Не бойся ко мне прикоснуться

***

Небо разойдется расколом, если я вдруг не увижу тебя сегодня ночью, не смогу увидеть звезды в твоих глазах, и не услышу твое ласковое: «Солнце»

*** Звезды смеркались под властью рассвета, отдавая все свое сияние наливающемуся яркостью солнцу, мерцающему лучами у линии горизонта. Мир начинал покрываться заревом первого восхода нового отчета девяносто двух дней, обогащая молодую листву более живым, едва золотистым, оттенком, и своим ее нутром вслушиваясь в пение ранних птиц. На крыше двухэтажного дома, небольшого частного сектора сидели два парня, встречающие юный рассвет первого летнего дня. Часы с тумбы у кровати, отражающиеся в стеклянной глади окна, показывали свое светящееся «4:20»; мирно посапывающий кот, завоевавший кровать, растягивался на мягком пледе, подставляя рыжее брюхо под полосы света от больших окон и аккуратно убранная комната, залитая белым золотом раннего солнца. Открытая балконная дверь пропускала теплые порывы летнего воздуха, развивая белоснежную вуаль, и впускала первые лучи; нелепо поставленная лестница на балконе, ведущая вверх и тихий хохот подростков. -Ну вот и началось лето, — хихикнул брюнет с причудливой родинкой на кончике носа, облокачиваясь назад на руках, и смотря в даль расслабленным взглядом, свет проходил, казалось, насквозь шоколадных глаз, что в свете солнца отдавали в янтарный цвет, — осталось учится совсем немного, а там и до каникул доживем. Его квадратная улыбка осветила все вместе с солнцем, волосы трепал ветерок приятный теплый, а медовую кожу трогал свет первых летних лучей. Рядом с ним сидел блондин: его милые черты лица казались не живыми и ласковыми, тонкий, чуть сгорбленный носик, шоколадные глаза, такие же светящиеся сейчас, далеко не только от лучей; пухлые прямые губы изгибались в мягкой улыбке. Он смотрел в даль, туда, где под домиками уже во всю зарево освещало небо в лазурный, и прижимал ноги ближе, все еще спасаясь от рассветной прохлады. -Ты прав, Тэ, — кивает нежным голосом светловолосый, вставая и разводя руки в разные сторону дабы не упасть. — Пошли, нам скоро в школу, надо бы поспать хотя бы часа два. -Чими-и-ин, давай еще посидим! — тянет брюнет, надувая губки, — не будь букой! -Я и не буду, просто устал, — улыбается Пак, и в свете рассвета кажется более эфирным. Обоим по шестнадцать, юная кровь, которая пропитана чувством эйфории бежит по венам с бешеной скорости и рвением к жизни. Они все еще дети, те, что все еще замечают звезды, возвращаясь ночами домой или просиживая до поздна прямо как и сегодня. Еще живые и настоящие, с чувством настоящего момента, с чувством бесконечного лета. *** Новый день встречает их небольшой усталостью, сон в два часа, конечно, взбодрил, но полные силы не были возвращены уставшим телам, а обязанности никуда уходить не обирались. Чимин потянулся, стоя у большого окна и с улыбкой смотря на мир вокруг него. Первый день лета, такого теплого и чистого не мог не радовать, он был счастлив, что оно наконец-то наступило, почти вербально освобождая на целых девяносто два дня их от всех забот, самой главной из которых скоро будет то, что он просто не смог поднять свою ленивую задницу, чтобы сходить за лишней кружкой чая ночью. Кинув в лежащего на кровати Тэхена, что обнимал его собственную подушку, свёрнутую в комок футболку и услышав поросячий взвизг от резко проснувшегося друга, с детским хохотом, Пак побежал вниз, топая босыми ногами по деревянной поверхности лестницы, и быстро шмыгая на кухню. Большая и светлая кухня встретила паренька обилием приятных запахов, и вновь приветливо потянувшимся котом, слизывающим со своих усов молоко. С папоротников, стоящих на холодильнике и паре полок, стекали капельки воды, подобно росе, Чимин всегда любил когда мама именно распыляет воду, а не заливает под корень, потому что такие цветы выглядели действительно живыми, и капли игриво переливались светом от больших, обычно незашторенных окон. Встретило его и шкворчание ломтиков бекона, и тихое напевание красивой женщины, которую возраст почти не тронул, от чего она все еще оставалась даже через призму чиминовых ощущений «это же мама, она самая красивая!» и в правду исключительно красивой. Через открытую форточку проходит свежий воздух, прекрасно дополняя картину происходящего, и Чимин выдохнул с тепло улыбкой. -Доброе утро! — вскрикивает Пак, подбегая к матери и обнимая ее. -Доброе, Чиминни, — она мягко улыбается, и целует своего единственного сына в макушку, — как спалось? -Хорошо, — кивнул парень. -А где Тэхенни? — замечает дама, оглядываясь на арку дверного проема, не видя второго парнишку, который успел стать ей родным за больше чем десять лет дружбы ее ребенка с ним. -Тэ спал, когда я выходил, — бурчит Чимин, отстраняясь от мамы и уже желает повернутся, чтобы вновь вернутся в свою спальню и кинуть в друга нечто более тяжелое, а лучше вообще спихнуть его с