Конец прекрасной эпохи

— А если будет боль? — Стерплю! — А если вдруг — стена? — Снесу! — А если — узел? — Разрублю! — А если сто узлов? — И сто!.. — Любовь тебе отдать? — Любовь!.. — Не будет этого! — За что?! — За то, что не люблю рабов. Роберт Рождественский

Иногда появление человека сопровождают какие-то знаки. Будто жизнь даёт призрачные подсказки, которые нутром чувствуешь, а головой не понимаешь, и только когда все карты раскрыты, только когда песенка спета, всё становится ясно. Миг полной трезвости мыслей во время неистовой сонливости, когда у всех предметов вокруг появляется оболочка, когда чувствуешь себя во всём и во всех, и собой одновременно. Дазайн по Хайдеггеру, или что-то очень близкое к нему. Это стул, это стулья, это мощёный бульвар, на котором они стоят. Это длинная газовая горелка с пламенем под прозрачным колпаком. Это рассказ «Смерть в Венеции» Томаса Манна, и бледное болезненное утреннее солнце, едва выглядывающее из-под перламутрово-серых облаков. Это латте макиато, припорошенный корицей, и длинная ложечка для такой же длинной стеклянной кружки. Австрийцы в субботний день на уличных террасах посреди сказочного ноября, припорошившего ёлки на тех склонах гор, что повыше. Тяжелый говор немецкого диалекта вокруг, и тот самый скетчбук в широком кармане длинного пальто. Сообщение по вотсапу от Скалл, что она сегодня вечером в первый раз идёт к репетитору на занятие гитарой. Собственные мысли о продавщице из книжного, о Труди, чьи фарфоровые кисти на фоне тёмной блузы напоминают картины фламандцев. Ласковые лохматые псы, и даже один золотой ретривер, и старые детские мечты о собаке. Запах ёлок, лиственниц, сосен и навоза, пробирающийся в город с окружающего кольца гор. Это тёмный нечитаемый взгляд Реборна за соседним столиком, когда он свернул свою утреннюю газету. — Гутен морген, дружище, — не оборачиваясь, поздоровался Колонелло. Реборн молчал. Ручка в ловких пальцах Дождя принялась спокойно штриховать страницу, пока её хозяин всеми своими инстинктами следил за незваным гостем. — Я понимаю, зачем ты здесь, — подал голос Реборн. — Неужели? — деланно удивился Колонелло. — Объяснишь мне? — Ты думаешь, что Лал предала тебя- Смешок. — Когда выуживаешь свою ненаглядную из чужой, твою мать, постели- — … но ты не понимаешь, чего ей это стоило. — Послушай. Мне плевать. Я виноват. Она виновата. Мы виноваты. Долбанная жизнь виновата. Ну не сложилось, и не сложилось. Всё, партия сыграна, начинаем снова. И я искренне клал на то, что ей расставание тяжело далось. Не нужно трахаться с кем-то левым, чтобы вышвырнуть жениха из дома. — Затем он обернулся и вперился взглядом в Реборна. — Зачем ты на самом деле приехал? Я знаю тебя много лет, и ты бы не стал кого-то выискивать, чтобы передать чужие оправдания. На безукоризненном лице Аркобалено Солнца темнели синяки под глазами и двухдневная щетина. Не будь он профессионалом до мозга костей, от него бы резонировало усталостью. — Я приехал, — они встретились взглядами, — потому что я люблю Скалл. Колонелло растерянно моргнул. — Вот и всё. Они помолчали. Взбитые сливки почти растаяли в сладком кофе и, чтобы не перелилось за край чашки, пришлось сделать глоток. И ещё один. И ещё. Пить было явно легче, чем думать. Реборн смотрел, как старинные дома перетекали в горы, и в его обычно нечитаемых глазах были видны только две эмоции: тоска и примирение. На площадях прозвенели пару раз колокола. Было без четверти чего-то. Реборн прикурил свой «Парламент» от именной Зиппо. Дым заструился по длинным, почти аристократичным, пальцам. — В будущем, которого больше не будет, она умерла за меня. Я помню. И я знаю то, что не знает она — а именно, как сильно у меня стояло в штанах во время того единственного поцелуя, и как я убил потом с добрую сотню, потому что ярость душила стальной перчаткой, — он посмотрел на Колонелло. — Мы очнулись, вернули прежний облик, и Скалл убежала. — По её словам, одной жизни было достаточно. Реборн невесело усмехнулся. — Эгоистка. Моя школа. — Ты хочешь вернуть её? — Нет. Но я хочу поговорить. — А если она не захочет слушать? — Значит, выслушает. Скалл пошла на риск, сделала пару поступков, а теперь пора нести ответственность. Убегать от проблем намного легче, чем решать их. — Она отпустила тебя. — Зря. — Может быть уже слишком поздно. Реборн даже бровью не повёл. — Я знаю. Он закурил ещё