***
Через тридцать минут Дазай на борту предоставленного ему Анго вертолёта. (Тот факт, что когда он проследил за Анго и нашёл его едва ли не лицом прижатым к знакомому надгробию… ну, снисходительнее его не сделал. К счастью для Анго, он его не пнул — пусть и очень хотелось, — что было наивысшим проявлением великодушия.) Ах да, вертолёт. Сейчас он как раз над тем самым, из новостей, местом. По сравнению с землёй, где цепи подобны снегопаду, здесь всё выглядит почти ослепительно белыми, поскольку бесчисленные цепи исходят из одного единственного крошечного источника. — Ты и вправду такая собака, — говорит Дазай, качая головой, и его голос слышен даже сквозь рёв лопастей вертолета. Он наклоняет вертолёт под неуместным углом; и если бы не ремень безопасности — выпал бы. — Но твой вкус в ошейниках оставляет желать лучшего. Разве тебе никто не говорил, что сверкающий белый вразрез не идёт с чёрным цветом мафии? Накахара Чуя, крошечная точка на аэрофотоснимке, парит над Йокогамой с бесчисленными мерцающими и расходящимися во все стороны от его ошейника цепями — точно в попытке укрыть и защитить весь этот город внутри красивой снежной клетки. Накахара Чуя, сейчас выглядящий более чем рассерженным. — Какого чёрта ты тут ошиваешься, скумбрия?! Иди и найди устроившего это ублюдка! — Хм, я думал об этом, но для начала мне захотелось запечатлеть этот момент? — Дазай ухмыляется и делает снимок. — В конце концов, это небось единственный раз, когда Чуя такой высокий! — Ты, блядь, издеваешься, я всегда могу использовать свою способность и взлететь, — Чуя обрывает себя, тогда как Дазай победно смеётся. — Эй! Ты ублюдок! Перестань называть меня низким! Я надеру тебе зад! — Правда что ли? — держа одну руку на пульте управления, а другую на телефоне, Дазай добавляет к фотографиям фильтр. Собачьи ушки выглядят довольно мило. — Ты ж слишком занят, притворяясь хорошим парнем, который хочет защитить целый город! — Притворяться хорошим парнем — это твоя фишка, — ехидно парирует Чуя. — Даже у Ацуши-куна не было столько вещей! Ты пытаешься вытеснить его с места ангельского главного героя? Знаешь ли, становление героем выше тебя не сделает. — Хах?! Главного героя?! Героя?! — Чуя брызжет слюной. Лицо у него красное, почти как волосы. Вероятно, из-за солнечного ожога, учитывая, сколько он здесь висит. — Я представитель Портовой мафии! Меня это не интересует! — Да, да, кричи громче, чтобы вертолёты всё засняли~ — Дазай держит свой телефон сосредоточенным на Чуе. Вертолёт снова накреняется, Дазая это ничуть не волнует. В конце концов, если вертолёт упадёт, его лопасти сначала ударят по Чуе. …не то чтобы Чуя позволил этому случиться. — Но почему Чуя защищает Йокогаму? — спрашивает Дазай спустя миг тишины у находящегося в ярости Чуи. — Там что, съезд шляпников, дегустация вин или что-то в этом роде? Отвратительно, но как же во вкусе Чуи. Дазай всматривается в места под ними. С высоты Йокогама выглядит маленькой, как будто может уместиться на ладони. С одной стороны район порта, где находится штаб-квартира Портовой мафии. На другой — район с агентством и общежитиями. Чуть дальше — остатки башни, где Шибусава и Достоевский пытались стереть способности. На углу — Кон-стрит и взорванный исследовательский центр, где когда-то проводились эксперименты с Арахабаки. Вот бар, где он впервые выпил с Чуей, пусть и для того, чтобы тот ослабил свою бдительность и позволил Дазаю прокатиться вместе с ним на его хлипком розовом мотоцикле и на нём же упасть. Там где-то книжный магазин, где Дазай купил пять наборов канцелярских принадлежностей и каллиграфических ручек, только чтобы написать поддельные любовные письма и начать преследовать Чую. Там самая что ни на есть обычная аптека, где он покупает бинты, используя заранее украденную у Чуи карточку, с её легко угадываемым ПИН-кодом. Есть семейный ресторан, где ему запретили предлагать двойной суицид их официанткам; ресторан с восхитительным разнообразием десертов и чей менеджер позволяет войти ему, только когда он с Чуей, видите ли у него (очень и очень неправильная) теория, что присутствие Чуи сдерживает его желание флиртовать с женщинами. Вот могила человека, который открыл ему глаза на новый путь в жизни. Вот четыре стены и крыша, которые приютили его, пока он не стал старше и, никогда не оглядываясь, не ушёл. Там агентство, Портовая мафия, его прошлое и настоящее. Перед его глазами — Йокогама. Тут Чуя, который, видимо, держит всё слишком близко к сердцу, раз приковал себя к городу, городу, который раскрыл его потенциал и сделал его сильным. Городу, который разрушил любое подобие нормального счастья, нормальной человечности, нормальной для него жизни. Городу, где его предали, городу, где он столько раз оказывался на грани смерти. И доказательство