Ревность, метка и сладкие поцелуи

***

      Это был кайф, когда два хрупких запястья так легко и, будто предназначенные для этого, легли в одну его ладонь. Он прижал тонкие ручки к мягкой поверхности матраса — подушку они, очевидно, скинули на пол — и бережно погладил нежную девичью кожу большим пальцем. Будто успокаивая.       Большие карие глаза смотрят немного пугливо, застенчиво, а на лице яркой краской — даже в темноте — пылает смущение. Но дальше, в самой глубине, можно увидеть искреннюю нежность и влюбленность, от чего альфа на секунду сбивается в своем дыхании, будто все эти чувства одной огромной волной прошли через него за доли секунды.       И ведь Люси всегда так на него смотрела. А он, придурок, лишь сейчас понимает это и — безусловно — балдеет.       — Расслабься, Лю, все же было хорошо в прошлый раз, — хрипло и мягко шепчет юноша и игриво кусает маленькую мочку, от чего хрупкая омега закусывает губу и, смухортив носик, выдает скомкано:       — Прошлый раз… это пару часов назад? — Люси смущенно отводит взгляд, и дергает скованными руками — не сдвинутся, от чего немного досадно и девушка вздыхает, когда горячие губы слепо мажут по щеке, оставляя сухой горячий след.       Нацу ухмыльнулся.       — Я был с тобой груб?       Хартфилия тут же несогласно покачала головой, смутившись еще больше, ведь только от его приятного баритона сладко потянуло между ножек и она поспешила плотнее сместить вместе бедра, так, чтобы розоволосый этого не заметил. Стало на пару минут легче.       — П-Просто… после сцепки внутри все немного…ноет… — скомкано пролепетала Люси, и сдержанно промычала, боясь сорваться на протяжный стон, когда сильная властная рука крепко смяла упругое бедро, да так, что девичье тело даже приподнялось над постелью.       От каждого его прикосновения толпы объятых огнем искорок разносились по бледной коже, заставляя и так бедную, изнывающую от первой течки омегу, хотеть альфу, что навис над ней своей грудой стальных мышц еще сильнее.       — Ну, учитывая, что это был твой первый раз, то это и неудивительно, — со все той же усмешкой протянул Нацу, а у самого внутри что-то удовлетворенно рыкнуло от такого осознания: он у своей девочки первый. Он удостоился важной роли в жизни своей Люси, и был за это очень признателен. Но и глубокое мужское самолюбие ликовало от мысли, что он был первым, кто показал ей всю прелесть единения с альфой.       За такие смущающие слова его пнули коленкой в бедро, вызвав очередную порцию едкого хихиканья.       — Как вообще можно было сделать это у тебя в гостиной?! А если бы пришел твой отец? — возмущалась пунцовеющая Люси, брыкаясь в крепких руках, питая ложные надежды на то, что сможет вырваться.       — Я, по-твоему, суицидник? Ладно мой батя на это бы спокойно отреагировал, но вот если бы он рассказал твоим родителям, то мы бы с тобой, милая, еще бы долго не «виделись». — На последнем слове он игриво лизнул ее шею — от самых ключиц и почти до подбородка, погнав по коже очередную волну сладкой дрожи. Люси опять замычала, зажмурившись, сжимая пальцы, пытаясь удержаться от тех постыдных слов, которые она, в припадке удовольствия, шептала ему, как умалишенная, когда он размашисто двигал бедрами, вколачиваясь в нее быстро и до искр из глаз дико, лишая ее и себя последних остатков здравого рассудка.       Впрочем, Хартфилия была уверена в том, что в этой безрассудной розовой голове, этих самых «здравых» единиц рассудка оставалось безбожно мало.       Кто додумается ставить метку на 16-ей девчонке?! Да еще и тогда, когда у самого была, вроде как, девушка — Люси в своих мыслях неприятно скривилась, ведь от таких болезненных воспоминаний хотелось бежать в туалет с неприятными рвотными позывами.       