одну. Колонелло, чертыхнувшись, закурил тоже. — Залечь на дно в Инсбруке, — неспешно протянул Реборн. На его голос профессионального сердцееда заинтересованно обернулась официантка с солидным декольте. Он не обратил на неё внимания. — Я могу понять, почему Скалл здесь остановилась. Но почему ты? Разве тебя больше не тянет к морю? — Тянет, — признался Колонелло. — Но я к нему пока не хочу. Думал после Инсбрука, когда надоест, осесть в Анси. — Французская горная Венеция. Чудесное место. — И довольно спокойное. Мафии там нечего делать, поток туристов не такой большой. Они посидели молча, держа в пальцах догорающие сигареты. Реборн казался непривычно тихим. Без образа галантного чёрта из табакерки с пистолетом и топором он походил скорее на романтичного героя художественного романа, чем на самого успешного убийцу нынешних дней. От его наглухо закрытой души сквозило сентиментальностью, словно родной возраст догнал его молодое тело. — Скалл винит меня, разумеется, — Реборн затянулся. Выдохнул. Потушил в пепельнице догоревшую сигарету. — И не понимает, что без её маски клоуна всё могло бы произойти гораздо быстрее. Если мужчина не воспринимает женщину как… непосредственно женщину, то это её личная трагедия. Но в случае Скалл — это весьма банальная и глупая ошибка. Рискни она раньше, всё было бы иначе. Но мы же боимся. Колонелло не без сочувствия вздохнул. — Как у вас всё сложно. — Задумался о своём и всё-таки спросил, — так почему Лал мне изменила? — Потому что иначе ты не уходил. Она хотела, чтобы ты понял всё сам. — Разве Лал мне намекала? — Откуда мне знать? Она уверена, что перепробовала все способы, кроме разговора тет-а-тет а-ля «мы с тобой не пара, пора расходиться». Но, — добавил Реборн, — она также считает, что ты бы не ушёл, а продолжил бы добиваться её, несмотря ни на что. — И поэтому надо было мне изменить?! — повысил голос Колонелло. Несколько голов на него обернулись, но было наплевать. Он спрятал лицо в руках, глубоко выдыхая. Долгий вдох. Долгий выдох. Вдох. Выдох. Колонелло хотел убежать от чужих слов, но они уже были в голове. Перед глазами стояла Лал со сложной улыбкой на лице, полной грусти и чего-то ещё. «Когда-нибудь ты поймёшь» — сказала она. Долгий вдох. Долгий выдох. Вдох. Выдох. Они садились для очень серьёзного разговора несколько раз, и каждую беседу Колонелло умудрялся выигрывать. Или оттягивать. А у Лал плечи все ещё держались напряжённо, как на задании, и взгляд блестел как что-то, чему он не знал названия. Секса становилось всё меньше и меньше, хотя он только начался. Лал ссылалась на гормоны и вновь растущее тело и боялась его поцелуев. Боялась его желания. Боялась его разговоров о домике с лужайкой, детях и собаке. Боялась, когда он в очередной раз принимался расспрашивать её о кольцах и свадьбе. В глазах Лал блестел конец, финишная прямая отношений, а Колонелло не хотел этого видеть, потому что верил, что всё будет так, как он захочет. Иначе зачем это всё? Иначе зачем его жизнь? Лал раз за разом говорила: «две души не могут стать одной». Колонелло отвечал: «посмотри на нас, мы и есть одно целое». Она качала головой. Разве не этого же хотела Скалл? Реборн, с его привычкой предугадывать чужие мысли, произнёс: — Настоящие романтические отношения, подразумевающие брак — это союз. Единение подразумевает неравенство, где один человек растворяется в другом. Лично я подобное рабство в отношениях не терплю. Как минимум, это игра в пьедесталы и идолов. Как максимум, — он хмыкнул, — это скучно. Он поднялся со стула и стряхнул с себя невидимые пылинки. Колонелло, отняв руки от лица, наблюдал за ним. Реборн передал оплаченный счёт официантке, так и не взглянув на её декольте. — Идёшь возвращать Скалл? — Разумеется. — А ты думаешь, она вернётся? Реборн сделал задумчивое лицо. — Понятия не имею. Ответ: или да, или да. Да — залепит пощёчину, и всё будет хорошо. Да — расплачется, и всё будет хорошо. — Тогда почему ты так плохо выглядишь? — не удержался Колонелло. Тот улыбнулся. — Для эффекта, конечно. И пошёл прочь, спрятав руки в карманы штанов. Его неизменная фигура в такой же неизменной шляпе мелькнула в толпе и исчезла, будто его и не было. Колонелло смотрел ему вслед, медленно моргая. И думал. Возможно ему стоит гораздо раньше уехать в Анси. Хотя бы для того чтобы Скалл, если всё пройдёт плохо, не смогла его прибить как соучастника.