Troye Sivan – blue
– Отец, – в дверном проеме стоит молодой человек в строгом костюме. Идеально уложенные белокурые пряди подчеркивают бледное, как будто фарфоровое, строгое лицо, делая его ещё более изящным, – ты хотел меня видеть? – Проходи, – говорит мужчина, сидя на кресле, которое, наверняка, стоит больше, чем вся мебель в квартире среднестатистической семьи. Роскошь. Это слово описывает семейство Чжон. Директор одной из крупнейших компаний Китая, имеющей десятки филиалов не только на территории страны, но и за её пределами, разворачивается, смотря на своего сына, которому уже далеко не шестнадцать, кивает, указывая на стул рядом со столом, – садись. – Его взгляд строгий, ни капли жалости даже для собственного сына. Но молодой наследник не возражает. Его так воспитали. Он не ребёнок. Ребенок в нем умер в тот день, девять лет назад. В тот день, когда все в его жизни изменилось. – Завтра ты отправляешься в Сеул. – Зачем? – на какую-то долю секунды его выбивают из реальности. Сеул? Почему именно Корея? Отец ведь прекрасно знает... Отец. «Ты должен быть как отец. Ты Чжон.» Непонимание сразу испаряется и парень, с еле скрываемым интересом, смотрит на мужчину. – Недавно тебе исполнилось двадцать пять, я хочу чтобы ты возглавил нашу компанию за пределами Китая. – мужчина вертит в руке стакан виски, кубики льда бьются о стеклянные стенки, напоминая его сыну кто он. Он Чжон. Чжон значит как лед. Чжон равно холод. – Возможно, ты ещё молод, но ты достаточно времени пробыл под моим крылом и я более чем уверен, что ты готов. Ты мой сын, я считаю, что лучшей кандидатуры не найти, – в ответ только согласно кивают. – Есть пожелания на счет секретарши? – Секретаря... – прочищая горло, исправляет младший. Видимо у отца вылетело из головы. О ориентации сына он знал, как и о всех мальчиках на одну ночь, но не смотря на свое недовольство, перечить ему не стал. Его жизнь, пусть спит с кем хочет.***
Ченлэ смотрит на дом. Дом в котором они жили когда-то, но называть его своим не хочется. Даже находится здесь особого желания нет, все до боли знакомое, напоминающее о прошлом, о Джисоне. Почему они не продали его? Возможно, отец ещё тогда знал, что сыну придётся вернуться. Он открывает дверь в свою комнату. Не изменилось ничего, только полки, когда-то доверху забитые альбомами, сейчас пустуют. Ченлэ как сейчас помнит тот день, когда очнулся. Он не нашел его. Когда-то единственное сокровище бесследно исчезло. Скетчбука не было. Только спустя несколько дней пришло осознание того, что с ним сделали... Дома напол летело всё. Все рисунки были безжалостно выброшены, но больше всего хотелось выбросить его. Порвать на мелкие кусочки каждую страницу и сжечь, наблюдая как тлеет чужой образ. Он не держал в руках карандаш с того самого дня. Больше ни одного рисунка. Ни одного портрета... Вот только черты чужого лица в голову засели и покидать не собираются. Он бы, наверное, даже сейчас смог до мельчайших деталей перенести все на бумагу, вот только... Пак Джисон равно прошлое, Чжон – холод.***
Огромное здание возвышается перед парнем. Пак Джисону двадцать четыре и он мечется в поисках работы. Когда-то хулиган и один из худших учеников своего класса, сейчас сжимает в руках папку с документами в надежде, что хотя бы здесь его примут. Джисон изменился, кажется, в тот же день. Ему больше не нравилось прогуливать уроки с теми парнями, которых назвать друзьями язык не поворачивался. А вот кулаки... Содранные в кровь костяшки, непонимающие взгляды «приятелей», брошенное «ничего особенного, вы просто получили немного больше, чем должны были» и слезы на глазах Пака, которые он вовремя успевает скрыть от них. Это была его последняя драка. Успеваемость в школе, на удивление учителей, стремительно росла, как и пустота внутри подростка. Он Ченлэ до сих пор не забыл и все