Привязанность

      Когда они впервые встретились после Мессатина, Орион промедлил, прежде чем пожать Мегатрону руку.       Незначительная деталь, но Мегатрон обратил на нее внимание. Важность деталей он понял на гладиаторской арене: оказалось, вовремя заметить колебания противника – значит победить в бою, так что теперь Мегатрон невольно цеплялся взглядом за мелочи. Когда Орион наконец-то протянул ему руку, то сделал это слишком быстро, компенсируя прежнюю неуверенность. Его рукопожатие было сильнее, чем раньше, и в то же время мягче, чем Мегатрон привык. Гладиаторы в Каоне пожимали руки, чтобы причинить боль.       Они нашли тихий уголок, вернее, то, что в этом заведении можно было так назвать, и устроились там.       – Ты изменился, – сразу же сказал Орион.       Мегатрон постарался скрыть эмоции. Да, он изменился – и его изменили. Принципиальные отличия и размытые границы стали для него более четкими.       Казалось, Орион тут же пожалел о своих словах. Он улыбнулся под маской, его взгляд потеплел и стал извиняющимся, словно улыбка могла смягчить правду или сделать ее приятнее.       – Конечно, ты изменился, – добавил он. – За время, проведенное на Мессатине и… в Каоне, – он явно не смог произнести «на Аренах».       Со смутной ностальгией Мегатрон вспомнил, как трудно было всегда Ориону переживать столкновения с ужасающей реальностью. Он принадлежал к классу, который мог потакать своим слабостям. Мегатрон должен был разозлиться, но вместо этого преисполнился чувством тоски, горько-сладкой и глупой, и ощутил резкую вспышку тепла по отношению к себе из прошлого. Что-то изменилось, он изменился, но что-то и осталось прежним. Орион все еще заставлял его чувствовать, все еще пробуждал желание писать стихи.       – Рад видеть тебя снова, – сказал Мегатрон. Было так приятно услышать его голос. Наконец почувствовать электромагнитное поле меха, с которым он только переписывался с тех пор, как покинул Мессатин.       «Меха, который виноват в том, что его вообще отправили на Мессатин», – промелькнула злая мысль. Да, это так, но это осталось в прошлом и вряд ли имело значение теперь. Нет смысла сожалеть о том, что привело его сюда, когда он уже зашел так далеко.       – Я тоже рад, мой друг, – откликнулся Орион так искренне, что Мегатрону захотелось улыбнуться. Какое-то непрошеное чувство разбухло в горле.       К их столу подошел бармен. Орион заказал напитки для обоих – стандартный энджекс. Услышав заказ, бармен приподнял бровь и покосился на Мегатрона, ожидая подтверждения. Тот кивнул. Не было настроения объяснять Ориону, что происходит. Интоксикант будет потрачен впустую, но топливо есть топливо.        – Я за тебя переживал, – произнес Орион, сплетая пальцы на столе. – Когда ты перестал писать, я боялся худшего. Но Шоквейв, – он не сказал «сенатор», потому что был знаком с ним, а не потому что не уважал; и Мегатрону больно было вдруг наткнуться на это имя, – считал, что ты в безопасности в нуклонных шахтах.        Мегатрон хмыкнул. Шахты могут называть «безопасными» только те, кто никогда не ступит ни в одну из них. Мысль о том, что государство успокоилось, заключив его в тюрьму подальше от планеты и просто оставив там, оказалась настолько же смешной.       – Так ли это было? – беспокойно сверкнул оптикой Орион. Нахмурился. – Полагаю, нет…       Он замолчал.       – Твой друг-сенатор спас тебя от опасности, – произнес Мегатрон. – Жаль, что на меня его защита не распространялась.       – Он даже себя не смог защитить, – сказал Орион, и теплота исчезла из его голоса. – Уверен, ты слышал.       – Да, – слухи о скандале дошли даже до Мессатина. – Эмпурата.       – Не только. Его разум, они… – Орион вздохнул, подбирая слова. – Он не тот, кем был раньше, – наконец произнес он негромко.       Игра теней. Что ж, это объясняло новый политический курс сенатора Шоквейва. Мегатрон думал, что он опозорен или напуган, а не переписан. Богатому меху из высших классов, который бросил его, похоронил под километрами снега и камня, Мегатрон едва ли сочувствовал. Однако холодок пробежал по спине. Он подавил дрожь.       – Позор, – наконец сказал он – лучшее слово, которое нашлось.       Интересно, считал ли сенатор, что статус его защитит? Возможно, он думал, что функционистская элита уязвима для собственной риторики. Шоквейв освоил ее очень хорошо. К сожалению, у представителей высших классов был общий недостаток, даже у тех, кто стремился изменить общество. Они считали, что право действовать внутри системы дает им власть разрушать эту систему. Они отказывались верить, что правительство позволит им первое, но не второе.       Орион заблуждался точно так же. И Мегатрон не мог объяснить ему суть этих заблуждений даже сейчас.       Он вздрогнул от внезапного легкого прикосновения. Орион принял его молчание и мрачное выражение лица за печаль и взял за руку, чтобы утешить.       Во всех отношениях неуместный жест, отражающий, как плохо Орион понимает Мегатрона. Но и безусловно сострадательный, в то же время. Мегатрон не смог его оттолкнуть. Он расслабил ладонь, наблюдая, как Орион сплетает с ним пальцы.       Приятное чувство. Впервые за долгое время кто-то кроме медиков прикоснулся к нему без намерения причинить боль. Наверное, с самого Мессатина… Мегатрон обнаружил, что ему этого не хватало. Он перевернул руку Ориона, грубовато сжимая пальцы. Его ладонь была теплой, а прикосновения – бережными.       Мегатрон мог бы рассказать ему.       Идея была абсурдной на первый взгляд, и стала еще более абсурдной, когда Мегатрон обдумал ее получше. Он никому не рассказывал о том, что с ним сделали на Мессатине. Даже Саундвейву, хотя подозревал, что тот выбросил смутные воспоминания об этом из его головы. Он ведь даже не думал ни с кем это обсуждать!       Он рассказал бы Терминусу. Без сомнений. Было время, когда он рассказал бы Импактору. Но теперь? Как? Некому больше рассказывать, разве нет?       Затылок Мегатрона покалывало под шлемом. Он посмотрел на руку Ориона, сжимавшую его ладонь.       Бармен принес напитки, и Орион отклонился. Мегатрон попытался задержать его руку, но не вышло, и во второй раз он все-таки отпустил. Бармен поставил на стол стаканы и между ними – большой поднос с чипсами.       – Извини, но мы не заказывали… – начал было Орион.       Бармен его проигнорировал.       – За счет заведения, – сказал он Мегатрону и ушел, снова оставив их наедине.       Орион посмотрел ему вслед, явно сбитый с толку.       – Фанаты иногда делают мне подарки, – пояснил Мегатрон. – Проще их принимать.       – Фанаты? – повторил Орион, а затем его оптика расширилась. – О. Твоих… боев.       – Да.       Мегатрон был уверен, что Орион не одобрял их – и никогда не одобрит. Гладиаторские бои подчеркивали все, что отличало их друг от друга: Мегатрон предпочитал вытаскивать все самое неприятное на свет, чтобы все увидели, а Орион отворачивался, если мог.       Мегатрон поднес к губам куб энджекса и отпил. Бармен принес хороший, чистый напиток. Мегатрон совсем отвык от вкуса энджекса. Было не так уж приятно, но он все равно выпил. Чип замедленного потребления, который Мегатрон уже много лет не отключал, предотвращал даже слабое опьянение.       – Я… – Орион запнулся. – Я их видел. Некоторые твои бои.       Мегатрон чуть не подавился. Поставил куб, прокашлялся, пока не очистил приемник, и уставился на Ориона через стол. Тот немного застенчиво взглянул в ответ.       – Ты – что? – наконец совладал он с собой.       Он пытался вообразить Ориона посреди кровожадной каонской толпы, требующей бойни и брызг топлива. Процессор сбоил от одной идеи и не мог ничего смоделировать.       – Записи нетрудно достать, – отвел взгляд Орион. – Как ты сам заметил, у тебя есть… фанаты. Они распространяют записи среди тех, кто интересуются. И я действительно соскучился по тебе.       Мегатрон долго молчал. Потом засмеялся. Мехи в баре нервно заозирались, поглядывая на их кабинку. Со смехом Мегатрона нынче ассоциировалась жестокость. Он покачал головой, все еще улыбаясь. Орион вопросительно на него смотрел.       – А я и забыл, как ты можешь удивить, – наконец сказал Мегатрон. – Только я подумаю, что все идет по плану, как ты делаешь что-то, чего я не мог ждать.       Ориона тронули его слова. Голубая оптика заблестела ярче.       – Как и ты, – отозвался он с обезоруживающей искренностью. – Я надеялся, что если посмотрю твои бои… думал, может, я пойму.       – Не получилось.       Мегатрон глотнул еще энджекса. Орион своего даже не коснулся. Он и маску-то до сих пор не снял.       – Ты прав, – признал он. – Я не понял, – он взглянул на свой напиток. – Но хочу понять. Ты никогда не был… Не может быть, чтобы ты поддержал бессмысленное насилие. В прошлом ты задолго до меня замечал скрытую суть вещей. И в чем смысл этого? В чем он может заключаться? Я…       Орион снова положил ладонь на стол. Мегатрону показалось, что он тянется за чипсами или своим стаканом. К тому времени как он понял, что Орион снова пытается взять его за руку, тот уже отчаялся и отстранился.       – Можешь сходить на бой, – предложил Мегатрон, удивляясь этим словам не меньше Ориона. Арены казались той частью его жизни, которую Орион никогда не разделит. Но что если… – Я могу это устроить.       Причем легко. Саундвейв приглядел бы за ним: Орион был большим, сильным, хорошо знал уличную жизнь, но все еще держался и говорил, как полицейский из Иакона. Саундвейв бы решил все потенциальные проблемы, которые могли бы из-за этого возникнуть. К тому же, есть вещи, которые, считал Мегатрон, Ориону видеть не стоило. Саундвейв помешал бы ему обнаружить что-то нежелательное.       – Я… – Орион действительно обдумывал приглашение, рассматривая свои руки. Затем отрицательно качнул головой. – Нет. Спасибо, но нет.       Следовало ожидать, что он так ответит. И все же Мегатрона уколол этот отказ. Повисла тишина, становясь все более неловкой. Мегатрон взялся за чипсы – богатые металлом, хрустящие. Такую роскошь он в старые времена редко мог себе позволить. А вот вязкое топливо в центре стола было самой нездоровой пищей в стиле Каона. Вкусы Мегатрона бармен прекрасно знал.       Орион коснулся лица и снял маску. Мегатрон смотрел сбоку и старался не вглядываться. Прошло очень много времени с тех пор, как он видел открытое лицо Ориона; тот редко снимал щиток на публике. Орион взял куб и отпил, разом опустошая наполовину.       По его выражению удивительно легко читались эмоции, когда он открывал лицо. Мегатрон уловил момент, когда энджекс затронул его системы – у Ориона был отключен чип потребления, и он не ожидал такого крепкого напитка. Он покачал головой, затем наклонился над столом, пристально глядя на Мегатрона слишком яркой оптикой. Тот встретил взгляд.       – Расскажи мне о Мессатине, – попросил Орион.       Мегатрон не ожидал, что он спросит, особенно так, в лоб. Он растерялся, пытаясь найти слова.       – Ты читал мою книгу, – наконец сказал он. – Ты знаешь, что там произошло.       – Ты не все включил в книгу, – возразил Орион с уверенностью, от которой затылок закололо с новой силой. – Я точно знаю, – он понизил голос. – В книге не было стихов.       – Я…       «Я включил все, что имело значение», – собирался сказать Мегатрон, но не решился. Он не желал лгать Ориону, по крайней мере, об этом. Какая-то часть его все еще хотела обо всем рассказать.       Обжигающие иглы, глубинные нарушения, цепляющие воспоминания и мешающие думать даже сейчас. После – Мегатрон прочищал баки снова и снова, думая, что его укачивает, а коллеги-шахтеры смеялись. Месяцами он прощупывал отверстия у себя в голове, пытался – и не мог – понять, что именно с ним сотворили, как осквернили, насколько сильно он теперь изменился из-за того, что с ним сделали…       Он думал о том, чтобы поместить это в книгу. Рассказать всем. Скрывать было бы неправильно – словно он расписывался в своей слабости. Омерзительные методы государства нужно было обнажить. Те извращенные меры, на которое оно готово пойти, чтобы контролировать население, должны стать всеобщим достоянием. Мегатрон это понимал.       