постели, как вдруг, о чудо, Ким появляется в кухне, посапывая на ходу, и потирая припухшие со сна глазки. -Всем доброе утро, — квадратно улыбаясь, Тэ помахал большой ручкой и плюхнулся на стул, расплываясь на столе, в аккомпанемент милому смеху госпожи Пак. -Доброе, Тэхенни. Она все так же мягко улыбается и переносит лопаткой бекон на тарелки с глазуньей, вручая их сыну, и отправляя за стол, хлопнув контрольно по упругой попке. -Ей богу, Чимин, был бы я твоим соулмейтом, первым делом я бы тебя отшлепал по твоему упругому жопцу, — вдумчиво говорит Тэхен, принимая тарелку и начинает завтракать. -Иди и помой свой грязный рот с мылом, — шикает Пак, не обращая на это внимание. Чимина это не то чтобы возмутило, не в сотый раз за месяц, а Тэ ему говорит подобное с того времени, как у него в голове появилось нечто большее, чем игрушки и лунные кролики, хотя последние от туда и не уходили. Сам же Пак свято верил, что его соулом окажется, возможно, милая девушка, которую он будет бесконечно обнимать и дарить нежные поцелуи, но вот у Тэхена надежды, мягко говоря, координально отличались от тех розовых замков, что строил себе Пак. Чимин знал, что его малыш Тэнни немного гей, но абсолютно ничего против не имел. Тэхен для него был родным, и это правда, он до сих пор помнит как Тэ неловко и боязливо позвал его на крышу его дома, когда они точно так же ночевали и тратили ночное время в пустую; им тогда было около четырнадцати лет, и Чимин видел страх в глазах друга, и когда тот ему признал маленькую вещицу о себе, которую ему и самому для себя было страшно признавать в то время, Пак не отреагировал вообще. У него не было восторга, отвержение, ужаса или чего-либо другого, он просто пододвинулся ближе, мягко улыбнулся и пожелал найти прекрасного соулмейта, который вытерпит его и полюбит, такого отшибленного и не от мира всего. Тэхен тогда плакал, и если бы он только мог, то сделал бы все, о чем буквально мечтал в тот момент — он желал отдать все, лишь бы обнять своего друга. Они оба желали этого. -Какие мы грубые, — улыбаясь, буркнул Тэ, вытягивая из воспоминаний. -Какие мы извращенные, — передразнивает его Чимин, морща нос, но улыбаясь глазами. — Ешь быстрее, нам в школу пора. -Есть, сэр! — паясничает Тэхен, начиная уплетать завтрак еще быстрее. Дорога до школы отнимает у них без малого полчаса, но они уже опаздывают, потому что Ким, добрейшей души человек, Тэхен, переводил через дорогу двух старушек, мило с ними беседуя о бытие и услужливо донося сумки. Чимин привык, но привычка ругаться в нем говорила громче и отчетливее. В школу они вбежали, расталкивая все двери и стены, благо друг другу не мешались, проходя насквозь; в класс так же они вбежали вместе, сдавленно хихикая и выслушивая от учителя Кима тирады, что отведет их обоих к соц. педагогу, за еще одно коллективное опоздание. На самом деле было рискованно опаздывать на урок английского, так еще и учитель был не в духе. Это было явно видно по его раздраженными глазам, которые обычно тепло смотрели на учеников, да и весь урок прошел немного сдавленно, даже напряженно, хотя обычно учитель Ким был крайне заинтересован в предмете и сам, преподавая интересно и весело. -Опять со своим ненаглядным мужем поссорился, — тихо, едва слышно, шепчет на ухо Чимину Тэхен. -И правда… — кивает сдавленно Пак, смотря на то, как сомбэ нервозно выписывает что-то на телефоне пока они пишут небольшую проверочную. Ходили слухи, что тот самый соц. педагог — он же Ким Сокджин, был его мужем, с которым они ворковали в учительской. Как учителя Кима, так и Сокджина-сомбенима, все любили, начиная учениками и заканчивая, пожалуй, всем учительским составом. Они оба были чистых душ люди, и слухи — слухами, все это не было бы так важно, если бы они на публике никогда не касались друг друга и не проходили на сквозь, как это обычно деают почти все, просто не обращая уже на этого должного внимания. Тэхена в свое время это смутило не на шутку, и он решил провести собственное расследование, при ходе которого каждый день протирал Чимину мозг радужной наждачкой, о ходе «следствия» и о том, как часто эти двое были вместе. Собственно Тэхену было просто за ними следить — как нагло говорил Чимин, и наблюдать — как уверенно поправлял его Ким, так как жил он с преподавателями буквально в одном районе. Так что не мудрено, что спустя две недели слежки, он позвонил Чимину в девятом часу вечера, с диким криком» «Намджун-сонсеним только что взял за руку Сокджина-сомбенима и поцеловал его!!!». Да, Пак тоже был в шоке, но с тех пор эта незамысловатая истина стала их маленьким секретом, о котором никому не велено было говорить. Смотреть под новым ракурсом на преподавателей было непривычно первый месяц, а потом все вернулось на свои места, было просто мило наблюдать за ними, они были и в правду счастливы рядом и это было видно в их глазах. Чимин выдыхает, поглядывая на часы, и думая, что