Метку своего альфы она получила прямо в день своего рождения — грубо говоря чуть больше месяца назад. И случилось это самым необычным способом, хотя и, признаться, самым желанным на тот момент подарком, к которому, в качестве дополнения, еще и шел 19-летний, под 2 метра ростом альфа, с розовыми волосами, приятным до дрожи в коленках запахом и очаровательной клыкастой улыбкой.       Нацу был другом ее детства. Тем, кого она любила лет так с 10. Тем, кто никогда не давал хоть каких-то поводов на то, что чувствует к ней что-то хоть на йоту похожее на то, что можно назвать не дружбой.       В 15 Люси уже хотела вешаться от своих чувств и от того, как запах и голос друга кружат ее рассудок в мучительном танце. Она была влюбленной в него кошкой — до чертиков преданной, искренней, и, даже и слова не смогла сказать, когда увидела его, гуляющего с какой-то девушкой — слабая, совсем уж безвольная, раз была готова по-прежнему мучатся, а по ночам выть в подушку, размазывая по наволочке сопли, умирая внутри от тупой боли.       Но что-то ее по-прежнему держало, все с такой же силой влекло к нему, тянуло похлеще мощнейшего магнита.       Этот его долбанный взгляд: зеленые глаза смотрели все время на нее с какой-то непонятной, но такой влекущей искрой. А эти его случайные прикосновения, когда у них были семейные встречи в доме Хартфилиев. Люси хотела рыдать, когда он невзначай заденет ее плечом, придержит за талию, когда она неуклюже покачнется, обнимет за плечи, прижимаясь чуть сильнее положенного — будто скучал — и потреплет по макушке, будто она дите неразумное. Плакать ей хотелось от обиды — она была малышкой для него — и от того, что тех гребанных прикосновений ей было безбожно мало.!       Она болела им и была рада тому, что никак не могла выздороветь.       Отправной точкой стал вечер её дня рождения, когда ее родители уехали на званый ужин, а она сама, счастливая от того, что провела свой день рождения так, как ей нравилось — тихо, лишь в кругу близких, выпроводив родителей, которые так рьяно желали взять ее с собой, чтобы любимая дочь не оставалась одной в свой светлый праздник — кстати, оговорка, на улице под вечер шел жуткий ливень и ни о чем светлом в тот момент речи не шло. Люси скромно сидела в зале, где по окнам барабанили тяжелые дождевые капли, а в ее руках была захватывающая дух книга. На стоявшем рядом с диваном столике стояла дымящаяся кружка с горячим шоколадом, а ноги мягко обнимал теплый пушистый плед. Юной омеге было хорошо и уютно, и лишь одна несчастная мысль противно свербила в затылке — Нацу ее так и не поздравил, даже не позвонил, что уже говорить о том, что он живет всего лишь в несколько домов от нее.       А потом он заявился к ней на порог. Весь мокрый, как бездомный пес, с погнувшимися в руках лилиями и маленьким тортиком.       Люси долго ворчала над его безответственностью: он же мог простудиться!.. Но была счастлива, будто светилась изнутри — Нацу не забыл, помнил, и даже несмотря на невзгоду пришел к ней лично.       А потом… потом юноша выключил в зале свет, после того как они попили чай, а погнувшиеся лилии бережно были поставлены в вазу. Нацу попросил закрыть глаза и после рядом с ней что-то зашуршало — в коридоре альфа что-то упорно искал в своей кожанке, а когда нашел, едва слышными шагами вернулся к ней.       Люси в тот момент, казалось, даже не дышала. Ей хотелось, чтобы время замедлило ход и остановилось на том самом моменте — когда Нацу делал что-то лично для нее, и только для нее одной. Ей это казалось волшебством.       Девушка волнительно сжимала пальцы, неуютно ерзала в полной тишине и темноте, пока не вздрогнула — рядом с ней вдруг резко стало очень тепло, говоря о том, что розоволосый приблизился к ней, а точнее, присел на корточки рядом с диваном, опаляя своим горячим шумным дыханием бледное лицо.       