Слишком много мыслей

Так ведь не бывает. Я сжимаю его руку, закрываю своей надпись high five на внутренней стороне его ладони, его тонкие пальцы все еще обвивают мою ладонь, но с каждой секундой хватка его слабеет, а моя паника нарастает. Я кричу, я прошу о помощи, но тут нет никого, кроме нас, для спасения мне надо выйти из этой крохотной комнаты, но я не могу оставить его в таком состоянии. Все уже вышли, нас ждут там. Мне нужен телефон, почему именно сейчас он лежит не в моем кармане, а в моем чертовом номере? Уши уже привыкли к его прерывистому дыханию, но вдруг я слышу его шепот, и мои вопли умолкают. Он говорит лишь: «Как бы не закончилась эта ночь, я ни о чем не жалею. Я рад, что ты узнал». Я прошу его лишь не закрывать глаза, вру, что помощь уже на подходе, но он хочет услышать совсем другое. Мне стыдно, не думал, что когда-нибудь скажу ему об этом. Но я и не мог знать, что он чувствует себя так же. Загнанным. Одиноким. Непонятым. «Я люблю тебя. Я люблю тебя, Сайки, не оставляй меня!». Он закрывает глаза… *** За день до этого. Меня будят объятия. Клои покоится на моей груди, а руками притягивает меня за шею, напрашиваясь на поцелуй. Честно, мне уже поднадоели эти утренние нежности, но что поделать. Сам виноват. Никто не тянул меня за язык. Хотя этого можно было бы избежать, если бы я знал меру в выпивке. Это была первая неделя после выхода нашего нового творения, а оно ведь так отличалось от всего, что мы делали раньше. Я жутко волновался, что все будут писать, как же мы опопсились, пошли на поводу у глупого мейнстрима, что Бринги уже не те, не будет больше хардкора и привычного скрима Оли. Но как ни странно, публика очень снисходительно к нам отнеслась, а для меня главные критики – наши фанаты, а не какие-то зажравшиеся дядьки, которые сидят в своей студии и то и делают, что обсирают 97% музыкантов. Мы праздновали, как могли. Мы пили почти что каждый день и однажды это у меня просто вырвалось. Мне ведь скоро 30 лет. Ну как скоро. Но все равно, вы поняли короче. Да, я идиот, но я предложил ей выйти за меня. Ну и ладно. Я уже смирился с тем, какую кашу заварил. Поженимся, а если что, то разведемся, и концы в воду. Сейчас ведь все так легко решить. Но забрать свои слова я не могу. Я мужчина или нет? Сказал, значит сделал. Я так чертовски рад, что завтра опять в тур! Я соскучился по этому драйву, по нашим самым лучшим в мире фанам, по автограф-сессиям, по встречам у отеля после полуночи, по путешествиям, в конце концов, по виду, который открывается с моей установки. Я уже давно без палева не пялился на задницу Оли. Он точно не подозревает о том, какой я на самом деле. Как я ловлю каждое его слово с первого дня нашего знакомства, как я мечтаю утонуть в его больших темных глазах, как иногда хочу провести пальцем по каждой его татуировке, обнять его, запустить пальцы в его непослушные волосы, почувствовать его дыхание на своей шее. Если бы он узнал, то, наверно, выгнал бы меня, а это недопустимо. Ведь я должен быть с ним. Вот так страдать, но видеть его милое лицо почти каждый день. Чувствовать, как сердце выпрыгивает из груди, когда он обращается ко мне. Сидеть с ним на интервью и держать ему микрофон. Болтать с ним по скайпу в три ночи, когда ему срочно нужно мне рассказать очередную "сенсационную" новость. Иногда мне кажется, что я живу только для этого. Для того, чтобы приносить ему выпивку в номер. Чтобы доставать для него травку. Чтобы помогать ему тащить тяжелые сумки. Чтобы подоткнуть ему одеяло, когда мы спим в одной комнате. Чтобы вовремя щелкнуть зажигалкой. Чтобы быть рядом, когда он хочет поговорить о том, какая все-таки хорошая девушка его Ханна. Чтобы поддержать, когда моя поддержка будет нужной. Как же я люблю его. Как же это неправильно. Да и к тому же в туре больше не будет этих омерзительных обнимашек и поцелуев по утрам и по вечерам, а еще я смогу отдохнуть от «вкуснейшей» стряпни моей..ээ..