Но боль была слишком личной, переживания – слишком острыми, а стыд – слишком густым, чтобы сквозь него прорваться. И когда Мегатрон пытался писать о том, что с ним сделали, получались только стихи.       Он понял, что потирает шлем, борясь с покалыванием в затылке. Орион наблюдал за ним с беспокойством. Мегатрон убрал руку.       – Я тебя расстроил, – сказал Орион. – Я перешел черту. Прости. Я не должен был спрашивать…       Мегатрон покачал головой.       – Ты прав, – выдохнул он. – Были и стихи. Мой редактор на Мессатине их не видел. Я держал все в себе. Если хочешь прочитать…       – Да! – тотчас откликнулся Орион, сверкая оптикой и подаваясь навстречу столу. – Да, пожалуйста!       Искру Мегатрона защемило. Он отвел взгляд, не в силах смотреть в яркую и искреннюю оптику слишком долго.       – На Мессатине холодно, – сказал Мегатрон. – Абсолютно, пронзительно холодно. Не похоже на Нову Пойнт или даже С-12. И ты не можешь подняться между сменами и полюбоваться огнями Иакона или Каона на горизонте, сверкающими под звездами. На поверхности Мессатина был только снег. Такой глубокий, что мог тебя похоронить. Некоторые шахтеры так и замерзли. Возможно, намеренно. Или…       Мегатрон сам не раз находил их тела. Шахтеров, замерзших там, где сидели. Лица, растрескавшиеся из-за льда, образовавшегося в швах и стыках, всегда были повернуты к горизонту. Медики регистрировали случайные смерти и отправляли мертвых обратно на Кибертрон, для переработки. В конце концов Мегатрон перестал выходить на поверхность, перестал искать то, что, как он знал, не найдет.       – Я размышлял, – продолжил Мегатрон. – Я писал. Я работал. Холод помог мне ясно мыслить. Избавиться от всего – возможно, именно это мне и было нужно       – Это я виноват, что тебя туда отправили, – Орион потупился. – Мне не стоило цитировать тебя или озвучивать твое имя.       Так и есть. Мегатрон не стал спорить. Ориону следовало понять, как его поступки отражаются на других, сколь несправедливо и несравнимо сильно его выбор повлиял на мехов из низших классов. Мегатрон дал ему прочувствовать дискомфорт.       – Я выжил, – негромко подвел он итог. – И ты тоже. Учись на ошибках и двигайся дальше, Орион, не повторяй их снова. И я тоже постараюсь.       По крайней мере, Орион воспринимал его очень серьезно. Он раздумывал некоторое время в тишине, затем перенес вес, пересаживаясь в кресле. Мегатрон улавливал слабый жар, доносящийся из-под стола. Они больше не соприкасались. Было легко слегка изменить позу, переставить ногу ближе к Ориону под столом. Но он не стал.       – Ты сказал, у тебя есть редактор на Мессатине?       Не стоило упоминать Терминуса. Это небрежность. Он часто допускает проколы, когда дело касается Ориона. Когда-нибудь он поплатится за это.       – Да, – ответил Мегатрон после слишком долгой паузы.       Орион улыбнулся:       – Я рад. Ужасно было думать, что ты там один.       Во-первых, Мегатрон был одинок. Его вырвали из шахты, которую он считал домом, не дав даже попрощаться с мехом, который был его самым близким другом, оттащили на многие световые годы от Кибертрона и бросили к незнакомцам. Его появление сопровождалось разрозненными слухами. Мегатрон никогда не умел заводить друзей. Импактор, Терминус, – те, кто хотел занять место в жизни Мегатрона, всегда сами приходили к нему, а не наоборот. Даже Орион – если то, что есть между ними, вообще можно назвать дружбой…       Мегатрону не стоило за ней гнаться. Он не должен привязываться. Получится, что Терминус умер зря, если Мегатрон не выучит этот урок.       Но…       – Я их читал, – сказал Орион. – Все твои эссе о Месатине.       …и теплый импульс пробудил предательскую дрожь в искре Мегатрона.       – Они были… – Орион сделал паузу. – Ты стал писать еще лучше. Твой редактор отлично работает.       