ещё таит в душе то самое трепетное чувство, но вместе с ним и ненависть к самому себе , потому что позволил. Потому что не остановил. Потому что не заметил на себе чужого взгляда, переполненного нежностью, в школьном коридоре. Он делает неуверенный шаг вперёд, стеклянная дверь открывается и он уже находится внутри здания. Сюда принимают только избранных, и сегодня Джисон надеется стать одним из них. Перед дверью директора руки начинают трястись, но взгляд цепляется за уголок синей потрепанной обложки, что выглядывает из-за папки. Скетчбук Лэлэ. Ченлэ здесь. Ченлэ рядом. Только Пак даже не догадывается, что тот на самом деле ждет за дверью... Он так и замирает на пороге, всматриваясь в чужие черты лица. Лэ изменился, стал ещё красивее и Джисон, кажется, только сейчас понимает кто именно перед ним. Чжон медленно разворачивается лицом к вошедшему. Его образ все так же не выражает ни единой эмоции, вот только внутри рушится что-то, потому что прямо перед глазами стоит его первая любовь, оставившая после себя огромное количество шрамов. Не только на теле. Отец постарался на славу, лучшей копии Пак Джисона, чем сам Пак Джисон, безусловно найти нельзя. Они оба молчат некоторое время, смотря друг на друга, пока Чжон не отмирает: – Проходите, – голос старшего словно что-то тяжелое бьет по голове Пака, – представьтесь, пожалуйста. У обоих мысли в голове покоя не дают, только у одного до боли в груди резкое «не узнал», у другого же – «теперь твоя очередь валяться у моих ног». Он слушает парня, ликуя, когда отчетливо слышит дрожь в чужом голосе. Он по глазам понял, что его узнали. Пак не изменился совсем, только ещё выше стал. Он даже не вслушивается в слова младшего, только взглядом прожигает и выдает: – Вы приняты, можете приступать к работе прямо сейчас.***
Первая неделя дается не просто. Джисону хочется сравнить её с адом, но он напоминает себе – ад начнётся только когда Ченлэ поймет кто ты. Ченлэ... Пак ему, кажется, не понравился совсем, потому что полное безразличие к своей персоне, в то время, как с коллегами он разговаривает вполне нормально, а Джисона только работой заваливает, по другому объяснить нельзя. Его трясти начинает при одном только взгляде на молодого директора. У Ченлэ руки постоянно спрятаны в карманах брюк, которые подчеркивают стройные ноги, походка безупречная и волосы уложены идеально. Лэ весь идеальный. Ответный взгляд только боль причиняет. Он в этих глазах все ещё надеется увидеть того самого мальчика. Его мальчика. «Не смей надеяться. Ты никто.» Повторяет он каждый раз, как только старший появляется в поле зрения. Он уже тысячу раз пожалеть успел, что пришел на собеседование именно в эту компанию, потому что перед Ченлэ хочется на колени пасть и молить о прощении, вот только он не имеет на это права. Он даже мизинца Чжона не стоит. – Выбери какой нибудь ресторан и забронируй два места на сегодняшний вечер, – бросает китаец по дороге в свой кабинет, даже не замечая, как Пак голову опускает и челюсть сжимает. Два. Есть ли смысл успокаивать себя тем, что это просто деловая встреча? Джисон тоже думает, что нет.***
– Куда ты собрался? – Чжон останавливается у рабочего места своего секретаря, наблюдая за тем, как тот собирает свои вещи. – Но рабочий день уже закончи... – хочет сказать Джисон, но его перебивают: – У тебя уже всё готово? – У Чэнле взгляд прожигающий и голос строгий, до мурашек. – Нет... Я думал, что смогу завтра закончить. – Завтра?! – слишком громко, Пак вздрагивает, – Утром всё должно быть у меня на столе! – их разговор прерывает телефонный звонок, Чжон достает мобильный и подносит к уху, – Инджуни, я скоро буду, немного в офисе задержался. И уходит, оставляя Джисона одного. «Ты же сам говорил, что они с Ренджуном были бы хорошей парой». Вот только влажная дорожка на щеке, видимо, с ним не соглашается. «Ты сам устроил свидание любимому человеку. С ним он будет счастлив, смирись».***