урок уже длится вечность, если не больше, но часы показывают лишь двадцать минут после его начала. Английский всегда для него был сложным, и то, что сонсеним говорил так чисто на нем, Паку казалось магией, так как его собственных характерный корейский акцент оставляет желать лучшего. Тэхен был увлечен, поэтому отвлечь друга было сейчас нереально и блондину приходилось просто кумарить, слушая что-то про очередное время и его особенности, которые он, к слову, не различал вообще. Из всех их занятий, наверное, Чимин честно не любил лишь два урока — искусство и историю, на которых Тэ был просто одной души с воздухом, в то же время как Чим любил физкультуру, на которую Тэ ходил чисто для галочки, и литературу, которую друг так же недолюбливал из-за нагруженности той литературы, которая не приходилась его вольному духу. Часы ровно отбивали ритм положенных секунд, слышалось тихое чтение милой девушки с первой парты и скрежет карандашей по поверхности бумаги; за окном солнечно и тепло, хочется на улицу, но нет, ему нужно сидеть здесь и учится, хотя бы делать вид, что он учится, однако нестерпимо клонило в сон. -Чимин, — голос преподавателя звучит набатом над головой, и хоть он всегда нравился Чимину, сейчас Пак вздрогнул, когда услышал его, ведь последние пять минут он слышал только шолох крыльев маленьких пчелок в его голове. А может это тараканы, а и не пчелки вовсе. -Д-да, сонсеним? — поднял голову Чимин, но сразу же расслабился, у учителя был не осуждающий взгляд, а вполне себе легкий и даже обычный. -Будь добр, принеси, пожалуйста, журнал из учительской, — он улыбнулся, показывая ямочки, и Чимин готов поклясться, что по мимо томных вздохов девушек, он слышал неровных выдох и от Тэхена. -Да, конечно! Чимин честно был рад возможности прогуляться лишние десять минут в приятном разговоре с Джином-сомбе, он радостно выбежал из кабинета, сохраняя ту самую секунду у двери, чтобы не показаться нахалом, и уже спокойно пошагал в тишине коридоров. Светлые стены светились отражая мир за окном, свободу, и пространство разносило его шаги, отдаваясь от стен и потолка, он тихо напевал одну из любимых песен, что так удачно не выходила из его головы с самого утра, но через какое-то время, ему послышались чужие шаги, он остановился, смотря в пол и отдавая больше внимания ушам. Вслушиваясь в окружающее, вскоре за шагами послышались голоса, и Чимин готов поклясться голоса явно было два, и они исходили из коридора под лестницей. Любопытство взяло вверх, и невесомыми шагами он засеменил к тому месту, обещая себе, что не вляпается в неприятности и сразу же побежит к Сокджину. Аккуратно встав рядом со стеной и облокачиваясь на нее руками, он начал слушать, подавляя в себе тот самый истошный голос, который набатом повторял: «А вот мама нас этому не учила! Она всегда говорила, что подслушивать не хорошо, бесстыдник!». Голоса и в правду было два, один — металлический и насмешливый, весьма приятный и даже заливистый, а второй — более хриплый и низкий, глубокий и по своему действительно красивый. Чимин сглотнул, когда мимолетная догадка промчалась в голове, и в надежде ее опровергнуть, он тихо высовывает голову из-за угла. Но как только он выглядывает, то нестерпимо встречается с теми, о ком как раз таки и подумал буквально секунду назад, и кого бы он явно тут видеть не хотел. -Чон Хосок и… М-мин… Юнги… Срывается с его пухлых губ, а к голове подходит импульс говорящий: «беги пока не убили злым словом». Хосока Чимин знал лично, этот причудливый рыжий паренек был старостой параллельного класса как и Чимин у своего. Вот правда сам Пак на собраниях старост он вел себя отстраненно, и почти не общался с этим без малого ярким парнем, но это не главное. Главное — это то, что это самый «Солнышко Хоби» был по совместительству лучшим другом грозы всей школы Мин Юнги. Мин — аморфно худой, похожий на светлую фарфоровую куклу парень с темными волосами, что так выгодняли его бледное лицо, всегда в черном, школьную форму явно на одном интересном месте вертел, так как Чимин ни разу не видел его в официальной одежде, разве что всего раз, на каком-то мероприятии, да и то он был в черной рубашке. Сокджин тогда отчитывал его долго, говорил, чтобы Мин хоть раз пришел в школу по-человечески, а не так, словно сейчас должны проходить чьи-то похороны. На это Юнги лишь хмыкнул, сказав, что каждое утро он хоронит свой сон из-за школы, поэтому ему дозволительно. Не смотря на то, что он никого не мог ударить, хотя Чимин от чего-то уверен, будь у него эти полномочия — его бы боялись в три раза больше, — но он мог унизить словесно. Так, что от пары слов оставались комплексы на всю жизнь, но это было не самым страшным, что могло ждать неугодных ему. У него были хорошие связи, поэтому лишь по щелчку собственных узловатых пальцев, он мог превратить в целом жизнь в старшей шоле в невыносимый ад, напустив слухов и накопав грязную информацию. Учителя