Работал. Мегатрон хотел было его поправить, но спохватился.       – Но ты не согласен, – решился заметить он. Он наблюдал за тем, как Орион изо всех сил старается подобрать слова, отмечал, как двигаются его руки и мерцает оптика, обращал внимание на мельчайшие подергивания губ.       – С некоторыми из них, – кивнул Орион. – Не со всеми. Ты прав, все должно измениться. У тебя благородная цель. Но ты не думаешь о том, как много мехов пострадает, пока ты стремишься к ней.       – Как и ты не думаешь о тех, кому причинишь боль, если оттянешь эти изменения, – Мегатрон не смог сдержать эмоции в голосе. Он выпрямился в кресле, стараясь успеть за скачущими мыслями, пока разгорается искра. – Каждый день, каждый миг задержки – это жертвы. Рабочие умирают в шахтах. «Одноразовых» ни во что не ставят. Политзаключенные меняют мнения.       Последний аргумент точно заденет Ориона за живое. Мегатрон убедился, что прав, когда тот вздрогнул.       Это не какой-то новый повод для размышлений. Они дискутировали в письмах многие месяцы. Диалог подчеркивал глубину их идеологических разногласий. Мегатрон наслаждался им. Конечно, Орион был не прав. Он ослеплен, ограничен только своей точкой зрения и не видит перспективы, но он умен и сообразителен. Спорить с ним о политике – все равно что сражаться с хорошим соперником на арене. Мегатрон все сильнее погружался в это ощущение.       Похоже, Орион почему-то не хочет спорить. Да, точно.       – Возможно… не сейчас, – сказал он, отводя оптику. – Потом. Давай обсудим это позже.       Мегатрон не хотел обсуждать это позже. Он был готов к бою, и ему не нравилось, когда вызов не принимают.       Но прошло так много времени с тех пор, как он видел лицо Ориона. Трудно было отказать ему – когда его приоткрытые губы, и искренняя оптика, и электромагнитное поле были так близко.       Мегатрону все еще хотелось спорить. Искра в груди горела. Он не знал, что делать с этим чувством.       Он снова глотнул энджекс, хотя тот не мог на него повлиять. Чип работал на полную мощность, каждый глоток добавлял еще полчаса ко времени, которое уйдет, чтобы переработать энджекс в равномерно сгорающий энергон.       Постоянно активный чип потребления был еще одним подарком Терминуса. Еще одним подарком, о котором Мегатрон не просил, но который высоко оценил.       Орион тоже пил, наблюдая за ним через край куба.       – Вот, – Мегатрон подтолкнул к нему тарелку с чипсами. – Попробуй, пока не остыли.       Орион взял один кусочек и, после минутного колебания, съел. Поднял брови и потянулся к следующему уже более охотно.       Мегатрон покачал головой.       – Нет, сначала нужно окунуть его в соус, – и продемонстрировал, опуская угол одного слоистого металлического треугольника в светящийся темно-розовый соус и съедая за один укус.       Орион последовал его примеру, но взял меньше соуса. Мегатрон ожидал увидеть отвращение, но Орион только снова выразил удивление. Он медленно жевал, пытаясь разгадать состав, а затем проглотил.       – Что это? – спросил он, будто бы не очень уверенный, что хочет знать ответ.       – Тяжелый мазут, – Мегатрон постарался не смеяться. – Осадок со дна бочек, остающийся после того, как энджекс и энергон уже дистиллировали.       Орион и правда в ужасе уставился на него; без маски он был таким искренним и таким привлекательным.       – Но в нем же полно примесей, – поразился он. – Я думал, таким только машины заправляют.       Мегатрон усмехнулся.       – Шахтеры – и есть машины, – сказал он ехидно. – Или ты не слышал об этом?       Орион не засмеялся – ему не по нраву пришлось мрачное чувство юмора Мегатрона.       – Специальный рецепт из Каона. К этому вкусу привыкаешь. Он разжигает твою искру.       – Это… интересно, – решил Орион, глядя на блюдо с чипсами. Еще секунду он колебался, а затем снова взялся за них, на этот раз набирая побольше соуса.       – Полегче, твои баки к такому не привыкли.       Орион фыркнул:       – Я не только что собран, Мегатрон, – и потянулся за новой порцией.       