Ещё через неделю Ченлэ приезжает в офис не один. Джисон делает вид, что уронил что-то и наклоняется, лишь бы Ренджун не заметил его. Он знает, что Хуан все ещё его ненавидит, Пак каждый день ловил на себе озлобленные взгляды китайца, пока тот не выпустился, но его можно понять. – Две чашки кофе, одна с молоком, – парень матерится про себя. Он на дрожащих ногах идет в кабинет Чжона, оставляя поднос на столе и замечает на себе чужой взгляд. – Это же... – произносит Хуан, когда дверь закрывается. – Пак Джисон, – спокойно отвечает младший, – думаешь, я не узнал? – Что он здесь делает? – Глупый вопрос, он здесь работает. – в голосе только безразличие, но Лэ замечает тревогу в глазах напротив, – мне нужны его мозги, а не задница, Ренджун, не волнуйся. – Он... – начинает Хуан, – Джисон так изменился. Он выглядел таким подавленным после твоего ухода. Джисон за дверью стоит и слышит все. Сердце стучит бешено. Его все это время знали, просто притворялись. Ренджун в ответ готов услышать все, что угодно, но только не холодное и бесчувственное: – Мне плевать. Джисон в уборную на ватных ногах отправляется. Холодная вода немного помогает придти в себя, но от этого, кажется, становится только хуже. Его должны ненавидеть, должны кричать о том, какой он урод, какой ужасный. Его должны уничтожить так же, как когда то уничтожил он. Но он не замечает, что это только что сделали. «Плевать» – словно удар под дых. Безразличие хуже ненависти.***
Джисону исполняется двадцать пять, но особого счастья он не ощущает. С каждым днем внутри него что-то тухнет, он уже и забыл, когда на его лице последний раз появлялась улыбка. Наверное, ему бы стоило уволиться, но тогда он уж точно Лэ больше никогда не увидит. Пак приходит на работу раньше положенного, все равно не спалось, в офисе ещё нет никого, только он. И скетчбук Ченлэ на столе. Хочется обратно в детство, где искренне верил, что желания загаданные в день, когда ты родился обязательно сбудутся, он бы даже не задумался, попросил бы вернуть его Лэлэ. Но только он далеко не ребенок. – Кажется, это принадлежит мне. – слышит он, словно сквозь воду, – не хорошо забирать чужие вещи, Джисон. – от собственного имени, произнесенного чужим голосом, хочется взвыть. – Я... – хочет что-то сказать в свое оправдание, вот только язык не слушается совсем, – простите. – Я так долго искал его, – говорит Ченлэ, осматривая синюю обложку в своих руках, неспешно открывает, – надо же, ты совсем не изменился. – Джисон опускает взгляд, сквозь землю хочется провалится, а старший играет, говоря все это с нескрываемой насмешкой. А потом просто бросает альбом в мусорное ведро, что стоит возле стола, – давно хотел это сделать. Чжон разворачивается, как будто ничего не произошло, направляется к своей двери, и только возле нее замирает: – С днем рождения, Пак Джисон, – говорит он, – но ты же не думаешь, что сегодня у тебя будет меньше работы? Не думает. Он сейчас вообще думать не может, достает из мусорки то, что принадлежит ему и прижимает к груди, вот только сердце так и остаётся среди помятых листов и прочего мусора. «Ты хотел, чтобы тебя сломали? Получите, распишитесь». Ченлэ закрывает дверь и опирается спиной о стену. Он даже подумать не мог, что его скетчбук всё это время был у Джисона. Девять лет. Младший хранил его девять лет. Зачем? Совесть мучает? Теперь будет мучить Чжон. Он еле дожидается вечера, когда весь персонал покинет здание, достает бутылку элитного коньяка и пьет прямо из нее. Он устал терпеть. – Куда собрался? – останавливает он Пака, который уже собирался уходить – Я всё сделал, – отвечает тот и отходит назад. – И что? – смешок, как будто Джисон сказал что-то забавное, – я разве разрешал тебе уходить? Возможно я хочу