будущей жены, так? О чем я тогда думал? Как я должен провести с ней всю жизнь? Я рад, что сегодня последний день в этом месяце, когда я просыпаюсь в этой постели. Пусть лучше меня будит боль в спине от сна в автобусе. Ведь тогда первым, что я буду видеть, будет мой маленький Оливер. Мы сидим на кухне, сегодня пятница, и я в пятый раз за эту неделю ем на завтрак омлет с беконом, хотя на вкус он больше напоминает горелую резину, да и воздух в кухне весь пропах горелым. Клои щебечет что-то о том, какие планы у нее на выходные, где-то распродажа, она планирует встречу с подругами, «а ты слышал, что в этом году Топ-модель по-американски продлили еще на один сезон?», «бусичка, я буду скучать по тебе. а ты будешь скучать по своей маленькой принцессе?» и т.д. «Да, конечно, уже скучаю» - отвечаю я, на секунду отвлекаясь от мыслей о том, какими все-таки прекрасными будут несколько месяцев вне дома. Никогда бы не подумал, что мой дом станет для меня чем-то вроде тюрьмы. И наконец-то я слышу этот спасительный звук, под окна подъезжает машина и сигналит 3 раза, это наш позывной! Я в сердцах вскакиваю со стула, умудряясь перекинуть кружку холодного невкусного недопитого кофе. «Прости, детка, но должен бежать» - я вижу ее недовольное выражение лица, но еще я чувствую, как же близко свобода, поэтому даже не прижимаю ее к себе на прощание, лишь чмокаю в щечку, и, на ходу подбирая дорожную сумку, выпрыгиваю из квартиры. Я несусь по лестнице просто таки молниеносно, так, как будто он не будет ждать, а поедет без меня. Наконец я на улице, солнышко приятно греет кожу, и нет даже намека на облака, хотя вчера обещали ливень. Сейчас апрель, но уже по-летнему тепло. И вот мои глаза встречаются с глазами Оли, и на его лице тотчас расцветает его милая улыбка, за которую не жаль и жизнь отдать. Зачем-то он вылезает из машины и обходит ее, чтобы открыть багажник, а потом и пассажирскую дверь. Пока я укладываю сумку, он стоит на тротуаре и нервно глядит в мою сторону. Иногда мне кажется, что не только я схожу с ума из-за лучшего друга, но потом я прогоняю глупые мысли. Это ведь просто н-е-в-о-з-м-о-ж-н-о. Я захлопнул крышку багажника и подошел к моему худощавому спутнику. Легкий весенний ветер играет в его волосах, которые теперь он обрезает короче обычного и благодаря ветру мне в ноздри бьет его запах, приятная смесь чистоты, его шампуня, которым он пользуется, наверное, с начала веков, и капельки духов, ведь он всегда знает меру. Его запах, черт, он будет сводить меня с ума всегда, такой уникальный и неповторимый. Оливер одет в обычные узкие джинсы, белую футболку, рубашку и обут в черные кеды. Его стройный силуэт едва бросает тень на автомобиль, как раз на мое пассажирское кресло. Я подхожу к нему и он пожимает мне руку, а потом машинально обнимает, говоря при этом, что рад меня видеть на трезвую голову. Потом он говорит, что я поведу, потому что ему ужасно лень. Ехать до нашего с ребятами места встречи чуть меньше часа, и я соглашаюсь, отшучиваясь, что подумал, что Оли уже открывает мне дверь, как своей подружке, а он лишь протягивает в ответ «размечтаааался». Он садится на теперь свое место, а я закрываю его дверцу и, сев на место водителя, завожу машину. Оли начинает рассказывать, что Ханна расплакалась с утра, и что она действительно самая искренняя из всех его девчонок. Говорит, что вчера они устроили романтический ужин, который продолжился горячей ночью в спальне. Он предполагает, что будет по ней скучать, но потом добавляет, что она обещала приехать к нам, но не сказала ему, куда именно, чтобы это стало сюрпризом. Потом спрашивает, как там моя невеста и хихикает. Они все думают, точнее знают, что я пошутил, но не знают, что Клои считает иначе. Я должен им сказать, что мы уже выбрали дату нашей свадьбы. Действительно, а как там моя невеста. Я ужасный мудак, ведь я ее люблю, она такая хорошая, красивая, внимательная, конечно, у нее есть свои минусы, но ведь никто не идеален. Зачем я ее мучаю? Да и себя? Если бы в моей жизни не было мистера Сайкса, то мы были бы самой счастливой парой в мире. Но Оливер есть в моей жизни, точнее он – вся моя жизнь. Для него я просыпаюсь по утрам и с мыслями о нем засыпаю в обнимку