на все просьбы учеников лишь пожимали плечами — Юнги была хорошая успеваемость, наказать ученика с этой точки зрения было не за что (даже с учетом того что практически не посещал занятий, гуляя все уроки по коридорам), а директор уже устал читать ему еженедельные лекции о подобающем поведении. «Свалю-ка я от греха по дальше…» Сглатывает Пак, медленно разворачиваясь, но наступает на шнурок собственных персиковых конверсов, и как в замедленной съемке для себя самого падает на пол, издавая жалобный писк и более не слыша разговора сквозь звон в голове. Станция нос — нол наступает близко, и все вокруг погружается в ожидание и тишину. «Ты труп»— ровно проносится в голове Пака и он соглашается с потоком мыслей. Тишина уходит и юноша слышит шаги. Новые приближающиеся шаги, Чимину остается только морщиниться и попытаться не воспринимать все, что будет сказано, и это немного помогает, но не на долго. Он чувствует головой как рядом стоит чужая обувь и приоткрыв глаз, он видит потрепанные черные конверсы, а поднимая взгляд выше, видит нечитаемое лицо. -Ох черт, как же меня все заебали, — хрипло произносит Мин, наклоняясь, — и кто тут у нас? Он шипит загнано и заставляя смотреть с черные глаза, которые хранят в себе зимние небеса, неживые и холодные и действительно уставшие. Тут же рядом встает Хосок, и Чимин уже чувствует как он открывает рот чтобы что-то сказать. А ведь глаза у этого чертилы добрейшие, смотрят тепло, даже приветливо, но от этого лучше не становится. -О! — резко выпаливает рыжий, — а не наш ли это Чиминни, — он лепечет со своей коронной улыбкой, открывая ямочки около губ. -Хосок, ты знаешь эту милую принцесску? — издевка в голове даже не была скрыта, и Чимин уже успел переосмыслить пол жизни. Он проклинал себя за любопытство, за что не остался на английском, и за то, что, возможно, так и не дойдет до Сокджин-сомбенима, который явно сидит в учительской и так радушно бы пропустил с ним пару строк диалога. -Он староста А-1 класса, — хмыкает Хосок. — Мы с ним виделись на собраниях старост. Поясняет Хосок совсем буднично, садясь рядом на пол, и смотрит прямо на Юнги, кажется вовсе не замечая самого Чимина, что все еще распластано лежит рядом. -Можно я пойду?.. Чимин вообще не знал, как так получилось, что он что-то сказал, более того, он понял что то-то сказал только после того, как на него уставились две пары глаз, одна смотрела с удивлением, вторая с неприкрытым раздражением. -Тебе слова не давали, неженка, — шикнул Мин, поднимаясь и поворачиваясь к Хосоку. — Вали на урок, если ты прогуляешь полностью еще один урок у Шихека, он тебя порешает. Хосок закатил глаза, еще раз, то ли с сожалением, посмотрев на Пака, то ли с какой-то издевкой, и удалился. Чимин продолжил испуганно таранить взглядом бледную кожу рук Мина извитую венами пока сам парень не видел, и возможно даже попытался встать бы, если бы не это припечатывающее: -Мерзость, — лишь проговаривает Юнги, смотря на еле поднимающегося на ноги Пака, и уходя в закат, — Не попадайся больше мне на глаза. Чимин смотрел в пол, в ожидании когда его тень Мин исчезнет вместе с шагами. Он и не знал благодарить Судьбу за то, что так легко отделался, или проклинать Мина до конца своих дней за то, что он такая мразота. Спустя минуту бесцельного стояния на месте, Чимин рванул в учительскую, потому что голос учителя Кима, как на записи продублировался на задворках сознания о журнале, и он, не теряя секунд, понесся за журналом. *** Нагоняй-то он получил за столь долгое отсутствие, но от двойки спался записка от Сокджина-сомбе. Пока он возвращался, уже почти у самый дверей в кабинет, не удержавшись вновь, Чимин заглянул в свернутый лист бумаги, говоря себе, что он уже и так в курсе про их трогательные отношения, и не ошибся увидя там ласковую просьбу не наказывать «малыша Чиминни», а после маленькое извинение, написанное от руки, скорее всего за ту самую бытовую ссору, из-за которой учитель был сегодня нервным. После прочитанного, парень в который раз убедился, что соц. педагог его любит, и это не могло не подкупать, накидывая к образу Сокджин-хена (в узких кругах сугубо их общения) еще пару десятком очков в графу «очарование». Еще пара перемен, пара занятий и большая перемена уходит в очереди в столовой, где опять тьма народу и все так и норовят растолкать друг друга ради последней булочки. Спустя десять минут ожидания, они наконец-то плюхаются за дальний столик у окна, который исправно занимают уже года два. У Чимина взгляд потухший, светлые пряди кудряшками спадают на глаза, прикрывая их, и он не особо сейчас вообще хочет разговаривать, вроде и порядком двух часов прошло, а на душе все равно тошно. -Хе-е-ей! — тянет Тэхен, хлопая друга палочками по макушке. — Земля вызывает Пак Чимина! -А? — оживает Чимин, наконец-то переставая думать о том чертовом парне, от которого он чудом и его же милосердием отделался малым