***
Их родители были соседями по лестничной площадке и начали дружить еще до того, как появились мальчишки. Миша родился на полтора года раньше Кости и, даже будучи не слишком осознающим ситуацию карапузом, неосознанно тянулся к еще более хрупкому существу, что по выходным заглядывало к ним в гости. Потом, конечно же, был детский садик, в котором маленький альфа сбегал к младшей группе, чтобы поиграть с любимым другом. Под уверенный удар лопаточки или грабелек попадал любой, кто пытался обидеть Костю, который благодарно делился со своим защитником всеми игрушками и конфетами, отдавая все самое лучшее. Можно только предположить, сколько слез было пролито омежкой, когда Мише нужно было идти в первый класс. Никто так и не узнал, что же он сумел пообещать, но после маленького разговора Костя больше не плакал, а в сентябре даже побывал на первой линейке в качестве «группы поддержки». В школе произошло долгожданное воссоединение, и эти счастливые годы детства и юности пронеслись, словно несколько дней, принеся с собой немало знаменательный событий. Обмен валентинками в младшей школы, «медляки» на первых дискотеках в актовом зале, совместные прогулы скучных занятий и маленькие вылазки в парк аттракционов или на каток. Первый поцелуй, первые ссоры и примирения, первые взрослые надежды на «долго и счастливо». Метки на ключицах на пятнадцатый День Рождения Кости. Родители хоть и подкладывали им тайком в рюкзаки презервативы, предупреждая юношей о возможных последствиях слишком поспешных решений, сами уже потихонечку придумывали имена будущим внукам. К сожалению, их надеждам не суждено было случиться. Не дожившего до своих двадцати двух всего пару недель Мишу сбивает какой-то пьяный мудак. Мотоцикл улетает в кювет и разбивается всмятку вместе с водителем, а легковушка остается практически невредимой, и от этого факта настолько жутко, что Костя готов сброситься с окна соседней многоэтажки. Отупляющее чувство потери — единственное, что Трембовецкий хорошо помнит за весь тот отвратительный год. Папа не пускает его на похороны, слишком обеспокоенный состоянием своего мальчика, и омега просто кивает, не в силах что-то возразить. Он не впадает в истерики и не пытается крушить все вокруг, а пересматривает альбом с их общими фотографиями по нескольку раз на день и спит почти все оставшееся свободное время. За несколько месяцев он теряет десять килограмм, превращаясь в ходячего мертвеца, и сбивает с толку свой молодой организм. Ни консультации психотерапевта, ни совместные путешествия не приводят его в чувство: на лечение такой раны необходимо немало времени. Лишь спустя год после гибели альфы, когда метка на его груди практически обесцвечивается, превращаясь в белесый рубец, Костя понемногу возвращается к жизни.***
Валик был первым альфой, которого Трембовецкий подпустил к себе так близко. Честно говоря, Костя заочно причислял его к категории героев, потому что Михиенко самоотверженно боролся со всеми тараканами в голове омеги. Он не ничего не требовал, терпеливо разъясняя упертому Косте, что встречаться с кем-то спустя «всего-то» четыре года после гибели Истинного — это вовсе не преступление. Он осторожно укутывал в теплый плед и свои объятия, когда Костю с головой накрывала очередная паническая атака, и был первым человеком, который смог уговорить омегу на сеансы психотерапии. Он укрывал Костю от косых взглядов и едких комментариев родителей Миши, когда омега впервые за несколько лет вернулся в отчий дом не один. И вот теперь Валик, его Валик, проникший во все клеточки организма, должен уйти к другому человеку, а Костя должен безропотно отпустить, ведь так будет лучше для них обоих. И единственное, что в таком случается кажется самым правильным вариантом, разойтись, как можно скорее. Чем дольше прощание, тем сложнее расставаться. Может быть, когда-нибудь после, переболев этот разрыв, они станут замечательными приятелями, а пока… Трембовецкий тихо вздыхает, глядя на абсолютно растерянного альфу. Пока ему стоит бежать со всех ног и не оглядываться. Валик продолжает молчать, не в силах подобрать нужные слова, поэтому Костя пытается смягчить