со своей невестой. Так и живем. Это норма. - Ну, Клои в порядке, немного расстроена из-за моего отъезда, желала нам удачи в туре и обещала меня ждать. Вот. - Чувак, тебе ведь так повезло с ней. Она тебя терпит и любит. Был бы я телкой, в жизни бы не стирал твои носки, - ржет Оли. Когда его звонкий смех заполняет пространство, я мечтаю раствориться в нем, чтобы этот счастливый смех всегда звучал в моей голове. Я тоже смеюсь. С его подколки, но больше от того, что сейчас, в этой машине, только он и я. Мне ничто не мешает ее остановить на обочине, блокировать двери и трахнуть его прям тут, ведь он слабее меня и я даже не почувствовал бы сопротивления. А вдруг он и не сопротивлялся бы? Но я никогда не узнаю, потому что я дорожу тем, что у меня есть и даже не хочу надеяться на большее. - Заткнись, придурок. – Я даю ему подзатыльник, и мы начинаем ржать еще громче. По радио заиграли первые ноты Only you Платтерсов и мы вовсю начинаем петь, а точнее выть: «only you can make all this world seem bright». До конца песни у меня уже слезы текут со смеху, а Оливер скримит, как ненормальный: «you're my dream come true my one and only you». Мы еще с 16 лет любим петь старые песни на свой лад и всегда угораем при этом, как умалишенные. Я кладу руку на коробку передач и нечаянно касаюсь руки Оли, которой он все еще размахивает, как дирижер. От моего прикосновения Оли отдергивает руку и замолкает, при этом жутко краснея. По моему телу бегут мурашки, а место, которым я прикоснулся к любимым рукам, просто таки горит. Я физически чувствую электрический разряд, который пробежал между нами, но боюсь посмотреть куда-то, кроме как на дорогу. Потому что боюсь увидеть то, что чувствую внизу живота, а еще реакцию Оли, если он вдруг тоже это видит. Мы уже почти на месте, если я буду ехать с такой же скоростью, то минут за 7, а может и раньше, мы подъедем к парням. Я все таки осмеливаюсь посмотреть сначала вниз, а потом на своего мальчика. Внизу все не так плохо, точнее почти не видно, как я обрадовался прикосновению наших рук. А вот Оли…его щеки все еще горят красным, а сам он потирает левую руку предположительно там, где я его коснулся. Он смотрит в окно, не обращая вида ни на меня, ни на дорогу. Я спрашиваю: - Тебе больно? Почему ты растираешь руку? - Нет, все хорошо, - отрезает он, но все же одаряет меня своим проницательным взглядом, но я не понимаю, что этот взгляд значит. Ну да ладно, не болит и отлично. Мы подъезжаем к нашему фургону. Почти все в сборе, нет только Ли, но он всегда опаздывает. Мы выходим и здороваемся со всеми, одновременно желая друг другу удачи. Я за последние несколько месяцев успел полюбить Джордана, он славный малый. Но если быть до конца откровенным, то я готов полюбить кого угодно, да хоть самого Картера, который тогда дрался (или притворялся, как хотите) с Оли на том глупом видео, лишь бы Джона никогда сюда не возвращался. Это все моя больная фантазия, но уж слишком он хотел нравится Оливеру, моему Оливеру. Я отчетливо понимаю, что если я немного нетрадиционной ориентации, то не все должны быть такими же, но попробуй себя переубедить, если ревнуешь Оливера не то что к Джоне, а даже к малышу Оскару. Дождавшись Ли, мы двигаем с места уже большой компанией в большой машине, и до вечера успеваем курнуть не один косяк. Оли так и не говорил со мной до самой ночи, хотя мы и курили одну самокрутку, а потом он уснул на моих коленях, как он часто любил делать с незапамятных времен. Когда все уснули, и я наконец мог без опасений глядеть на моего милого Оли, возможно даже погладить его лицо, или провести по линии его безупречных губ, Оливер открыл глаза, но не так, как когда ты просыпаешься, а так, как если бы ты выжидал момента. Он смотрит на меня, а я рад, что его голова покоится на коленях, а не 10 сантиметрами выше. Я говорю: - Чего уставился? - А что, мне нельзя уже? – Он тоже дерзит. Я представляю, как сейчас стоит лишь опустить голову, и наши губы соприкоснутся. Но я держусь. Я научился после стольких-то лет. - Мало того, что развалился на мне, так