недо-оскорблением. -Ты чего? — Тэхен кивает на него, смотря с неподдельной тревогой. Он давно не видел Чимина в таком состоянии, Пак сейчас будто отсутствовал, он был не явно здесь. -Да так… Потом расскажу… — качает головой Чимин, отмахиваясь от друга. -Нет, давай сейчас! — не успокаивается Ким, смотря на друга с азартом. -Нет! -Да! -Нет! -Да! -Нет! -Нет! -ДА! Ой, то есть… -Хах, все, говори, — Тэ смотрит самодовольно, чавкая рисом, и светясь всем своим нутром и своей квадратной улыбкой. Чимин вздыхает, падая на стол, обиженно потягивая из коробочки клубничное молочко. В принципе, он знал, что не сможет уйти от разговора со своим всевидящим другом, но не думал, что это будет прямо сейчас, когда он это еще сам переварить не успел. -Чимин. -Я столкнулся с Мин Юнги, пока шел за журналом. Поднимается Чимин, расслабленно выдыхая, и облокачивается на спинку стула, наблюдая как меняются эмоции на лице друга, что сидел на против. Калейдоскоп в одних глазах, тысячу раз измененная форма губ, дрогающие нижние густые ресницы, и беспорядочный поток непонятных звуков из его рта. -В смысле, прямо… Столкнулся, столкнулся? Кожей, вот, да?! — вопит Ким, и Чимин кидает в него чайную ложечку, что лежала рядом. -Боже упаси! Прямо на моих глазах перекрестить сейчас же! — гаркает он, но тут же опускает взгляд в сторону. — Я услышал, как они с Хосоком из уч.совета разговаривают у лестниц, и решил подслушать, но споткнулся о собственный шнурок… Завалился, они услышали, ну и вот… -Как ты еще жив остался? — наконец-то выдает Ким, и Пак хмыкает, ожидаемо, расслабленно вздохнув, он лишь отворачивается и смотрит в окно, понимая, что осталось отсидеть только историю. -Сам не знаю… *** Прошла неделя с той самой стычки, и Чимин благодарит небеса, за то, что более Судьба не предоставила им столь прекрасную возможность встретится. Даже зная то, что Мин и не смог бы до него коснутся, чтобы избить, но при этом тут без гарантии, что при более неудачных обстоятельствах он не бросит в него что-нибудь тяжелое, или как-нибудь, совершенно случайно, не скинул бы его с лестницы, подставив чем-нибудь подножку. Лучше не рисковать. Это бы мог сказать Чимин если бы не бежал на всех парах из-за очередного опоздания на его любимый (нет) урок английского. После второго урока его выловил Сокджин, состроив милое личико и попросив помочь ему на переменке, вот правда переменка затянулась, и сейчас Пак почти летит на коридору. Чимин честно пытался, но не смог отказать любимому хену в просьбейке, и теперь Чимин бежит на свет парах к его же мужу на урок, потому что итоговые контрольные никто не отменял, а английский, как обычно, первый в очереди после математики. Чимин ненавидит все. А еще больше то, что кабинет соц. педагога находится так далеко от кабинета английского. Вот неужели ради того, чтобы быть поближе к супругу, Намджун-сонсеним не может попросить перевести его в кабинет на третьем этаже? Тэхен уже успел написать ему, что его потеряли, и что ему лучше бы поторопится, чтобы с горячей руки строгий в таких аспектах Ким не поставил автомат незачета, а это рискованно для шаткого положения «среднего» бала Чимина, что и так на игле балансирует. И сейчас, окончательно стирая любимые конверсы, он несется по лестницам, волосы давно все на лице, скрывая от него дорогу и заставляя действовать на автомате, а свободная рубашка развивается шелком, обнажая персиковую кожу плоского живота. Он бежит бездумно, не разбирая дороги, и это приводит к тому, что он врезается… Голова трещит по швам, но все тело чувствует что-то мягкое и теплое, а на его талии, скорее машинально, нежели обдумано чьи-то руки сковываются в замок, и после секундного обдумывания всего, следует резкая остановка, по всей видимости, сердца. У Чимина тяжелое дыхание и затуманенные мысли, он не понимает, что происходит, что сейчас вообще было, пока не прислушивается к собственному телу, и не понимает, что на его тонкой талии покоятся большие ладони, а сам он чуть ли не лежит на неровно вздымающейся груди. Шок расходится по всем нервам от головного мозга, по спинному, а потом откуда-то сверху раздается голос. -Вот черт… На выдохе произносит тяжелый голос, и Чимин отстраняется как ошпаренный, падая обратно спиной, и приземляется неуклюже на задницу, все еще неотрывно смотря на парня перед собой как на что-то паранормальное. В миг разрушились все его мечты на нормальную жизнь, рассыпается образ милой девушки, разрушается и образ спокойствия. Пак не успевает ничего даже сказать, извинится, как его просто хватают за шиворот, и все его органы сжимаются в комок, в страхе перед неизвестным. Его никогда не били. Похоже сегодня самое время познать какого это. -Помалкивай, и будешь целым, — шипит сквозь зубы Мин, — я надеюсь, мы дру друга поняли? -Д-да… Лишь выдавливает из себя Чимин, чувствуя как его ворот отпускают и парень снова оседает на землю. Он невольно тускло наблюдает за