сделать тебе подарок. Джисон не понимает о чем идет речь, только испуганно глядит на директора, который уверенными шагами направляется к нему. У Ченлэ в глазах черти пляшут и на губах появляется гадкая ухмылка. Ченлэ пьян. – Господин Чжон, мне нужно идти, – он уже готов сорваться на бег, только властный голос не дает даже с места сдвинуться: – Я сказал стоять! – Чжона ситуация, по всей видимости, забавляет, он подносит руку к чужой шее, – только посмотри на себя, весь дрожишь. Настолько страшно без своих псов? – сквозь зубы шипит старший, – а я ведь всегда был один. – Пожалуйста... – у Джисона глаза влагой наполняются моментально, он не готов слышать это, он не хочет, – не надо, пожалуйста. – Почему ты просто стоишь? – с наигранным удивлением спрашивает китаец, – ну же, ударь меня, ты наверное так скучал по этому! – Не надо... – длинные пальцы сжимаются на чужой шее, Лэ скалится – Ох, извини, я забыл, ты же никогда не трогал меня, – Джисон не выдерживает уже, всхлипывает. – Ссыкло. – Не надо, прошу, – кое как выговаривает парень, дышать тяжело. – Я тоже просил, – у Чжона лицо раскраснелось, то ли от злости, то ли от алкоголя в крови, – но ты просто стоял в стороне и смотрел. Неужели я был настолько противен тебе? – Нет... – слезы по впалым щекам текут и он даже не пытается сдержать их, так же, как и не пытается убрать чужую руку со своей шеи. Заслужил. –Вы... – Что я?! – на него кричат, но он думает, что лучше бы его избили, потому что терпеть все это до невозможности сложно, – противный!? Мерзкий?! Жалкий?! Какой?! – Вы... – Пак в легкие побольше воздуха набирает и дрожащим голосом выдает, – вы не тот Ченлэ, которого я любил. Джисон чувствует, как дрогнула чужая рука, и клянётся, что на долю секунды увидел в глазах напротив его. Шестнадцатилетнего мальчишку, в любимой старой толстовке, которую он постоянно таскал, не смотря на то, что ему могли купить сотню таких же. Мальчишку с растрёпанными, сожженными волосами и карандашом в руках. Мальчишку которого так любил Джисон. И до сих пор любит. Ченлэ пятится назад, убирает руку и прячет обратно в карман. – Если бы ты и вправду любил его, – голос холодный и взгляд в пустоту, – ты бы его не уничтожил. Чжон разворачивается и бросает тихое «можешь идти», но Пак не уходит. Смотрит на чужую спину и никак решиться не может. Всё, что девять лет убивало изнутри, сейчас так и норовит вырваться наружу. И он не собирается молчать, возможно, это единственный шанс. – Я настолько сильно любил его, что даже не заметил, во что превращаюсь. Эта любовь ослепила меня, раз я думал, что он влюблен в другого. – к нему всё ещё стоят спиной, но это и к лучшему, в лицо говорить сложнее. – Я хотел показать, что принадлежит мне. Я хотел чтобы он обнимал меня, а не Ренджуна! – очередной всхлип, только этот, кажется, особо громкий, в нем как будто вся та боль, что все это время жила внутри, – но я не знал, клянусь, не знал, что с ним сделают в тот день. – он с грохотом падает на колени, – я не достоин прощения, вы можете сделать со мной всё, что угодно, я заслужил. Ченлэ за долю секунды оказывается возле него, хватает за воротник рубашки, заставляя подняться на ноги. И мажет кулаком по скуле. – Заткнись! – а затем буквально вгрызается в чужие губы. Поцелуй выходит настолько грубым, что еле удаётся удержать равновесие. Оба ощущают соленый привкус, то ли крови, то ли Джисоновых слез, все равно. Пак руки на чужую талию ставит, прижимая к себе, и, ему кажется, что тело Ченлэ создано для его ладоней. Он всё ещё хрупкий. Они целуются до нехватки кислорода, Лэ отстраняется первым и: – убирайся. А внутри Джисона рушится что-то. Опять. В ту ночь китаец остается в офисе, крушит все, бумаги валяются на полу, а бутылка со спиртным находится в руках. Невозможно. Невозможно любить того, кто причинил столько боли. Но тогда почему его все ещё тянет к Джисону? Перед ним хочется забыть кто ты и упасть в объятия, снова почувствовать тепло больших ладоней на своем теле. И это бесит. Так быть не должно. Длинные пальцы зарываются в волосы и парень прикусывает щеку изнутри, лишь бы не дать волю эмоциям. Ты Чжон. Ты Чжон. Ты Чжон. Он не простит так просто, услышав лишь одно признание. Он вообще не должен прощать.***
