Воздушные змеи

Анна носит фруктовый чай в термокружке и пачку печенья в рюкзаке. Терпеть не может кофе и мятную жвачку. Анна заплетает свои рыжие волосы в две по-детски смешные косички и красит одну прядь в платиново-белый, как у сестры. А еще Анна любит мешковатые свитера и - ох - обтягивающие джинсы. Ее любимое время года - зима, хоть Анна и не любит мерзнуть (что также отличает ее от Эльзы, которой, кажется, холод всегда по душе). И несмотря на всю ее горячность, у Анны всегда холодные кончики пальцев, Кристофф знает. Потому что во все свои шалости ей обязательно нужно втянуть своего лучшего друга. Не больше, чем друга. Кристофф давно для себя решил, что Анна - его принцесса. Только вот он ей совсем не принц. Ведь Анна до безумия влюблена в Ханса.Ведь почему же тогда Кристофф застает ее, всю перемазанную красками, претворяющую в жизнь портрет этого самодовольного индюка. И от взгляда совершенно ускользает то, что это всего лишь набросок карандашом. На все попытки вразумить ее, открыть глаза на то, что Хансу плевать на всех, кроме себя, Анна отмахивается и свято верит, что ее любовь может растопить тысячи ледников. Анна была похожа на воздушного змея: такая же яркая и стремящаяся ввысь. Кристофф был тем, кто удерживал ее. Он испытывал необъяснимое чувство вины за то, что являлся ее балластом. Но одновременно Кристофф боялся, что эта эфемерная нить, что связывает его с Анной, выскользнет из рук, и эта невероятная воздушная девушка, без того, кто мог бы направить ее неуемную энергию в нужное русло, разобьется о холод и жестокость этого мира. Только вот Кристофф зря волнуется. Анна любуется всем этим миром издали, не делая попыток вырваться из крепких объятий своего друга. Кристофф боится того момента, когда у себя под боком перестанет чувствовать тепло ее тела, никогда больше не ощутит ее дыхания у себя на лице, когда она тянется запечатлеть дружеский поцелуй на щеке. Но пока Анна остается рядом с ним (или это он раз за разом выбирает следовать за ней куда угодно?), Кристофф знает, что он готов положить мир к ее ногам, если она попросит. Только вслух он об этом никогда не скажет. Но, судя по тому, как хитро улыбается Анна в ответ на его насмешки, она давно уже обо всем догадалась. Анна смотрит на Кристоффа снисходительно-весело и как будто бы даже сверху вниз. А еще можно заметить, что во всем ее поведении сквозит какая-то тайна. Это вызывает у Кристоффа жгучее чувство ревности, хотя он и понимает, что не имеет на это никакого права. Просто раньше у Анны никогда не было от него секретов. У нее вообще не было секретов, она попросту не умеет держать язык за зубами и эмоции при себе. Что ж, видимо, научилась. Все разрешается, когда Кристофф в очередной раз приходит к сестрам домой. Дверь открывает Эльза, но почти сразу же слышен звонкий голос Анны, и выглядывает из-за плеча сестры она сама, домашняя, растрепанная, в безразмерной футболке и до ужаса коротких шортах, с кисточками в руках (Кристофф заметил, что даже в волосы воткнута парочка), с мазками красок на лбу и кончике носа, без сомнений взбалмошная художница снова смахивала мешающие волосы чем придется, не желая отвлекаться от процесса. Анна тотчас же хватает своего медлительного друга за руку, видно, что ее переполняют эмоции, она будто через пару секунд взорвется, если не поделится своей радостью с ним. Кристофф, смеясь, идет за ней, но на пороге ее комнаты замирает, не в силах сказать ни слова. Теперь он понимает, что скрывала Анна последнее время. Картина ошеломляет своими солнечными красками. Кристофф видит себя, понимает, что таким его видит Анна. И слов больше нет. Кажется, что волосы вот-вот взъерошит ветер, так легко подхватывающий красочного воздушного змея, Кристоффу кажется, что он услышит звонкий смех Анны (он и так его слышит, вот она, приплясывает рядышком, гордая своим творением, и, серьезно, ей есть чем гордиться. Но на картине – вторая Анна, которая тоже почти живая, застывшая в одном-единственном мгновении, как янтарь) и свой собственный голос, неторопливый низкий, ничуть не заглушаемый шумом ветра. И – от картины прямо веяло – Кристофф понял, что (не только) на этой картине он – оплот надежности – вон как крепко держится натянутая упругая бечева змея в его руках. Таким его видит Анна, которая только рядом с ним ничего не боится. Таким он не признает сам себя. Но благодаря этой картине (благодаря Анне, Анне, которая создала этот шедевр, этот всплеск чувств, заключенный в одном мгновении) Кристофф может дать себе шанс поверить в то, что он не такой уж и балласт, каким себе кажется. Анна обхватывает его руку своими ладошками и, преданно заглядывая в глаза, спрашивает, нравится ли ему. У Кристоффа горло перехватывает от шквала эмоций, и он просто сгребает Анну в медвежьи объятия и прижимается щекой к ее волосам, чувствуя, как она дышит ему куда-то в ключицу. Анна все понимает и благодарно, с безграничной нежностью трется щекой о его плечо. А спустя секунду поворачивается, хватает за руку и, точно также, как это всегда делает, тянет за собой. Кристофф медлит. Кристофф ловит ее руки и подносит к губам, осторожно целуя перемазанные в высохшей уже краске пальцы (где-то на заднем плане мелькает мысль, что подушечки пальцев у нее все равно почти ледяные), отпускает ее ладошки, видя удивление и непонимание в ее глазах. И почти сразу же чувствует, как Анна впечатывается в него всем телом, лихорадочно, взбалмошно, нетерпеливо ищет своими губами его губы, обхватывает ладонями его лицо. И целует. Непривычно тихо, нежно и немного неумело, так, как только она одна может, Кристофф уверен. И, отвечая на поцелуй, обхватывая стройное, упругое, как натянутая леска, тело, Кристофф думает, что они могут дать себе шанс.