что если долго находишь один, то крышак начинает конкретно протекать. Он не знает, протёк бы его крышак, если бы все четыре с половиной месяца он бы был один, но проверять запала нет. Хотя, с Юрой он так-то тоже иногда подтекает, если совсем по-чесноку. Так кажется Замаю, когда они два часа кружат вокруг заброшенного посёлка на тракторе, просто потому что Юре показалось, что он где-то видел колодец. Кстати о нём. Юра рядом мирно посапывает, обнимает подушку и изредка что-то бормочет во сне. Замай хмурится, шмыгает носом и думает, насколько жестоко будет пнуть его под задницу и разбудить. Или закричать под ухо, тоже достаточно жестоко. От последнего он отказывается почти сразу же. Во-первых, даже он не настолько скотина по отношению к товарищу по несчастью. А во-вторых, Замай всё ещё не уверен, есть ли кто- из живых или неживых поблизости. Он хлопает Юру по плечу. — Эй, — негромко говорит Замай. — Солнце встало. Юра на это никак не реагирует, только сильнее прячет нос в шарфе. Замай недовольно фыркает, пихает его в плечо и выдаёт несколько замысловатых ругательств про «неотёсанного болвана», «оболтуса» и «долбаёба, которого стоило оставить в Подмосковье». На «долбаёба» Юра сонно щурит глаза и широко зевает. — Уже утро? — Хуютро. Поднимай задницу, надо снег чистить. Снега оказывается не так уж много. Замай рассчитывал, что сугробы вокруг будут с них обоих ростом и придётся прорывать себе путь несколько часов минимум. В реальности всё вокруг едва припорошило. Рыть ничего не приходится, но вот стряхивать снег с окон и крыши успевает надоесть. Юра несколько раз поскальзывается, пока стряхивает снег с двери, а Замай грозится напихать ему льда за шиворот, если тот будет халявить. — Как будто с тобой схалявишь, — ворчит Юра, когда они заканчивают. Замай прогревает машину и чистит топорик снегом. — Надо бы в город куда-то загляуть. Одежду там прихватить или типа того. — Ага, чтобы нас там сожрали трупаки. Или людоеды. Охуенная перспектива. — Всё лучше, чем подохнуть от холода. Замай на это не отвечает. Отбрасывает грязный снег на обочину, в очередной раз шмыгает носом и натягивает шапку на уши. Затем поворачивается к Юре лицом и щёлкает его по носу. — Не умничай. Живее будешь, — говорит он и кивает в сторону передней двери. Машина прогрелась. Они садятся в машину и уезжают прочь со вчерашней стоянки. Замаю разговаривать не хочется. Он напряжённо вглядывается вдаль, ждёт неизвестные машины впереди или ещё чего похуже. Юра наоборот: хочет поговорить. — Было бы круто сейчас оказаться в Стокгольме, наверное, — говорит он, разглядывая ароматическую ёлочку, болтающуюся на зеркале. Замай закатывает глаза. — И хули там, в этом Стокгольме? Точно так же тебе захотят откусить ебло. Юра пожимает плечами. — В Европе зима теплее. К вечеру они находят покосившуюся хижину недалеко от дороги. Машину прячут в лесу рядом: забрасывают её грязью, снегом и ломаными ветками. Замай забирает из машины пару банок тушёнки и консервированную фасоль. Юра тащит два пледа и подушки. Всё оказывается зря. В доме они находят несколько тёплых одеял, три ведра картошки и несколько банок такой же тушёнки. — Охереть. Еда, — говорит Юра, выглядывая из-за плеча Замая. — Даже не просроченная, — удивлённо отвечает он. На секунду они встречаются взглядами. — Чудеса случаются. С тебя идти за дровами, с меня разжечь печку. Юра закатывает глаза, но послушно идёт в сарай. Домик совсем небольшой, поэтому протопить его у них получается быстро, хотя Юра бегал за дровами целых три раза. На ужин варят картошку с тушёнкой. Замай говорит: сюда бы ещё свежего белого хлеба, и совсем как в детстве у бабушки в деревне. Говорит, что в детстве и в деревне было клёво. Жалко, что сейчас туда уже не вернуться, ни в деревню, ни в детство. Юра слушает с широко раскрытыми глазами, даже жевать старается тише. — А почему в деревню не вернуться? — спрашивает он, когда Замай ненадолго замолкает. — Дом наш сгорел лет пять назад. Ничего не осталось. Участок после этого продали и больше не вспоминали про него. Уточнять, была ли в доме бабушка в тот момент, Юра не стал. После ужина они долго сидят перед печкой, укутавшись в свои пледы и одеяла, лениво переговариваются и слушают, как огонь поедает поленья. — Знаешь, Замай, — сонно бормочет Юра, — у меня вопрос. Почему ты никогда не говорил, как тебя зовут? — Говорил, — лениво отвечает он. — Замай меня зовут. Забыл? — Не-е-е, я не про это. Имя-то у тебя есть? Как у меня. Юра. Дрова трещат в печке шумно и успокаивающе. Замай почти чувствует себя уютно, даже с тупыми вопросами от Юры. На секунду у него мелькает мысль: с этими тупыми вопросами даже уютнее, чем просто в молчании.

(похоже, крышак у него всё-таки потёк. дикая Трагедия)

Юра засыпает у Замая на плече. У него всё ещё ноет бедро после падения, в животе урчит от голода, а перспектив к существованию у него (да и всех остальных в мире) всё ещё не предвидится. — Меня зовут Андрей, — тихо говорит он, глядя, как горят дрова. Юра этого уже не слышит.