напряженность момента и, через силу улыбнувшись, спрашивает: — Какой он? — Это она. Ксюша, — растерянность уступает место мечтательности, и на лице альфы проскакивает улыбка. Та самая, которую так любит блондин, с ямочками-полумесяцами. Омега всматривается в знакомые черты и с болью понимает, что эта улыбка предназначается уже не для него. В голове проносится жестокое «Блять, разве можно это назвать справедливостью?!», но Костя, собрав остатки сил, держится. — Мы случайно столкнулись в кафе сегодня, и… Ну, ты сам понимаешь. Она… красивая. Даже очень. У нее глаза такие искрящиеся прям, и еще… — Хватит! — отчаянный вопль разносится по небольшой комнате, словно SOS-сигнал. Он мог бы вытерпеть минимум несколько часов разговоров на тему того, как же прекрасна Ксюша, но, когда альфа расстегивает рубашку и демонстрирует проявившуюся под ключицей метку с чужим именем, мозги отказывают. Что-то внутри обжигает с безумной силой: хочется выть волком и крушить все на своем пути. Костя зажмуривается и вжимается спиной в кресло, перепуганный собственной реакцией. — Прости, я не хотел… — Валик и сам не на шутку встревожен: тяжело видеть любимого человека в таком состоянии, но еще тяжелее осознать, что ты — его причина. Запах кофе горчит на языке, извещая о излишне стрессовой для омеги ситуации, но едва Михиенко подходит ближе, как Костя скрещивает руки на груди и качает головой. — Нет. Это ты прости. Я сам начал этот разговор, так что все в порядке, — серо-зеленые глаза блестят в ярком свете маленькой настольной лампы. Еще при переезде в эту квартиру они «построили» Косте писательский уголок, в котором никто и ничто не могло бы отвлечь его от создания сценариев. Как-то глупо было думать о том, что скоро в этом доме не будет ни этого уголка, ни Трембовецкого. Блондин смаргивает бесполезные слезы и гипнотизирует взглядом место, где под накрахмаленной белоснежной тканью прячется чужое имя. — Она знает? — Нет. Она не знает, что… — Валик обрывает предложение на полуслове, не зная, стоит ли продолжать. Костя кивает: навряд ли можно подобрать подходящую формулировку. Она не знает, что выигрывает джекпот в виде такого замечательного альфы, как Михиенко. Не знает, что отнимает у омеги последнюю надежду на маленькое счастье в этой жизни и забирает самого близкого на свете человека. Трембовецкий выдавливает из себя усмешку и пытается не потерять жалкие крупицы самообладания. — Это хорошо. Было бы как-то неправильно, начинать знакомство с такого, правда? Костя поднимается с кресла и идет к дверям, по пути кидая отрывистое «Мне нужно несколько дней, чтобы найти подходящую квартиру», и это окончательно ломает что-то в альфе. Валик взрывается, сгребая чужое запястье и заставляя омегу обернуться к нему. Злость и отчаяние неминуемой потери застилают глаза, не позволяя мыслить рационально. — Что блять? Ты собираешься просто уйти и сделать вид, что этих трех лет и не было? — Мы говорили об этом, Валик, — язык с трудом поддается управлению, словно Трембовецкого накачали транквилизаторами по самое не хочу. Слова застревают где-то в гортани, словно не желая подчиняться, но Костя понимает одно: если он не уйдет сейчас, станет только хуже. Удивительно, что их тандем вообще столько продержался. Ну, что ж, ему будет, что вспомнить после. — Я не хочу мешать тебе стать счастливым. — То есть все это время, по-твоему, я был несчастлив? Мы все это время не были счастливы? Почему ты решаешь за нас двоих? Михиенко чувствует себя загнанным в какую-то невидимую ловушку и не понимает, как из нее выбраться. Им точно нужно время. Альфа ослабляет хватку и, видя хрупкую, сжавшуюся фигуру напротив, пытается побороть в себе желание зажать блондина в своих объятиях и не отпускать, рассказывая какие-нибудь глупости о работе или студенческих годах, как это было раньше. Кажется, сейчас у него больше нет на это права. И на самом деле, Костя и за это невероятно благодарен альфе, ведь иначе он ни за что не смог бы уйти. Трембовецкий забирает со стола смартфон и несколько важных заметок (нужно думать о чем угодно, только не о сложившейся ситуации!) и бормочет под нос «Я переночую сегодня у Ромы».