Джисон домой идет пешком, возможно холод поможет хоть немного придти в себя. Ченлэ поцеловал его, вот только значит ли это что-то? В квартире холодно. Он бросает сумку на пол, снимает пальто и идет в ванную, прямо в одежде забираясь в душевую. Не мешало бы согреться, зима все же, но парень все равно открывает кран с холодной водой, тело сразу же покрывается мурашками и начинает дрожать, Пак искренне надеется заболеть, не приходить на работу, не видеть Чжона. Он не хочет слышать о том, что все это ничего не значило, ведь для него это не так. Скула саднит, удар сильный, скорее всего будет синяк, но разве это сейчас важно? Важно то, что его губы искусаны в кровь любимым человеком, который, кажется, всем сердцем ненавидит его. Хочется посмотреть в глаза и спросить: «за что?», но в этом нет необходимости. Он знает за что. Именно поэтому, сейчас он может только стоять под струями ледяной воды и стучать кулаком по плитке, в надежде успокоиться.***
Утром он просыпается от головной боли, но не спешит принимать какие либо таблетки. Он привык к боли. Она сопровождает его уже несколько лет. Из зеркала на него смотрит что-то... ужасное. Кожа бледная, не такая как у Ченлэ, а болезненно бледная, под глазами тени, как будто он не спал несколько ночей. Он уверен, температура высокая, но его это не особо волнует. На часах 6:00. Пак одевается и идет на работу. В здании, как обычно, почти нет людей, что вполне нормально для столь раннего времени, Джисон направляется к своему столу, как дверь Чжона открывается. Выходит какой-то парень, находу застегивая рубашку. Он не работает здесь. Джисон знает весь персонал. До него медленно доходит, что он мог делать в кабинете директора в такую рань, да ещё и в расстегнутой рубашке. Перед глазами плывет, незнакомец останавливается: – Понабирают же уродов, – слышит парень, поднимая усталый взгляд на того, – у тебя дома зеркало есть? – У тебя ровно три секунды чтобы исчезнуть, – шипит он, внезапно захотелось стать тем пятнадцатилетним Джисоном и проехаться несколько раз по чужому смазливому лицу, – а иначе я сделаю так, что ты будешь выглядеть хуже меня, понял? Дважды повторять не пришлось. Пак сам не знает, зачем направляется в кабинет Чжона, не знает, что будет говорить, но все равно открывает дверь и оказывается внутри. – Приполз? – Ченлэ завязывает галстук, даже не смотрит на вошедшего, чисто интуитивно догадывается кто это, – чего тебе? Хочешь повторить вчерашнее? – насмешка в чужом голосе словно лезвие, которым медленно водят по коже, оставляя кровавые полосы, – может хочешь чего то большего? Я могу заплатить, – продолжает старший, все же переводя взгляд на парня, – я могу купить тебя как вещь, тебе ведь нужны деньги, так? Иначе зачем ты все ещё здесь? Ну, чего ты хочешь? – Я хочу.. – голос охрипший, слова даются сложно, Пак еле на ногах стоит, – хочу чтобы мне вернули моего Ченлэ... А затем темнота. Через несколько часов он очнется в палате, даже не подозревая, как попал сюда. Он не узнает, как Чжон дрожащими руками набирал номер скорой, а потом наплевал на всё и сам отвез в больницу, всю дорогу сжимая его ладонь в своей. На вопрос о том, сколько он должен за лечение, медсестра ответит, что его друг уже оплатил все, вот только Ченлэ упустил один момент. У Джисона нет друзей.***