удаляющейся фигурой и чувство того, что более чем на английский он никуда не пойдет его преисполняет. В кабинет он входит как тень, без слов забирая бланк с контрольной дописывая ее за пятнадцать минут, и, игнорируя Тэхена и учителя, сдает работу и уходит домой. Дом встречает его пустотой, — отец и мать уехали на к родным в Пусан на пару недель оставив самостоятельного сына одного, Чимин этого хотел, и сейчас не сожалеет, у него нет более эмоций кроме как не уходящий шок. Скидывая обувь, он поднимается в комнату, в большую корзину летит свободная рубашка, облегающие черные джинсы с прорезями на коленях, а на их место падает большая домашняя футболка, пережившая тысячу мук и несколько покрасок Чимина, и короткие тканевые шорты, которые почти и не видно из-под подола футболки. Скрип лестничных половиц от неторопливых шагов, и гудок из сумки; Пак медленно подходит к портфелю, доставая из бокового кармана телефон, сбрасывая номер Тэхена, набирая сообщение, что все потом. Дверца морозильника открывается медленно, и ведерко фисташкового мороженого смотрится весьма привлекательно, совсем немного нужно времени, чтобы разложится на диване в гостинной, включить очередное нелепое айдол-шоу и просто залипать на происходящее. Закат рыжит светлые волосы, сейчас пушистые и растрепанные, слепя глаза и пропуская тепло через дверь небольшой террасы, ведерко давно опустело, а шоу сменились какими-то сопливыми дорамами про истинность соулмейтов, и от этого легче не становилось. Звонки Тэхена были многочисленно сброшены, но Чимин знал, что очень скоро возмездие придет прямо к нему домой, как только у него закончится подработка, и было бы неплохо если бы друг заскочил за новой порцией мороженого, так что телефон взятый в руки был вновь вскоре отложен, когда сообщение было отправлено. И в правду, Тэхен врывается через пол часа, с тремя ведерками разного мороженого, радуя сладостями тусклого Чимина, и обнимая его сквозь одеяло, жалея, что проникает насквозь его кожи. -Что случилось? — спустя сорок минут молчания говорит Тэхен, спокойным голосом. -Я допустил самую страшную ошибку в моей жизни… — безразлично отвечает Пак, пропуская еще одну ложку шоколадного мороженого с топпингом. -И какую же? — с насмешкой и не серьезностью спаривает брюнет, — не думаю, что это мега-страшно. -Я встретил своего соулмейта, — бросает в тишину Чимин, и ловит огромные глаза друга, и продолжает до того, как его квадратная улыбка во все тридцать два, превращается в вешающие уста, — и его зовут Мин Юнги. Улыбка с лица Тэхена исчезает мгновением, и он отстраняется от Чимина смеряя его шокированным взглядом, у Чимина в глазах пустота, а на губах замученная улыбка, он просто сидит и ест мороженое. -В смысле… — выдавливает Тэ. -В прямом. — Выплевывает Пак. — И меня тактично попросили не приближаться ближе чем нужно, так что мне остается лишь прожить всю свою жизнь в одиночестве и завести сорок кошек, чтобы окончательно не сойти с ума. -Но как? Он твой соулмейт! Вы истинные, черт побери! — возмущается Тэхен, искренне веря и лелея в душе эту особенность жизни. — Мне плевать, что он там гроза морей и океанов, но я люто хочу начистить ему рожу! -Ты не можешь, Тэ… — с грустной смешинкой произносит Пак. -Я могу в него кинуть что-нибудь тяжелое! -Твое самоубийство может причинить мне физическое побиение, настоящее, а не так, дистанционно, так что не стоит. Энтузиазм в глазах Тэхена тут же плавится, и кажется каждая прядь его кудрявых волос опускается вниз вместе с глазами, а губы виновато складываются бантиком. -Ох… Прости… Вечер прошел так же незаметно. Разговоры, подбадривание со стороны Тэхена, обещания, что в следующей жизни обязательно станет его соулмейтом, и чтобы Чимин в этом не сомневался и верил в это всем своим сердцем, и на последок в меру глупые, но милые беседы. Тэ засыпает на его коленях, пока Чимин во втором часу ночи не вылазит из-под одеяла, аккуратно стараясь подложить под голову друга край одеяла, и надевая впопыхах на футболку рубашку, джинсы и кеды выходит на улицу. Ему нужно прогуляться, оставить все, и просто забыться. Улица встречает своей приятной прохладой и уединением. У него, на удивление, пустая голова, свежий воздух вдоволь ее заполняет легким шумом. На пути ему встречаются бродячие собаки, и парочки идущие под ручку, о чем-то мило щебечущие, и это все еще остается отдушиной на ранимой душе Пака. Он идет достаточно долго, когда его взгляд приковывает старая лестница, ведущая на верх по холму, днем там смотровая площадка, а ночью — никого, лишь звезды и пустое пространство. Чимин поднимается по степеням и садится на землю, прижимая колени ближе и кладя подбородок на сложенные полочкой руки. Ночной город издали прекрасен, сотни мерцающих огней сливаются со светом звезд и полная луна освещает темно-синее небо, ветерок треплет волосы и миг кажется замирает, когда прохлада опаляет горячую кожу и проходит