rejiculus.

      Маятник часов мерно тикает, отбивая каждую секунду, сливая их в минуты, и трезвонит каждый последующий час, разбивая черепную коробку на осколки, словно ударами кувалды. Сколько часов, а может и дней он так сидит? Не шевелясь, будто в лёгкой стадии комы — глаза открыты, но взгляд затянут молочной дымкой тоски, устремлён в прослойку между пространствами, и зрачки плавно меняют своё положение, теряясь и блуждая в глубинах Астрала.       Время летит то быстро, то медленно, в зависимости от того, чем занят человек, но сейчас тот самый случай, когда оно остановилось. Когда бурное течение временнóго потока в миг замерло, заледенело, высохло, словно и не было никогда ничего, что двигало стрелки часов, и даже размеренный стук в углу погружённой во мрак комнаты не спасал, лишь медленно вырезал тупым лезвием по серому веществу узоры боли и отчаяния. А больше он ничего и не чувствовал, просто не мог.       Поддержка нужна ему, даже от Сару, что одним только своим появлением мог разогнать всю тяжесть бытия и заставить чувствовать хоть что-нибудь, но проникнувшейся неумолимой скорбью Конохе — куда нужнее её новый, третий по счёту покровитель. Да и гордость вперемешку с обидой не могли позволить даже заикнуться о невыносимой горечи, потерянности. А сейчас юноша полулёжа располагается на небольшом кресле едва ли живой, пожинающий плоды собственных капризов. Но думал ли он об этом сейчас? И думал ли о чём-то вообще?       Новым фонтаном брызг из сочащейся болью раны вырывается крик, громкий и жалобный стон безнадёжности, больше похожий на протяжное завывание, коим волки луне повествуют о своей потере, изливаясь в резкой и трагической песне и надеясь найти в поднебесье новорожденную звезду — чистую, непорочную душу очередного умершего. Брюнет скатывается на пол, на колени становясь перед мемориалом с портретами Шодая и Нидайме и несколькими палочками благовония, а после и вовсе заваливается на бок, сворачиваясь в комок забитого, растрёпанного зверька, не в силах вынести разрывающие грудную клетку спазмы.       Остался один, без наставника, без путеводителя, карты, навигатора, лежит покинутый Ками на распутье, не имея ни малейшего желания куда-либо идти. Разум и сердце ещё долго будут метаться в тщетной попытке вырваться из этой паршивой реальности, пока измотанный донельзя мозг не отключится, не канет в омут бессознательности и тревожного сна. Данзо проснётся, когда на плотно сомкнутые веки падут первые лучи солнца и когда скрипнут ставни, из-за которых вынырнет лучезарно улыбающееся лицо, на половину скрытое белым козырьком шляпы Хокаге. — Данзо, ты в порядке? — прошелестит уже где-то над головой мягкий голос соперника, и Шимура откроет глаза.       Если смерть забирает лучших, то когда наступит его черёд?