– Ты все ещё что-то чувствуешь к нему? – спрашивает в тот же вечер Ренджун – Откуда ты... – Хуан только улыбается тепло и руку на чужое плечо опускает. – Это я отдал ему твой альбом, – отвечает он, – я каждый день видел его и его взгляд... он кажется тоже... – Любил его... – заканчивает предложение Ченлэ. – Почему ты говоришь о себе в третьем лице? – искренне не понимает старший. – Он любил его, а не меня, – он вздыхает. Ренджун единственный перед кем он может открыться, отключить режим холодного принца и показать настоящего себя, – так же, как тот Ченлэ любил Джисона, а я - нет. – Ты сам себе врешь, – он поглаживает чужую спину, хочет успокоить и помочь разобраться в себе, – он все ещё любит, я видел как он смотрит на тебя, хотя я все ещё не могу простить ему того, что он сделал. – Гэгэ, – смотрит на него младший, – ты ведь тоже любил меня... – Любил, – улыбается, грустно как-то, – я правда очень сильно любил, и сейчас люблю, только уже не той любовью. Сейчас ты только друг. Прошло. Поэтому я даже представить не могу, насколько сильны ваши чувства, – Ченлэ взгляд в пол опускает, как губка впитывает то, что говорит старший, – Ченлэ~я, вы не виделись девять лет, ничего друг о друге не слышали, но все это время страдали. Джисон усвоил урок ещё в тот день, когда узнал, что ты уехал, с вас достаточно. – Ренджун, – шепчет Чжон, – я так ненавижу его... – Отпусти уже прошлое, вы не дети. Прости его. – Ты бы простил? – Да. – не задумываясь ответил Хуан, – если бы нам дали ещё один шанс, то простил бы. А у вас он есть. У Ренджуна объятия все ещё теплые. И им, кажется, удается растопить холод внутри Чжона.***
Джисон уже как два дня дома, состояние заметно улучшилось, но только физическое. Он сидит на диване и смотрит какую-то передачу, в руках тарелка с едой, но аппетита совсем нет. Звонок в дверь пугает. Кому придет в голову заявиться под вечер, да ещё и к Паку. Он плетётся в коридор, поворачивает ключ, дверь открывается... Джисон хочет закрыть обратно. На лестничной площадке стоит Ченлэ. Потрепанный Ченлэ, который, кажется, вот-вот в комочек сожмётся, у него глаза на мокром месте. И бутылка виски в руке... – Если бы ты только знал, как я, черт возьми, ненавижу тебя, – выдает он, шмыгая носом, – я ненавижу всё, что связано с тобой, – у Джисона взгляд болью наполнен, но он не возражает, молчит, – но больше всего, я ненавижу то, что испытываю к тебе, не смотря на все, что ты сделал. – Старший начинает дрожать, опирается рукой о стену, чтобы удержаться на ногах, – почему? Почему ты не можешь просто исчезнуть из моей жизни, из моей головы?! – он подносит палец к груди и тычет им в области сердца, – почему ты не можешь исчезнуть отсюда? — Пак ожидает чего угодно, зажмуривает глаза, настраиваясь на удар, но в ужасе распахивает их, когда ощущает чужое тепло и горячее дыхание в области шеи. Ченлэ жмется ближе, обвивая руками, шепчет устало, – я устал любить тебя. Джисон отмирает, зарывается носом в светлые волосы и чуть ли не плачет, потому что это он. Его мальчик. Не тот Ченлэ, что пытается задеть словами, а тот, что готов на всё пойти и простить всё, лишь бы рядом с Паком оказаться. Он чувствует как тело в руках дрожит, а на шею слезы стекают. – Почему ты делал это, почему не остановил их? Я бы простил, я бы все простил, – Лэ рыдает, словно в бреду проговаривая слова, – мне было так больно, Джисон~а, почему ты не помог мне? – Прости, – всё, на что хватает младшего, он отстраняется и берет в ладони заплаканное лицо, вытирая слезы большими пальцами, – прости меня, пожалуйста, я такой ужасный, – он прижимается лбом к чужому, выдыхая прямо в губы, – я найду их всех и убью каждого. Лэлэ, я себя убью, только прости. Он простил. Давно простил, только отказался признавать это. Ченлэ вперед поддаётся, касаясь своими губами Джисоновых, не как в прошлый раз, а невесомо совсем, вкладывая всю нежность, что все это время скрывалась за холодной маской, хнычет в поцелуй, потому что до дрожи