по стенкам легких. Тихие шаги уже и не слышатся, а сам Чимин замечает присутствия кого-то другого, только когда на его ноги падает толстовка, он вздрагивает, оборачиваясь видя перед собой фигуру, до боли знакомую, и в сете луны такую красивую. -Замерзнешь, — меланхолично проговаривает Юнги, оседая рядом. — Чего гуляешь ночами? -Ты не… — Чимин заикается, липкий страх все еще с ним, и он боится, что Мин что-то с ним сделает, но все это уходит когда тот поворачивается к нему и отрицательно кивает, — Не спится… -Из-за вчерашнего? -Можно и так сказать… Чимин вздыхает, чувствуя некое спокойствие рядом, он не знает, что творится внутри, он просто оставил все на потом. Чувства, мысли, переживания. Все на потом, а пока Юнги рядом сидит, и даже не хочет припечатать его о каменную площадку недалеко от них. -Прости что так вышло. — Вдруг говорит Юнги и Чимин культурно не понимает, что происходит, резко оборачиваясь на парня. -Ч-что? Чимин, верно, ослышался, потому что того, что сейчас сказал Мин, он явно в здравом уме услышать не мог. -Я не хотел тебя обидеть или оскорбить… Я… Испугался, — признается Мин, падая на спину и переключая свое внимание на звезды, он раскидывает руки в разные стороны, и его лицо выглядит очень безмятежно и покойно, но в глазах вина и еще что-то из смеси смятения и страха. -Ничего… Я тоже был напуган. Я тебя понимаю… — Чимин кивает и решает сделать очень отчаянный шаг. Он наклоняется назад и падает Мину на руку, чувствуя его кожу, чувствуя чужое прикосновение, это отбивается ритмом неизвестного по всем секторам его тактильных рецепторов. Внутри расходятся звезды, пока по коже приятно разносятся искры от теплоты чужой руки под его шеей. Чимин медленно поворачивает голову, и видит такой же пораженный взгляд Мина, тут же решая, что это была не такая уж и хорошая идея, и мгновенно решая отступить. -Прости, я… Не знаю, — он уже приподнял голову, как почувствовал прикосновение к своей щеке, Юнги осторожно провел тыльной стороной ладони по нежной коже, его ладони такие холодные, но они прекрасно охлаждали вечно горячую кожу щек. -Прошу, — замявшись начинает Мин, и что-то в его эмоциях напоминает отчаянье, — полежим так еще? — Юнги отвел взгляд, убирая руку и, кажется, краснея, что вызывает у Чимина умильный смешок, — Чего смеешься? -Просто не думал, что мне доведется увидеть страх всей школы, вот так вот, пока он извиняется и смущается, — как-то по-детски получилось, но допустим, — в школе ты совсем другой… -Там репутация, и Хосок тоже не такой, — хмыкает Юнги, оправдывая еще и друга, — он очень веселый, даже чересчур живой, и честно, потом интересовался у твоих одноклассников, дошел ли ты до кабинета нормально. Чимин удивляется, но ничего не добавляет по этому поводу, лишь шепчет невнятное: «нужно будет сказать хену «спасибо»…» -Я помню то время, когда он разошелся на одном из собраний, с ним было приятно общаться, — пожал плечами Пак. — Что ты думаешь обо всем этом? Чимин решил не медлить с тревожащим вопросом, и задает его в лоб, не боясь смотреть в глаза. Сейчас страх — был последним, что налегало на него, в какой-то момент внутри проснулось господство над таким растерянным Мино. -Честно… Не знаю, — мерно сказал Юн. — Я… Не чувствовал прикосновений около десяти лет… Для меня это как по-новой ожить… -Что? Десять лет? — тут же задает вопрос Чимин, а потом в голове все те же тараканы складывают два и два, и он тут же одергивает себя, — Но… Оу… Прости! Чимин прочувствовал очень большую отдушину в сердце после услышанного, он и не знал, что думать, а спрашивать боялся, но Мин вновь повернулся к нему лицом и прочел в них тревогу. -Я рос без матери, она ушла от нас отцом, но он был не падок на прикосновения, после ее ухода, он просто не желал до меня прикасаться, так что я не помню какого это, единственной, кто меня хоть как-то ласкала, была моя бабушка, но она умерла, а пять лет назад мы поругались с отцом и я переехал из Тэгу в Сеул к дяде, а тот почти не появлялся дома, — Юнги пожимает плечами, смотря на звезды, что отражались в его глазах созвездиями. -Ох, вот оно как… — Чимин ежится от прохлады, и подтягивает ноги под себя, пряча их под тканью миновой толстовки. -Не важно, — говорит Юнги поднимаясь на ноги, — Пошли, не хочу чтобы ты еще больше замерз. -Но… -Без «но», — говорит Юнги, беря его за руки и поднимая на ноги, — пошли, провожу. Они шли неспеша, Чимин успел рассказать о себе и немного узнать о Мине, но это было волшебно. Они были знакомы едва ли немного, но Чимин чувствовал себя рядом с родным человеком, прикосновение рук Юнги были теплыми, согретыми его собственными ладошками, и таким близким, что хотелось взвизгнуть. Ночь забрала эти воспоминания вместе со звездами, которые ушли при рассвете. *** Уроки заканчивались так же нудно, как и всегда впрочем. Хотелось плакать, когда учитель математики пришла с известием о внеплановой проверочной, к которой