Холодок золотой цепочки приятно лизнул девичью шейку. Тонкие пальцы мягко накрыли надетый на шею подарок, и на ощупь Хартфилия поняла — на ее шею была надета звездочка, такая маленькая, и если бы не эта темнота, то она бы с уверенностью могла сказать, что еще и жутко красивая.       Люси было страшно открывать глаза, а черные ресницы уже подрагивали от подступавших слез — она не хотела рушить такое волшебное и единственное, самое нужное мгновение. Холодные пальцы дрожа сжимали звездочку, хрупкие плечи ежились, а с губ бегло сорвалось еле слышное «спасибо»…       И Нацу больше не выдержал.       Трубу прорвало в тот момент, когда блондинка прикусила губу и всхлипнула.       Его первый поцелуй был очень горячим, согревающим, а еще очень сильным и будто расплавляющим: девичьи губы пекло от той силы, с которой он давил на ее рот, а ладонь, зарывшаяся к ней в волосы, мягко массировала кожу головы, до боли сладко сжала светлые пряди, призывая открыть рот шире.       И Люси с мазохистским наслаждением подчинялась каждому такому немому приказу.       Они целовались долго, в полной тишине и темноте. Были слышны лишь звуки поцелуев, их тяжелое горячее дыхание, и капли дождя, бившие по стеклу и крыше.       А затем Нацу рванул ее домашнюю майку немного вниз, оголяя шею и ключицы еще сильнее, спустился пламенной вереницей поцелуев к самой пульсирующей жилке, отчаянно прижался к ней губами, слушая перебивающийся пульс. Вдохнул сводящий с ума запах нежной девичьей кожи, коря себя за то, что все это время игнорировал своего зверя, рычащего о том, что она — давно была его истинной, а он до последнего пытался себя сдержать.       Клыки до боли сильно впились в кожу до самого основания, прорезая сладкую плоть.       Люси не кричала, нет. Лишь дышала раз через раз, гладя смуглую шею, пробегаясь пальцами по напряженным жилкам, и слушала стук собственного плененного сердца — теперь точно полностью во власти зеленоглазого альфы.       Сейчас, вспоминая моменты минувшей давности, Люси хотелось плакать — но уже от счастья. Потому что ей напрямую сказали в тот вечер: " — Ты всегда была моей, Люси. Но я до последнего не хотел быть твоим… Я думал, что… нам нельзя, что это может для тебя плохо закончится, — он отстранился, утирая с уголка губ кровь, и проникновенно взглянул в ее глаза. — У тебя был шанс отвертеться, малышка. А сейчас ты теперь моя."       — Лучше бы я… Ах!.. Не пустила тебя домой в тот раз… М-м-м…       Люси заерзала пятками по постели, потираясь взмокшей промежностью о твердый бугор спрятанный под тканью домашних штанов Нацу, который, на такое заявление неопределенно хмыкнул, прижимаясь губами к своему излюбленному месту — той самой метке, которой он пометил свою омегу в тот самый вечер.       Звериное начало грелось от мысли, что у него теперь есть своя омега.       — И продолжала бы течь по мне в одиночестве? По мне, так это слишком эгоистично, я же тоже хочу. — Мозолистые пальцы плавно приподняли его же футболку, оголяя мягкий девичий животик, играючи обводя большим пальцем впадинку пупка, от чего омега втянула шумно воздух, ведь он был слишком близко к промокшим до нитки трусикам.       — Это… м-моя первая течка, д-дурак!.. — дрожа пролепетала Люси, когда края футболки уже подобрались к ее ребрам, и одно движение и ее ноющая, требующая ласки грудь будет на свободе.       Ухмылка стала еще шире, обнажая хищные клыки.       — А до этого я каждый раз крышу терял просто так, да? Не глупи, малышка, это твоя первая течка, но хочешь ты меня давно.       — А ты… когда меня…з-захотел?.. — спрятав смущенный взгляд, омега попыталась в который уже раз дернуть сжатыми запястьями. Получилось, и ее руки оказались на свободе. И до нее не сразу дошло, что парень просто хотел полностью стянуть с нее футболку.       Откинув ненужную вещь куда-то на пол, Драгнил вновь укрыл ее своим мощным пылающим телом, глубоко заурчав, когда прохладные нежные пальчики заскользи по плечам, шее, после закравшись в его волосы.       Сейчас он немного жалел о том моменте, что рассказал Хартфилии о том, что был влюблен в нее намного раньше, чем она в него. И, как оказалось, у него были гениальные навыки конспирации, раз она до последнего не догадывалась об этом.       — Если хочешь по-честному, — Нацу мельком взглянул в ее суровые карие глаза, желавшие от него лишь правды и перед которыми сильный и грозный альфа был абсолютно бессилен, юноша вздохнул, и порывисто наклонился к розовеющему ушку, хрипло прошептав: — Я уже лет с 14 хотел оставить на тебе метку, ночью мог думать лишь о тебе и твоем теле в моих руках, а когда был рядом с тобой, то каждые 5 минут в моей голове были лишь мысли о том, что я хочу нагнуть тебя прямо при всех и трахать до потери пульса, пока мы оба просто не свихнемся. — Его хриплый, немного рычащий баритон резонирующей волной возбуждения прошелся по ее телу жгучей волной, заставляя омегу выгнуться под ним и покраснеть еще больше.       — Я и не… знала… — только она хотела сказать что-то еще, возможно узнать чуть больше, как Нацу порывисто вцепился в ее губы, по хозяйски обвивая обнаженную талию, прижимая плотнее к своему телу. Горячий шершавый язык голодно сплелся с ее нежным язычком, и Люси застонала, тут же понимая, что пелена возбуждения полностью застелила ее разум и противостоять она уже не сможет.       Поцелуй вышел властным, диким, изголодавшимся, будто прежде юноша никогда не целовал ее вовсе. Сегодня вообще можно было назвать этот день, как «День голодных поцелуев на фоне первой течки».       И омеге вдруг стало немного страшно: а что бы все-таки случилось, не позвони она Нацу и если бы он не забрал ее со школы? Если он едва сдерживался, когда они ехали домой, то чтобы было будь она совсем одна, без своего альфы, встретила кого-то другого..? Было страшно лишь думать о таком, и блондинка не могла и представить, что бы было, если бы Драгнил не приехал.       Быть с кем-то кроме него. Ощущать чужие поцелуи. Чужие руки и губы. Чужое тепло и чужой запах. От этого становилось противно настолько, что свело живот.       Люси лишь сейчас стала понимать, почему розоволосый приехал к ней, во-первых, так быстро, а во-вторых — устроил драку с учеником, который пытался подойти к девушке на улице, и то ли помочь, то ли наоборот куда-то увести.       Первый стон сорвался с ее губ, когда горячий влажный рот накрыл маленький сосок на упругой груди. Кончик языка обвел твердую горошинку, губы принялись с силой посасывать чувствительную плоть, в то время как вторая ладонь вожделенно накрыла другую грудь, крепко сжимая. Мокрый рот выпустил ноющий, будто пульсирующий сосок, язык мягко прошелся по нему, а после плавно перешел на другую сторону, которая нуждалась во внимании не меньше, чем первая.       Нацу понимал, что омега не нуждалась в разогреве, но все равно ему так сильно хотелось ласкать ее, трогать, целовать — он думал об этом на протяжении многих лет, а может это делать лишь сейчас.       Хищная ухмылка растянулась на его губах, когда Люси заскулила, откинув голову назад, вжимаясь затылком в мягкую постель.       Хартфилия задохнулась от ощущения его пальцев, которые уверенно скользили по розовым складкам ее плоти, в то время как трусики сиротливо болтались на ее ножке. Указательный палец лишь на чуть-чуть проник глубже, в то время как большой палец мягко массировал набухший клитор, прикосновения к которому разносили волны электрических разрядов до самых ног.       