еще и пялишься. Конечно нельзя. - Будешь мне такое после свадьбы говорить, а пока ты общий, я буду пялиться, пока глаза не начнут болеть. - Ну как скажешь. – Эй! Я не общий! Я только твой, чувак! - Ты что действительно хочешь на ней жениться? - Я не знаю. Скорее нет, чем да. Но уже слишком поздно. Не надо было бросать слова на ветер. - Как это «слишком поздно»? Что еще за чушь? Никогда не поздно бросить бабу. - Она уже сказала родителям. Я хотел рассказать вам завтра, но так тому и быть, тебе скажу сегодня. Мы решили жениться в октябре. От моих слов Оливера как откинуло от меня. Через 2 секунды он уже сидел на диване напротив и таращился на меня, как на какого-то сатаниста, у которого в руках вырезанное сердце. - Что? Что? – Почему это у него такая реакция? Ему ведь нравилась Клои, он говорил, что сам был бы не против ее дрюкнуть. – Да что с тобой такое, ты скажешь уже или нет? - Как так? Ты – женишься? А не погорячился ли ты с решением? – На последнем слове голос его предательски дрогнул. - Я решил, что хватит тянуть с этим. – От такой чепухи глаза Оли стали еще больше. Мы ведь с ним не раз обсуждали, сколько еще глупостей мы должны успеть до свадьбы. – Ладно, вру. Я сказал, а она сразу же растрезвонила всему миру, что мне теперь делать? - Я не знаю, я не знаю…- Оли повторял эти слова, как мантру. Потом посмотрел на меня и от незнания, что делать со сложившейся ситуацией вообще, и что делать именно сейчас, сообщил, что утро вечера мудренее и дабы не побудить всех нам лучше тоже идти спать. Окей. Я всегда делаю, как ты скажешь. На утро никакого решения конечно не было, но мы и не говорили об этом. Времени было в обрез, через минут 40 начиналась первая в этом году автограф-сессия, и мы, доедая холодные остатки вчерашней пиццы на ходу, выбирались из фургона. Не было даже времени распаковать вещи. Номера были одноместные, чего я уже давненько не припоминаю, и мой номер был наиболее отдаленным от комнаты Оли. Я быстро принял душ и переоделся. Вышел на балкон маленького номера и через 5 окон (с нами был ведь еще Тим) увидел Сайкса, улыбающегося, с мокрыми волосами и машущего мне рукой с котиком. Я не мог сдержать улыбки и крикнул ему «придурок». Сессия прошла удачно, я так соскучился по этим людям, которые говорят, что мы изменили их жизни. Людей было так много, большинство несли на подпись Sempiternal, но были и те, кто тащил старые наши диски, плакаты, гитары, футболки, даже ноутбуки. Многие девочки умоляли Оли расписаться им на груди и я видел, как каждый раз его губа вздрагивала при таких предложениях. Наконец обед. Мы собрались все вместе в классном ресторане в центре города, где столики были отделены стенами и ширмами, чтобы обеспечить конфиденциальность посетителей. Я заказал бифштекс и Оли, как всегда, когда я заказываю мясо, с тех пор, как я бросил вегетарианство, осуждающе на меня посмотрел. Нам принесли дорогое вино, ведь плохо быть пьяным до потери пульса на концерте, но и притворяться хорошими мальчиками мы не собирались. Мы выпили первый раз за то, чтобы у нас в будущем был еще миллион туров, и я решил, что время пришло. - Ээээ, парни, я хочу вам кое-что сообщить. Это касается меня и Клои. Мы женимся осенью. Запала гробовая тишина. Я же говорил, что они думают, что я вру. Но вдруг Кин встал и начал хлопать. За секунду все уже подорвались со своих мест и начали свистеть и хлопать меня по плечу, желать нам удачи и счастья. Никто меня не осуждал. Они заказали еще вина, чтобы отпраздновать такую новость. Даже я на полчаса притворился счастливым. Но Оли…Оли, он не умеет притворяться. Он сидел с отстраненным взглядом, закрывшись где-то внутри, и лишь поднимал бокал, когда говорили тост. Его рататуй остался нетронутым. Черт, неужели мы теперь настолько крутая группа, что мало того, что живем мы все в отдельных комнатах, так теперь и гримерная у нас не общая, а у каждого своя! На этот раз двери моей гримерки соседствовали с дверью гримерки Оли, и мы обменялись рукопожатиями перед тем, как закрыть за собой двери. Я переоделся в шорты, мне всегда удобнее