в коленках приятно, он этого девять лет ждал. Джисон на руки подхватывает, как будто он пушинка, а не взрослый мужчина, ногой закрывает дверь и несет того в спальню. На нем футболка домашняя, которую снять труда не составит, а вот с рубашкой Чжона придётся повозиться. – Не смотри... – просит старший, когда они уже лежат без одежды, на его руках шрамы от сигарет и он их до безумия стесняется, не хочет чтобы Джисон видел, но тот не слушается. – Нет, не надо, – он губами по каждому знаку на теле мажет, извиняется за каждый отдельно. – Если ты хочешь сверху, то... – дрожащим голосом выдает младший, но ему договорить не дают. – Нет, – выдыхает Лэ, – не хочу. Эти слова для Джисона как зеленый свет, но он обещает сам себе, что спешить не будет, доставит только удовольствие, Ченлэ больше не узнает, что такое боль. Он свое слово сдерживает, Чжон на все ласки отвечает, выгибаясь в спине, пока Пак трепетно взмокшую челку со лба убирает и целует туда же. Выпирающие ключицы украшены росписью алых пятен и Джисон жалеет, что не умеет рисовать, как старший, потому что он бы эту картину обязательно на бумаге запечатлел. Они засыпают только под утро, прижавшись друг к другу, у Ченлэ улыбка на губах и чужие большие ладони на тонкой талии, Джисон просит прощение последний раз, перед тем как сомкнуть глаза. Утром он проснётся от уже привычного холода, испугавшись того, что все происходящее вчера – просто очередной сон с участием Ченлэ. Чужая запонка на полу позволяет выдохнуть и начать собираться на работу, дома сидеть надоело. Он впервые за столь долгое время чувствует себя действительно хорошо, настолько хорошо, что моментами становится страшно. Разве так бывает? Первым делом направляется в кабинет директора, Ченлэ увидеть хочется безумно, вот только открыв дверь он натыкается на взгляд. Привычно холодный. – Ты что здесь забыл? – бросает тот, – у тебя больничный. – Но мне уже лучше, – говорит Джисон и подходит к столу, оставляя на нем запонку, – ты у меня оставил. – «Ты»?! Забыл с кем разговариваешь? – он вопросительно изгибает бровь, наблюдая за действиями младшего. – Но.. – Пак стушевался, – прости...те. Я, видимо, надумал себе лишнего, – быстро выпаливает он, опуская взгляд, не возможно, перед ним сейчас абсолютно другой человек, – вы не можете обращаться со мной так после того, что было этой ночью, – неожиданная смелость пугает. – А то что? – хмыкает старший, а Джисон не подумав бросает: – Я уволюсь. – и глупая надежда где то внутри рушится, когда ему протягивают лист бумаги и ручку: – Садись, пиши заявление. Дрожащая рука аккуратно выводит буквы на белой поверхности. Дата. Подпись. Ченлэ встает со своего кресла и обходит стол. Берет в руки заявление, а затем медленно опускается на чужие колени и разрывает его в клочья, прямо перед глазами Пака. – Я уже говорил, что могу купить тебя? – и улыбается так ярко, словно не он сейчас словами бросался, – вот только расплачиваться не деньгами буду. – шепчет он тому на ухо, мажет губами где-то у виска и снова отстраняется, – глупый, поверил. – Лэ... – Пак сжимает руки на талии парня и тычется носом в щеку, – я ведь правда поверил. – Ну вообще то, здесь я директор Чжон, а Лэ я дома, и ты, кстати, сейчас должен быть именно там! – возмущается китаец, а Джисон улыбается, все ещё не отстраняясь от чужого лица. – Директор Чжон, можно я сегодня останусь у вас? – спрашивает он, прижимая старшего ближе к себе, – Вы же не откажете любимому секретарю? – Чтобы весь персонал что-то заподозрил? – Лэ обвивает шею того руками и коротко в губы целует. – А разве секретарей не для этого на работу принимают? – за что получает удар по плечу и смеется искренне, впервые за много лет. – Нарисуешь меня? –Что? – неожиданный вопрос выбивает из колеи, – Я... Джисон, я девять лет не рисовал. – Ничего, у нас есть время.The end