Она жмурилась и корчилась от этих слишком приятных, очень непривычных ощущений, слушая его возбуждающий шепот в ухо.       — Я лишь подготовлю тебя, малышка. В этот раз расслабься, я буду аккуратнее.       Его движения стали настойчивее, и Люси больше не могла сдерживать голос, тихо выдавая стоны и шепча его имя между тяжелыми вдохами. Ее возбуждение уже почти достигло всех пределов: голова звенела, сердце шумело своим ритмом в ушах, в животе все стягивалось от желания, а по бедрам стекала смазка.       — Н-не могу больше… Аааахх… Нацу... — казалось, чтобы парню было еще удобнее, она развела бедра шире, и альфа, наконец, спустил пояс домашних штанов и боксеров вниз. Проскользнув отвердевшим членом от самой сердцевины к клитору, парень зарычал, ощущая, какой же она была мокрой, и все лишь для него — и одним ритмичным толчком погрузился до самого основания, оскалившись от мягкости и тесноты внутри девушки.       Почувствовав его, наконец, в себе, Люси протяжно застонала, уткнувшись носиком в сильную шею. Вот этого она бы и хотела больше всего, чтобы быть с ним вот так — одним целым — все время.       Он приподнял двумя руками ее бедра, прижимаясь теснее, и начал совершать плавные, но ритмичные движения, от которых омега задыхалась. Скольжения его твердой плоти внутри было таким… тесным, даже немного щекотным, но приятным до слез, от чего Хартфилия захныкала и подавилась стоном, когда очередной толчок стал куда резче предыдущих. Каждое погружение закручивало внутри нее какую-то пружину, такую тугую, но такую важную и нужную.       Мышцы внизу живота с каждым ударом напрягались все сильнее, и горели, будто их облили бензином и подожгли. Каждый нерв внутри скручивало в удовольствии, а по артериям и венам скользило вязкое напряжение. В голове все пульсировало от раскачиваний, когда розоволосый вжал ее хрупкое тельце в свою мощную грудную клетку, подталкивая одной рукой ее бедра к движениям. В его сильных руках она ощущала себя такой нужной, такой важной, такой… необходимой. Будто она его лекарство, будто свет и спасение, в котором он нуждался. И осознавать это было для Люси высшей степенью удовольствия.       Она скулила, хныкала, цеплялась за него руками и ногами, и вдруг почувствовала — внутри, глубоко-глубоко, что начало ласково, но так сильно и стремительно стало напрягаться, в то время как движения Нацу заметно ускорились, почти переходя на бешеный темп.       Люси поняла, что это была очередная сцепка, и во второй раз ее может и не пронести.       — Н-Нацу!.. Ах!.. Мммм Пожалуйста!.. Выйди! М-Мы не можем… с-сейчас!.. Ааааххх! — Голос совсем не слушался, перебиваясь все новыми стонами.       — Все будет хорошо, Люси. Я теперь всегда с тобой. — Влажный поцелуй согрел покрытый испариной девичий лоб, и только омега хотела что-то еще возразить, как взвизгнула, тут же содрогаясь в конвульсиях с удовлетворенными криками — пальцы протиснулись между их плотно сплетенными телами и принялись быстро массировать пульсирующий клитор, приближая долгожданную разрядку.       Люси кончила, а следом за ней, совершив последний импульсивный выброс, пришел и Нацу, рычащий и скалящийся, как самый настоящий зверь.       Их бедра по прежнему оставались крепко сомкнуты друг с другом.       Внутренние стенки сжали член максимально сильно, вытягивая из него все что можно. Нацу старался ровно дышать, лишь бы не выстреливать семенем каждый раз при любой пульсации, в то время как Люси жмурилась, а из ее губ так и вырывались стоны вперемешку с недовольствами.       Узел завязался и во второй раз, что только подтверждало тот факт, что они истинные.       