в них играть, не так жарко, и вытянул из ушей плаги. Я постоянно так делаю, когда нервничаю. Все таки уже столько времени прошло с последнего концерта, и хоть мы очень много репетировали, я все равно боюсь, что что-нибудь пойдет не так. Новые песни ведь. Вдруг я собьюсь с ритма? Меня вернул в реальность странный глухой звук, грохот где-то совсем близко, но я не сразу придал ему значение, все еще размышляя, хочу ли я опять выходить первым на сцену, как я делал в прошлом туре. В дверь постучали, и в проеме появилась голова Мэтта, он сообщил, что мы начинаем через 10 минут, и чтобы я позвал Оли. Сам не можешь, что ли? Я еще раз размял мышцы и, взяв палочки, пошел к крайней двери. Я не хотел входить, потому что знал, что там меня как всегда ждет Оли в самих трусах. Я постучал и сказал, чтобы он выходил, но ничего не произошло. Я постучал еще дважды, а потом сказал: «Красавица, я захожу». Я открыл дверь. И не увидел Оливера. Точнее не увидел сразу, ведь он высокий и в маленькой гримерной должен был бы занимать много пространства. Но он не стоял, а лежал на полу, возле него была лужа воды из перевернутого стакана, а в руке он что-то держал. Мое сердце нервно сжалось и меня кинуло в дрожь. - Оливер! Малыш, что с тобой? – я бросился к нему, он хрипел на полу, а его хрупкое тело извивалось в конвульсиях. Я разжал его кулак, в нем был пузырек от каких-то таблеток, совсем пустой. – Оливер! Оли! Что же ты сделал? Что ты натворил? Оли! Я поднял его голову, я знал, что надо вызвать рвотный рефлекс, но паника сковала мои движения, я мог лишь с ужасом наблюдать, как единственный нужный мне в этом мире человек умирает на моих глазах. Вдруг я услышал вопль, только потом поняв, что это кричу я. Я звал на помощь, кричал и молил, но никто не приходил. Секунды казались часами, а минута, которая успела уже пройти – целой вечностью. Я проверил карманы и вспомнил, что оставил телефон в номере, чтобы Клои не донимала меня звонками. Черт! Почему именно сейчас? Я почувствовал легкое прикосновение, и понимаю, что Оли пытается схватить меня за руку. Я отвечаю на его движение и сжимаю его ладонь настолько сильно, насколько могу, чтобы не причинить ему еще большей боли. И вдруг он шепчет свои последние слова. О нет! Ты не можешь меня бросить! Я чувствую, что на ноги капает что-то горячее, и боюсь, что это кровь, но это всего лишь мои слезы. Я подымаю его на руки, его худое тело такое легкое, что я готов теперь нести его вечно, лишь бы спасти. Я аккуратно выхожу из маленькой гримерки и начинаю бежать коридором. Конечно же, эта комната последняя в ряду и до выхода отсюда еще как до Луны пешком, но я не теряю надежды. Я вижу Джо, нашего охранника и начинаю кричать ему, хотя сейчас я понятия не имею, что я ему там говорил, в ушах был лишь дикий звон, но, слава Богу, он и так все понял. Дальше – все как в фильме: я слышу сирены, все это время прижимая любимое тело к груди, я выбегаю на улицу, я еду в машине скорой, не отпуская руки Оливера, меня отталкивают санитары, обещая позаботиться о нем, приезжают парни, а я все еще плачу, мы ждем врача, он выходит и от его взгляда внутри все обрывается. Но я ошибся. Док говорит, что Оли будет жить, но о туре на ближайшие полгода можно забыть и я обнимаю врача от счастья. Мне параллельно, что все уже поняли, что со мной происходит. Я люблю Оливера и если он выжил, то теперь я его уже не отпущу. Уже утро и под окнами собрались наши фаны с плакатами «Оли, выздоравливай поскорей. Мы тебя любим». Парни вышли к ним и поблагодарили всех и каждого. Но не я. Я не отойду от двери палаты, пока Оливер не откроет глаз. Парни принесли мне кофе. Наверно я уснул, потому что меня разбудила медсестра, которая сказала, что зайти можно лишь одному, а они решили, что зайти должен я, если я конечно не против. Я влетаю в палату и вижу бледное лицо и худые руки, из которых торчит игла с трубкой. Оли улыбается и говорит, что я не давал ему покоя при жизни, так и помереть даже не позволяю спокойно. Я отвечаю лишь одним словом. Угадайте каким. Теперь все будет по-другому.