прямо перед ним. Чуя, чиби, слишком маленький, как трепещущая фея, имеет сердце, достаточно большое, чтобы любить весь город, со всем его блеском и его недостатками. Любить, несмотря ни на что… — …Ты наконец понял? — голос Чуи тихий, но Дазай слышит его сквозь вращающиеся, рассекающие ветер лопасти. Дазай чувствует, как у него во рту пересыхает, а глаза Чуи, кажется, сверкают ярче, чем сходящиеся вокруг него цепи. Дазай не уверен, как, учитывая, насколько он замёрз, но каким-то образом ему удаётся кивнуть. — …Хорошо. А теперь иди и найди виновника, чтобы я, чёрт побери, уже мог спуститься! Дазай, широко раскрыв глаза, снова кивает. Он бросает бутылку солнцезащитного крема в лоб Чуи, но какой бы силы он в этот бросок не вкладывал, мягкость в жесте скрыть не удаётся.***
К закату всё возвращается на круги своя. Пользователь способности найден в своём укрытии под канализацией и захвачен правительственными агентами во главе с Анго, чей костюм всё ещё в траве. Каждый снова свободен передвигаться, куда и где он захочет, хотя осознание того, что действительно ему важно… не легко игнорировать. Дазай взламывает замок пентхауса, в котором ему уже давно не рады. …Ну. Не то чтобы он вообще когда-то был здесь желанным гостем. Как и ожидалось, на корзине для белья лежит сегодняшняя одежда. А сегодняшний герой нежится в достаточно широкой для четырёх человек ванне. На краю ванны стоит гель алоэ, открытый тюбик успокаивающего крема и шесть различных видов увлажняющих средств. Видны только нос и закрытые глаза Чуи, остальная часть его тела сокрыта в пахнущей розами пене. У него были часы на раздумья, но Дазай так и не решил, какие слова были бы правильными. Поэтому он решает не изменять своему привычному состоянию. — А ты, как посмотрю, решил сделать всё возможное, — говорит Дазай спустя мгновение после того, как закрывает дверь ванной. — Насколько серьёзен твой солнечный ожог? Или ты опять слишком остро отреагировал? Тц, ты такая тщеславная фея. Чуя даже не удосуживается открыть глаза. — А ты не слишком остро реагируешь? — Я? Чуя сдвигается так, что всё его лицо оказывается над водой. Его щёки, подбородок и немного шеи красные. — Почему ты здесь, дерьмовый Дазай? — Разве я не могу проверить свою собаку? — Нет, — Чуя лениво приоткрывает один глаз. — Грр. Почему у тебя такое лицо? — Какое? Красивое? — Как у выгнанного щенка, — поправляет его Чуя. Глаз снова закрывается, как будто ему больно смотреть на надувшего губы Дазая. — Ты выглядишь так отвратительно, что из-за тебя, придурок, мне хочется пнуть настоящего. — Тц-тц, Чуя, не надо быть злым по отношению к своим собратьям-собакам! — Пфф, и это я слышу от тебя… — Я бы не стал пинать собаку, — Дазай фыркает. Он медленно приближается к ванне, не останавливаясь до тех пор, пока не оказывается достаточно близко, чтобы сесть и оказаться на уровне глаз с Чуей. — Ну разумеется. Ты же боишься, что они тебя укусят, так же? — Я не боюсь таких глупых тварей! — …Ну да, ну да, удивительно, что они до сих пор тебе верят, — Чуя звучит меланхолично, но он всё равно выглядит таким красивым, окружённый каплями воды, заставляющими его кожу блестеть под приглушённым светом его роскошной ванны. — В конце концов, твоя аура мудака видна невооружённым глазом. Дазай сдерживает: «Я знал, что ты согласишься быть собакой». Даже для такого человека, как Дазай, удивительно, что Чуя способен любить то, что причинило ему боль. Это не имеет смысла, тем более что Чуя — тот, кому достаточно двинуть пальцем, ударить кулаком, шёпота, и больше не будет боли. Вместо того чтобы избегать её, людей, причинивших её, предавших партнёров — он принимает их. Понимает их. Верит в них. — …Я ненавижу тебя, Чуя, — когда-нибудь он сможет сказать, что имеет в виду на самом деле. — Даже если бы та способность сработала на мне, я бы никогда не приковал себя к тебе цепью. — Конечно, — соглашается Чуя. — Я всё равно не хочу, чтобы меня защищала дерьмовая скумбрия. С твоими боевыми навыками, всю работу всё равно бы пришлось выполнять мне. — Если бы она сработала на мне… — бормочет Дазай, протягивая руку, чтобы коснуться загорелой кожи на лице Чуи. Чуя даже не вздрагивает. — …Меня бы, наверное, утянуло вместе с тобой. — Мм. — Так что, как же хорошо, что она всё-таки не сработала, — говорит Дазай, однако говорит так тихо, что единственное, что он слышит, — это стук его собственного сердца. — Потому что мне определённо не хотелось бы загореть. Чуя фыркает. — И ты это ещё меня называешь тщеславным. — Ну да. Это же не я беспокоюсь о том, что моя внешность будет испорчена! — Да неужели? Раз так, тогда убирайся нахуй и оставь меня в моей ванне. Вместо того, чтобы уйти, Дазай, не снимая одежды, забирается внутрь. В конце концов, он начинает лучше понимать то, что Чуя хочет держать рядом.