Мегатрон не стал вмешиваться. Пусть Орион идет сложным путем, если ему так хочется.       Он сидел и смотрел, как Орион ест. На удивление легко вернулось комфортное, тихое спокойствие. Никакого страха. Как в старые времена. Делиться выпивкой с Импактором. Делиться топливом с Терминусом.       Не привязывайся.       Мегатрон оставил Терминуса умирать. Не затем, чтобы спасти себя, но чтобы спасти свою работу – свое дело. Он не мог поступить иначе. И он обменял работу, дело, на жизнь своего друга. А теперь испытывал искушение бросить ее… ради кого? Ориона? Меха, который никогда не сможет полностью его принять? Который никогда не прикрыл бы его спину и не поддержал бы его начинания?       Но Мегатрону так сильно хотелось до него дотянуться! Орион – такой теплый и близкий… Мегатрон был уверен, что если рассказать ему правду – он поверит. И хотел, чтобы его услышали – и поверили ему.       – Твой друг-сенатор, – начал Мегатрон. – Как ты узнал?       Орион поднял голову. Его оптика была чистого, ясного, сверкающего голубого цвета, как небо над Новой Пойнт в полдень. Мегатрон покосился на него и снова отвернулся.       – Как ты узнал, что изменился его разум, а не только тело? – пояснил он.       Он спросил, зная, что совершает глупость. Орион был безрассуден и слеп. Он озвучил вопросы Мегатрона в Сенате, и из-за этой небрежности сам Мегатрон оказался в тюрьме на Мессатине. Ориону нельзя доверять, нельзя надеяться, что он будет действовать разумно или думать о долгосрочной перспективе. Мегатрон не должен был – не мог себе позволить – привязаться к нему. Его цели куда важнее, чем личные отношения и желания, которые потом будут только сковывать руки.       Но их привязанность сформировалась намного раньше, чем Мегатрон выучил урок. Ее нелегко было разорвать.       Более того, Мегатрон хотел сохранить ее. Так, как хотел дышать свежим воздухом и видеть яркое небо после нескольких месяцев пребывания под землей. Ему не хотелось отпускать Ориона.       Когда он поднял взгляд, Орион выглядел огорченным.       – Я понял сразу, – поделился он. – Это было очевидно. Сначала я пытался отрицать. Но не вышло. Он изменился.       Мегатрон тоже изменился. Орион это сразу заметил.       – И когда ты понял, что с ним сделали, – спросил Мегатрон едва слышно, – как ты поступил?       – Я… – Орион снова отвернулся. Странно было видеть стыд на его лице. – Сначала я пытался спасти его. Вернуть меха, которым он был раньше. Но его больше нет, и я должен был принять это. Отпустить его, – Орион сглотнул, не поднимая оптику. – Я… стараюсь хранить воспоминания о том, кем он был.       Мегатрон задумался о выбранной формулировке. Как бы он «хранил воспоминания» о Мегатроне, если бы решил, что его тоже «больше нет»? Ему стало неловко углубляться в эти размышления.       Мегатрон все еще оставался собой. Что бы с ним ни делали, они затронули внешнее, но не внутреннее. Его выбор, его взгляды по-прежнему принадлежали только ему. Он был уверен.       А уверен ли Орион?       На этот вопрос Мегатрон не мог ответить. Не мог поговорить об этом – и увидеть, как голубая оптика теплеет от сострадания, грустнеет или становится отстраненной. Если он заговорит, то не сможет забрать слова обратно.       Посчитает ли Орион, что то, что сделали с Мегатроном, усугубило различия между ними? Будет ли использовать против Мегатрона правду, которую узнал, если решит, что так нужно?       Мегатрон не знал. Но слишком легко мог представить: однажды Орион уже разгласил всему миру правду – личные, незаконченные мысли из датападов Мегатрона.       Орион был добрым и по-своему очень преданным. Но и из лучших побуждений можно причинить много вреда.       Орион попытался поймать его взгляд. Простер к нему руку ладонью вверх – доброе и радушное приглашение.       Мегатрон мог бы все ему рассказать, и хотел бы, но в глубине искры знал, что пожалеет об этом. Он посмотрел на открытую ладонь Ориона, но так и не принял протянутую руку.