Опершись мускулистыми руками по обеим сторонам от тела истощенной омеги, Драгнил не переставал улыбаться: без едкости и хитрости, а очень мягко и нежно.       Мокрая от пота, с помутневшим взглядом, следами засосов и все еще немного дрожащая от оргазма и теперешней сцепки, его Люси была до безумия сексуальна и в то же время очаровательна. Как бы не наброситься на нее и в третий раз, ведь ее сладкий запах до сих пор дурманит рассудок, не давая времени на передышку.       Хрупкие ручки мягко накрыли его такие же пылающие, как и ее, щеки, и девушка нежно погладила смуглые скулы большими пальцами.       — Что я скажу родителям про сегодняшний прогул?.. — неуверенно начала блондинка, немного сиплым от стонов голосом, вызывая у розоволосого стайку мурашек, пробежавшую вдоль позвоночника.       — Скажи прямо, чего уже скрывать. — Спокойно ответил он, мягко опускаясь на ее тяжело вздымавшуюся грудь — осторожно, ведь знал, что, во-первых, не пушинка, а во-вторых — любое движение и они опять могут продолжить свой секс-марафон до самого утра. А завтра не выходной, если что.       — Не могу же я сказать… что мы с тобой… ну. эм.       — Про наш бешеный секс лучше пока умолчать, а вот о том, что я твой парень — это лучше сказать как можно быстрее. Я даже готов сам сказать, если ты боишься. — Нацу говорил твердо и уверенно, и блондинка его слушала с замершим сердцем, все еще немного краснея, но теперь уже твердо осознавая тот факт, что она — его девушка. Его, черт все дери, девушка!..       — Почему ты хочешь, чтобы все об этом знали? — игриво протянула она, сощурив глазки. Нацу фыркнул: так по-своему, так, как он делал всегда, так, как она привыкла и любила.       — Ты моя. Метка это только полдела — к тебе может подойти любой ублюдок, а меня может не быть рядом. Будет спокойнее, если все твое окружение будет знать, кому ты принадлежишь. И не спорь.       Люси только хотела открыть рот и заявить, что она не чья-то собственность и в первую очередь принадлежит самой себе, как тут же была придавлена к постели его взглядом: ласковым, но властным, нежным, но подчиняющим.       Все ее возмущения тут же позорно капитулировали, а альфа вновь вальяжно разлегся на женской груди, мягко урча.       Пухлые губы растянулись в улыбке, и девушка зарылась пальцами в густые малиновые волосы, складывая несколько прядок в одну, и играясь с ними.       — Я все понимаю, Нацу… Я тоже... не хочу тебя делить с кем-либо, — на этих словах юноша довольно хрюкнул, чем очень ее насмешил, однако блондинка так и не закончила высказывание: — Но ведь это не повод бить любого, кто ко мне подойдет, верно..?       Драгнил некоторое время молчал, вспоминая того ушлёпка, который был рядом с Люси в тот момент у крыльца школы, когда она позвонила ему и попросила забрать в виду плохого самочувствия. По голосу ему было понятно, что дело пахло жаренным, и как же он взбесился, когда тот парень схватил ее за запястье, пытаясь куда-то уволочь. А ведь блондинка и сопротивляться не могла — первая течка напрочь отключила все инстинкты самосохранения, и если бы не Нацу, то неизвестно, где бы она сейчас была.       — Ты у меня, конечно, добрейшей души человек, малышка, — коротко чмокнув изящную женскую ключицу, альфа приподнялся с девичьего тела, чувствуя ее дрожащий выдох, ведь они все еще были крепко сцеплены внутри нее. — Но я тебя уверяю, что по его глазам было видно, что он бы не в медпункт тебя повел, а в ближающую подворотню.       Люси от таких слов неуютно поежилась.       — Я понимаю… Но зачем бить? — она осторожно провела линию от его шеи к челюсти, а затем по сухим губам, которые стали аккуратно расцеловывать тонкие пальчики. Люси выдохнула, и сквозь улыбку прошептала: — Ревнивец…       — Я не ревнивый, просто уверен, что с разбитым ебальником ему будет лучше.       — Нацу!