никто, следовательно, не был готов, ни морально, ни умственно. Тэхен увлеченно пытался хоть что-то написать, когда Чимин просто скомкал бумагу и выкинул ее в урну, учитель смерила его презрительным взглядом и поставила соответствующую отметку в журнал. За вновь прошедшую неделю, Чимин видел Юнги всего пару раз, и ни разу не мог подойти. Его номера и иных контактов у него не нашлось, и он чувствовал тревогу, что это был за диалог тогда на холме, и что это были за чувства, он не знал. С шумом выдохнув он упал головой об парту, думаю что все тлен, и просвета в этой непросветной тьме и быть не может. Вслушиваясь в шорох карандаша, Чимин приподнимает голову, когда дверь в шумом открывается и на пороге появляется запыхавшийся парень, и тут у Чимина останавливается сердце. -Мин Юнги? Что Вы здесь делаете, молодой человек? — возмущенно выдыхает учитель Чхве. -Не суть. Огрызается Юн настырно идя в сторону Чимина, тот приподнимается не понимая, что происходит, на него так же удивленно смотрит Тэхен и все присутствующие в классе. В миг проскакивают шепотки, что Чимин — одна из жертв Мина, и раз тот пришел по душу Пака лично, то тот, очевидно не хило так провинился перед старшим, вот только сам Чимин был в таком же недоумении, как и добрая половина присутствующих. -Юнги, что тако… Он не успевает договорить, когда Мин хватает его за руку и тянет за собой, выдергивая из класса. -Я может быть верну его Вам, мисс Чхве, но ничего не обещаю, — лишь бросает он через плечо преподавательнице, у которой вытянулось лицо в изумлении, но она ничего не успела сказать, так как дверь кабинета резко захлопнулась. Юнги вытащил Чимина сквозь ряды, оборачиваясь бегло и бросая лишь тихое: -Потом, Минни, все потом. Он шепчет, скрывая глаза миндальной формы под темной челкой, а Чимин слышит множественные вздохи класса и выкрики про соулмейтов за спиной, учитель шумно выдыхает и смотрит на них удивленно, пока Пак почти спотыкается и чуть не падает, но его удерживает Мин. Юнги идет без слов, по-прежнему крепко держа руку Чимина, вот только сейчас он не держит его тонкое запястье, а нежно переплетает их пальцы, поглаживая большим пальцем время от времени. Они идут по улицам уже несколько десятков минут, Чимин бросил попытки хоть что-либо разузнать еще в первые десять, когда вместо ответов получал лишь тихие рыки и тусклое «потом»; он просто покорно шел, едва узнавая улочки, по которым он вроде бы гулял. Прошло пол часа с побега, Тэхен занесет его вещи домой, Чимин уверен, но вот, выходя из размышлений, он видит знакомую дряблую лестницу, и переводит взгляд на Мина. -Зачем мы пришли сюда? — тихо проговаривает Пак. -Я хочу тебе кое-что показать. -И что же? -Увидишь. — Меланхолично замечает Мин, пожимая плечами, но потом пропуская мимолетную улыбку в конце и оборачивается обратно. Чимин пожимает плечами, просто доверчиво следуя, как слепой котенок, ведомый лишь родным запахом матери. Ступенька за ступенькой и они выходят из тени домов. Золотое свечение только начинающего наливаться заката покрывало с ног до головы, а ветви деревьев шелестят под влиянием теплого ветра. Не доходя не конца ступеней, Юн остановился, привлекая внимание Пака. -Закрой глаза и доверься мне, — тихо шепчет Юнги, обвивая руками глаза Чимина. Чимин кивнул, доверчиво идя вперед, осторожно вышагивая через ступени и крепко держать за край рубашки Юнги. Его руки опускаются с лица парнишки лишь спустя пару минут. Темная пелена после прикосновения на глазах проходит почти мгновенно и Чимин восторженно охает, часто моргая. Перед ним открывается Сеул, высотки отражают в своих зеркальных стенах закатное солнце, а небо бликует всеми цветами осени, ярко желтое солнце белым пятном расплывается почти у самой линии горизонта и темная пелена начинает проявлять звезды. Душа Чимина поет вместе с небесами, а глаза полны закатом. -В-вау… — лишь выдыхает парень. -Нравится? — даже немного робко произносит Юнги, боязливо обнимая Чимина со спины и укладывая на его плечо подбородок. -Юнги… — сипит восторженно Чимин. — Это потрясающе! Восторг переполняет всего Чимина, и он, не задерживая себя, разворачивается, падает в объятья Юнги. Не сразу это понимая, но он чувствует прикосновение рук на своей талии, и не желает отстранятся вовсе. Ему слишком хорошо в этих руках и с этим человеком прямо сейчас, но в один момент одна из рук Мина поднимается с талии Пака и ведет к подбородку, заставляя смотреть прямо в глаза. В глазах Чимина плещется счастье, и с милой улыбкой Юнги целует, целует нежно, едва зажимая губами пухлые губки пака, и улыбается в поцелуй еще более счастливо, когда Чимин отвечает, обвивая его шею и прижимаясь ближе. -Будешь рядом со мной? — хрипло слышится смущенные голос Мина. -Буду. Лишь счастливо отвечает Чимин, вновь припадая к нежным губам. *** (Да-да-да, я знаю что не НМ, хотя и там все неоднозначно, и да, я знаю что тут нихрена ничего не закончено.)